Марина Серова - Огонь прекрасных глаз Страница 14

А мой путь вновь лежал в адресный стол. Я успела туда буквально минут за двадцать до закрытия. Но тут меня ждал полный облом – Карен Арташевич Мартиросян в Тарасове не проживал! Так было написано в справке.

Я приехала домой, поужинала, приняла душ и, решив, что завтра с утра пораньше отправлюсь к Валерию, легла спать. Перед тем как я окончательно заснула, перед моим мысленным взором возникло лицо Игоря с его огненным, буквально пожирающим взглядом, адресованным, увы, не мне…

Дом, где обитал Валерий, представлял собой трехэтажное здание с облупившейся снаружи и внутри штукатуркой, с исписанными непечатными выражениями стенами. На каждом этаже было по две двери с табличками, указывающими номера квартир. Я отыскала нужную и позвонила. Только после третьего звонка за дверью послышалось шлепанье тапок. Когда открылась дверь, я едва не задохнулась от непередаваемых ароматов коммуналки. На пороге стояла худющая женщина с орущим ребенком на руках.

– Чево трезвонишь, дите вон разбудила!

– Я к Валерию.

– Ха, еще одна шалава пожаловала!

– Клавк, кто там еще приперсси? – Позади женщины показался здоровенный толстяк в вытянутых на коленях трениках и грязной футболке, имитирующей тельняшку.

– Да вот, к Валерке рвется, – женщина скрылась за одной из дверей.

– Нашла к кому! – заржал мужик. – Да он уже неделю «квасит»… А ты ничего, – он приблизился, обдавая мое лицо смрадным дыханием. – Давай-ка махнем сейчас с тобой в ванную, кажись, она свободна, а если и не… – он не успел договорить, потому что я нанесла ему удар коленом в пах. Мужик взвыл и рухнул на заплеванный пол. Я обогнула его тушу и пошла по коридору. Вслед мне понеслись невнятные проклятия вперемежку с матом.

Я наконец отыскала комнату бывшего мужа Ольги и толкнула дверь. Она оказалась незапертой. В комнате Валерия вонь коммуналки смешивалась с алкогольно-табачным амбре. М-да, помойка по сравнению с этим местечком – просто благоухающий парфюмерный магазин! Я постаралась делать самые неглубокие вдохи и начала осматриваться: пара колченогих стульев, ободранный стол, заставленный стаканами и бутылками, какое-то подобие лежанки у окна, в углу – платяной шкаф с кирпичом, заменявшим одну из его ножек.

– Есть тут кто-нибудь? – спросила я.

Лежанка покачнулась, и из кучи тряпья вылезло некое существо с бессмысленным взглядом и всклокоченными редкими волосами на макушке.

– Вы Валерий?

Послышались какие-то нечленораздельные звуки, существо протянуло к столу дрожащую руку и, схватив одну из бутылок, начало пить прямо из горлышка. Бутылка ходила в его руках ходуном, жидкость выплескивалась, слышался стук зубов о стекло.

– Так вы Валерий? – повторила я свой вопрос, когда бутылка была наполовину опустошена.

– Ну… я… В-валерий, – засмеялся он идиотским смехом. – А ты хто такая, а?

– Жену вашу, Ольгу, убили, – проигнорировала я его вопрос.

– Лельку?! Да не может… Да-а?! – Он вдруг замолчал и приложил палец к губам: – Тс-с, тише! С-слышишь?

– Ничего я не слышу!

– Не слы-ышу! – передразнил он. – А я слышу! Эт-то Лелька, опять прит-тащилась в… гримерку, щас она свое заведет: «Валерик, п-пойдем домой, тебе уже хва-атит пить, пожалста, идем», – он окончательно перешел на передразнивание: – Ну, ща я ей: «Отстань, Лелька, те надо, ты и иди, а мне и здесь хараш-шо», – с этими словами он снова повалился на лежанку и захрапел. Изодранная, непонятно какого цвета майка задралась вверх, обнажив давно немытое тело.

Я поняла, что больше мне здесь делать нечего: Валерий потерял не только балетный, но и всякий человеческий облик. Я вышла в коридор и направилась было к выходу, как вдруг распахнулась соседняя дверь, и вышедшая из нее старушка окликнула меня:

– Слышь, дочка! Подь сюды.

У соседки Валерия все сверкало чистотой и белизной, как в операционной. Кровать застелена белым покрывалом, на столе – кружевная скатерть, даже цветы на подоконнике и те стояли в белых кашпо. Контраст с жутко запущенной «конурой» Валерия был настолько разительным, что я не смогла сдержать удивленный возглас:

– Вот это да!

– Что, дочка, нравится? – Старушка довольно улыбнулась. – Небось не как у соседа мово, прости господи, свиньи и то чище живут! Да ты садись, дочка, чево стоишь, – она пододвинула мне стул. – Уж ты прости меня, старую, подслушала ведь я, о чем ты с им балакала. Неужто Олюшку убили?

Я подтвердила.

– Господи, спаси и сохрани, святые угодники! – Старушка часто закрестилась. – Какой же супостат сотворил такое, а?

– Это сейчас выясняется. Скажите, бабушка, – я решила воспользоваться случаем и восполнить недостаток информации, – Ольга с Валерием давно разошлись?

– Да уж, почитай, шесть или семь годков тому будет. Уж как она, милая, настрадалась с им, с пьянством его беспробудным, и передать тебе не могу! Потому как любила его, ирода. Он же красавец был, высокий, белокурый, да. А танцевал как! Я ж раньше в театр-то частенько хаживала, Валерка мне эти… марки какие-то давал, по которым за так пускають…

– Контрамарки, – подсказывала я.

– Во-во, они самые. Да… А он уж и тогда выпивал. Олюшка-то как уговаривала его лечиться, да куды там! – Старушка махнула рукой. – И в театре выпивал, со своими балерунами, и сюды они тож приходили. Такое светопреставление устраивали! Милицию, значить, приходилось вызывать… А как напьется, так и начинает над Оленькой куражиться. Что, говорит, не ндравится? А и шла бы ты за свово… вот не помню, имя такое, нерусское…

– Может, Карен? – спросила я.

– Точно, дочка, Кареном его звали.

– А больше они ничего о Карене не говорили?

– Да нет, ничего больше такого не упомню… Ну, а уж как поняла Олюшка, что ничего более она сделать не сможет, отвадить, значить, его от энтова дела-то, то и ушла от его. У нее ведь сестренка еще младшенькая была… Да… А Валерку-то вскорости из театра и выгнали, видала небось, в кого он превратился теперя. Шляются к нему одни «синеглазки», вместе и пьют.

– Бабушка, вы не помните случайно, что он делал в прошлый вторник? Ну, выходил куда-нибудь?

– И-и, милая, ну, куды ему выходить-то в таком виде? У его очередной запой начилси. Нет, как есть, все у себя сидел.

Попрощавшись со старушкой, я вышла на улицу. С наслаждением глотнула свежего воздуха. Даже выхлопные газы казались мне теперь изысканным французским парфюмом. Я отправилась домой.

Глава 4

Подойдя к своей двери, я обнаружила пришпиленный к ней конверт, на котором были выведены от руки лишь мои фамилия, имя и отчество. Обратный адрес, как, впрочем, и мой собственный, отсутствовал. Я повертела конверт в руке, осмотрела его со всех сторон. Вроде ничего подозрительного нет. Тут в моей памяти всплыли предупреждения по поводу спор сибирской язвы или еще каких-то смертоносных бацилл, которыми могут быть начинены конверты, даже если их отправили по почте. Что уж говорить о моем случае! Но я не побежала на почту или в милицию, дабы в присутствии должностных лиц убедиться в безопасности (или наоборот) сего послания. Я открыла дверь, прошла в кухню, надела хозяйственные перчатки и вскрыла конверт. На листке, вырванном из тетради в клетку, корявыми печатными буквами было написано: «У меня есть сведения по расследуемому вами делу о гибели Ольги Ермаковой. Жду сегодня в десять часов вечера по адресу: улица Талалихина, дом 25».

Я вытащила из пачки сигарету, закурила и стала размышлять прежде всего над самим фактом такого способа передачи мне информации. Почему в конверте, да еще и прикрепленном к двери канцелярской кнопкой? То, что письмо не бросили в почтовый ящик, можно было объяснить тем, что я могла бы вовремя и не вынуть его оттуда (хотя я всегда отличаюсь аккуратностью в отношении поступающей ко мне корреспонденции). Однако можно ведь было договориться по телефону, допустим, оставив сообщение на автоответчике. Или таинственный незнакомец (незнакомка) не захотел, чтобы я идентифицировала его голос? Но это означает, что я знаю его (ее), а он или она – меня. Кто же это все-таки может быть? Я начала мысленно перечислять всех лиц, кому было известно о моем расследовании. Ну, прежде всего Ася, она же – клиент. Ее можно сразу отбросить: ей явно не присущи подобные шпионские замашки. Далее – сестра погибшей Ольги Ермаковой, Кира. С ней я вообще никак не общалась, только мельком видела ее на панихиде. Но зачем ей тайком от Аси связываться со мной таким вот образом? А если существовал некий факт, неизвестный Асе, и младшая сестра Ольги не сочла нужным доверить эти сведения лучшей подруге погибшей?

Я потушила сигарету, бросила окурок в пепельницу, подошла к плите и занялась приготовлением кофе. Ладно, Киру Ермакову я пока не буду сбрасывать со счетов. Для наглядности я взяла лист бумаги, вывела имя – «Кира» и поставила рядом с ним вопросительный знак. Теперь дальше: официантка Света, Илья Александрович – управляющий кафе. Но Света уехала из города; управляющий вряд ли станет назначать мне встречу ближе к полуночи на улице… А кстати, где находится эта улица Талалихина? Явно не в центре, я вообще в первый раз слышу это название. А может быть, это очередная переименованная улица? Хотя бум на переиначивание имен городов, названий улиц, площадей и переулков, кажется, уже почти сошел на нет. Впрочем, что зря гадать? Я взяла карту города и развернула ее. Мама миа! Это же практически конец города! Кира Ермакова вряд ли решится отправиться чуть ли не на край света. Мне она, во всяком случае, показалась этакой кисейной барышней, хотя, возможно, я и ошибаюсь: ведь я не перебросилась с ней и парой фраз… Нет, женщины, скорее всего, не назначат встречу в столь отдаленном месте. Поэтому из списка лиц, которым было известно, какое преступление я сейчас расследую, следует исключить секретаря Машу из «Мадонны», Зинаиду Олеговну и Оксану. Все? Вроде бы, да.