Екатерина Гринева - Муж-незнакомец, или Сладкие сны о любви Страница 14

Володя был моим первым мужчиной. И когда с его стороны возникла легкая заминка, я посмотрела ему в глаза и сказала:

– Можешь ни о чем не беспокоиться. Все в порядке.

На другое утро тетя Лида плакала и ругала меня. Я же отмахивалась и говорила, что я сама отвечаю за свою жизнь. В ответ она говорила, что надерет задницу этому прохвосту, как только земля таких носит, чтобы он сдох и никогда мне больше не попадался на глаза. Я хлопнула дверью и ушла из дома.

С Володей мы встречались каждый день. Через неделю он возвращался в Москву; обещал писать и звонить. Взял мой телефон, адрес и сказал, что мы будем «постоянно на связи».

Он уехал и ни разу не позвонил. А через месяц я поняла, что беременна. Сказать об этом тете Лиде я, понятное дело, не могла. Пришлось тайком делать аборт, cкрывая это от всех.

В моей душе были странное безразличие и тоска. Я понимала, что все было предсказуемо и банально, и винить в случившемся я могла только себя. Даже второе место, которое я заняла на городской олимпиаде по своей любимой стрельбе, не радовало меня.

У Валентины с Андреем тоже ничего не получилось, и она иногда со cмехом говорила: «Вот дуры мы – клюнули на московских хахалей. Они бабами избалованы и о себе слишком высокого мнения».

А через год Володя снова приехал в Севастополь и пришел ко мне с букетом роз.

Я стояла и смотрела на него. Первой мыслью было – выхватить букет и швырнуть в лицо, второй – захлопнуть дверь перед его носом. Третьей… А вот третья мысль даже не успела оформиться, потому что я кинулась ему на шею и заплакала.

Я ругала себя за слабохарактерность и слюнтяйство, но ничего не могла с собой поделать.

И все началось сначала. Перед отъездом Володя сказал: «Перебирайся в Москву, а там… посмотрим. Я не могу без тебя. Ты можешь перевестись из своего института в столичный вуз. Кстати, где ты учишься, я забыл? В педагогическом? Если что – я помогу, – cказал он. – Ноу проблем».

Я перевелась в Москву, а через полгода мы поженились…

Я подобрала с земли свою сумку и кейс. От удара о землю одна ручка у сумки отвалилась, и, кое-как приделав ее, я накинула сумку на плечо и пошла между гаражей к дороге – ловить машину.

Приехав в Москву, я узнала в справочной адрес Киры Андреевны и планировала нагрянуть к ней вечером – после рабочего дня. Без звонка и предупреждения – я хотела застать ее врасплох.

Я ехала по дороге и не представляла, что я скажу секретарше мужа и как вообще буду с ней говорить.

Дом Киры Андреевны находился в глубине двора, тесно заставленного ракушками, детским городком с фигурами зверей из русских народных сказок и автомобилями в два ряда. Я шла и постоянно сверялась с бумажкой. Мне как-то не верилось, что Кира Андреевна, вся такая безупречно-подтянутая, выхоленная женщина, у которой всегда безукоризненный маникюр и прическа, как будто бы она только что покинула парикмахерскую; Кира Андреевна с металлическим голосом и манерами королевы-матери живет вот в этой простой хрущобе в далеко не самом престижном районе.

Я прошла в дом вместе с двумя собачницами. У одной женщины черный пудель все время рвался вперед, и она взлетела по ступенькам, крича своей знакомой:

– Встретимся завтра. В семь.

Я поднималась по лестнице, смотря на таблички с номерами квартир. Кира Андреевна жила на третьем этаже – дверь солидная, обтянутая черным дерматином. Немного потоптавшись перед дверью, я решительно нажала на кнопку звонка.

Я услышала раскатистый лай и неожиданно ощутила, как мне плохо, ну просто ноги подкашиваются, и возникла спасительная мысль – удрать! И пусть все катится к черту. Я уже почти повернулась спиной, как раздался лязг замков, и я осталась на месте, пригвожденная к полу. Я даже не знала, что я скажу Кире Андреевне и как объясню свое вторжение. Все мысли куда-то разлетелись, и я осталась, как голое дерево без листьев. Вот сейчас я увижу Киру Андреевну.

Но вместо нее дверь мне открыл какой-то мужчина лет тридцати, в трениках и футболке с изображением сапожка-Италии. Такие футболки обычно привозят туристы в подарок своим близким. И для бюджета необременительно, и родственники не забыты. Около него вилась шоколадная такса, которая с недоверием смотрела на меня своими блестящими глазами-бусинками. Немного подумав, такса звонко тявкнула.

Мужчина нахмурился и с удивлением уставился на меня.

– Чего надо? – спросил он и громко икнул.

– Мне… Киру Андреевну.

С минуту-другую он смотрел на меня, как бы решая: какие дела у меня могут быть с Кирой Андреевной, потом нахмурился и громко крикнул:

– Мать! Тебя кто-то спрашивает.

Я помнила, что у Киры Андреевны было две дочери, но, может, я что-то перепутала.

– Сейчас! – раздался голос секретарши мужа.

– Проходите! – спохватился мужчина. – Сюда.

Я оказалась в узком коридоре, сопровождаемая таксой, которая честно конвоировала меня, отрабатывая свои собачьи хлеб-соль. Я стояла около стенки, когда в меня чуть не врезался неизвестно откуда взявшийся темноволосый пацан лет четырех на трехколесном велосипеде. Он остановился буквально в десяти сантиметрах от моих ботинок и теперь сосредоточенно рассматривал меня, наклонив голову.

– Пли! – неожиданно скомандовал он. – Р-рр-ррр. Пьехали! – и он налег на педали. Такса помчалась за ним, лая и задорно виляя хвостом.

– Фаня, фу, – рявкнул мужик.

И этот пацаненок, и такса Фаня, да и сам мужик с сапожком-Италией на груди так мало сочетались с холодно-царственной Кирой Андреевной, что на минуту я усомнилась, что все-таки попала по нужному мне адресу.

Но все мои сомнения развеяла Кира Андреевна, которая вышла из кухни в фартуке и спросила:

– Антон… – увидев меня, она осеклась.

Если я хотела, чтобы с лица Киры Андреевны хоть на минуту сошла маска невозмутимости, то мне это удалось. На лице Киры Андреевны промелькнули испуг, растерянность, удивление.

Но она быстро пришла в себя.

– Инна Викторовна!

– Извините за внезапное вторжение. Но мне нужно с вами поговорить. Это срочно.

– Ну, хорошо. Пройдемте на кухню. Вы не возражаете? Раздевайтесь. Это мой зять, Антон.

Мужик снисходительно кивнул мне.

– Инна Викторовна, жена моего шефа.

Теперь этот мужлан смотрел на меня иначе: как собака на вожделенную косточку. Только что хвостиком не подмахивал.

– Очень приятно, – машинально выдавила я, вешая куртку на вешалку и разматывая шарф.

На кухне царил образцовый порядок. Чувствовалась опытно-секретарская рука Киры Андреевны, у которой все всегда было разложено по нужным полочкам и шкафчикам. Светло-бежевая мебель, табуретки с коричневыми накидками и такими же кисточками на концах. Я опустилась на табуретку, почти не чувствуя под собой ног.

– Чай-кофе?

Я замотала головой.

– Ну чаем я вас все-таки напою, – улыбнулась краешками губ Кира Андреевна. – Так что вы хотели у меня узнать? – без всякого перехода спросила она, колдуя над заварочным чайником.

– О Володе.

Ее брови взлетели вверх, но она была слишком вышколенной секретаршей, чтобы задать следующий вопрос раньше положенного времени.

– Я знаю… у него есть любовница. Я хочу знать, кто она. Пожалуйста, – почему-то прибавила я, – скажите мне все, что знаете об этом. Я заплачу вам.

Я полезла в сумку за деньгами, пока Кира Андреевна не остановила меня.

– Бросьте, Инна Викторовна. Вы же взрослая женщина.

Подтекст в ее словах был ясен: взрослые женщины не вламываются в чужие квартиры с расспросами о любовницах мужа, взрослые женщины не предлагают таких идиотских сделок, а стоически несут свой крест без попыток узнать мужские тайны и секреты. Но я не была взрослой. Я была упрямой, несносной и плохо воспитанной в глазах вот таких правильно-положительных людей, как Кира Андреевна.

– Ну, Инна Викторовна, я совсем не уполномочена…

Теперь Кира Андреевна отгораживалась от меня своим сухим канцелярским языком. Сейчас она напоит меня чаем и попросит уйти. Я потерпела полное и безоговорочное фиаско.

И здесь я неожиданно расплакалась. На лице Киры Андреевны мелькнуло странное выражение.

– Я могу… – И она замолчала.

– Я никогда никому не скажу. Честное слово.

– Не сомневаюсь, – сухо сказала Кира Андреевна. – Это совершенно не в ваших интересах.

Наступило молчание. Наконец я осторожно кашлянула.

Кира Андреевна отвела взгляд в сторону.

– У него есть женщина. Марина Плешакова. У них ребенок.

– Что? – спросила я, поднимаясь с табуретки.

– Ребенок, – повторила Кира Андреевна. – Два годика. Занятная девочка.

Я стояла и остолбенело смотрела на Киру Андреевну.

– Вы… уверены? – спросила я хриплым голосом. Внезапно все стало четким и понятным: его отчуждение, частые отлучки, нежелание спать со мной, слово «развод», едва не слетевшее с его губ.

– Да, – в голосе Киры Андреевны, как всегда, звенел металл, – ваш чай.