Владимир Михайлов - Искатель. 1962. Выпуск №3 Страница 14

— Детдом — это как понять? — деликатно осведомился Виктор.

— Через трудколонию за хулиганство. Отец — на фронте, мать — потом тоже, а я был еще глупый, — скучно добавил Валька.

Он осматривает горизонт, потом осведомляется насчет аванса.

Желанный северный ветер накатывается с Ледовитого океана.

Он приносит холод и дождь. На берегах бухты появились таблички: «По льду не ходить. Опасно».

Мы встретили Г. П. Никитенко в портовой столовой. Капитан торопливо жевал отбивную.

— Разводим пары, — сказал он, — Это выносной ветер.

…Мы вышли на улицу. Туман, ветер и дождь как-то странно уживались вместе.

— Пора перебраться на борт, — сказал Виктор. Мы молчали. Сквозь ветер и гудки прорывались крики чаек. Хотелось закрыть глаза и слушать.

Трюм. Мы только что закончили погрузку. Груда ящиков и тюков лежит, как военная добыча победителей. Виктор последний раз проверяет списки. Мишка блаженно пускает кольца сигаретного дыма. Наверху все так же свистит упрямый ветер. Сверху появляется голова Г, П, Никитенко.

— Все! — кричит он. — Этой ночью будет все! — Голова исчезает.

— Дум-бам-ду-лу-ду, — вдруг «по-африкански» заводит Виктор. Он отбросил куда-то к чертям всякие списки и отчаянно колотит себя по животу.

Мы включаемся в этот концерт победителей. Мишка вскакивает.

— Вива Куба! — кричит он. Он пляшет какой-то немыслимый танец. Весь мир — одна сверкающая Мишкина улыбка.

— Бочку рома!

— Кокосовые пальмы!

— Вива свобода!

— Смерть бюрократам!

Сверху падает рюкзак, потом спускаются длинные-длинные сапоги, потом небесного цвета штормовка. Где-то в этих деталях спрятан рабочий 5-го разряда Алексей Иванович Чернев.

— Здорово, пижон! — дружно гаркаем мы.

Пижон смущенно озирается.

По рыбам, по звездам проносит шаланду. «Тихий вперед», «Самый тихий». Ленивое крошево льда окружает нашего «Мышонка». Он осторожно, как человек, входящий в комнату, где спят, расталкивает их белые створки, Белые двери в неведомые приключения лета открывает нам пароходный нос.

Мы сидим на палубе. Зеленая вода Берингова моря плещется так близко, что ее можно достать рукой. Мишка с Виктором тихонько поют нашу, геологическую. Древняя эскимосская земля ползет справа по борту.

Ледяные поля, как заплаты на тугом животе моря. Скалы молча склоняют покорные лбы. Говорят, что родина не должна походить ни на какую другую землю. Я не эскимос, но я верю, что другой такой земли нет.

— Кто такие эскимосы? — спрашивает Валька.

— Передовой дозор человечества по дороге на север, — отвечает Виктор.

— Эх… земля, — тихо говорит Мишка.

Мы сидим молчаливые и торжественные. Мы ведь тоже человечество, мы тоже посылали авангард покорять эту землю. Локатор на мачте покручивает выпуклым затылком, щупает горизонт. Локатор на службе, ему не до сентиментов.

Длиннорукий, длинноногий детина азартно кусает травинку, Это болельщик. Детина переживает выгрузку. Стрела «Мышонка» выкидывает грузы прямо на берег. Доски, балки, ящики с кирпичом, какие-то мешки. Вместе с нами «Мышонок» привез в поселок стройматериалы. На берегу гомон. Коренастые темнолицые женщины, зашитые в мех ребятишки, учительница и пара русских пожилых дяденек оттаскивают груз от воды. Мужчин в поселке нет. Они ушли на вельботах в море. Говорят, скоро пойдет морж.

Женщины спускают с плеч меховые комбинезоны. Блестят обнаженные торсы. По-птичьи гомонит меховая пацанва. Дяденьки делят приоритет в руководстве. Мы тоже таскаем подальше от берега свое и чужое. Детина молча приседает, размахивает руками, даже покряхтывает. Это очень добросовестный болельщик.

Часа через два мы делаем перекур. Детина подсаживается к нам. Все же мы единственные полноценные мужчины. Махра ведь требует солидного общества.

— Представитель ООН на Чукотке? — спрашивает с ехидцей Виктор.

— Не, я печник, — отвечает детина. — Печки чинил тут.

— Собственная фирма «Хабиб и Хабиб»? Как с дивидендами? — вмешивается в беседу Мишка.

— Что?

— Рубли, говорю, такие? — Мишка разводит руки.

— Куда там, — детина огорченно чешет затылок. — Еле дождался я этого парохода. Уплывать надо.

— У тебя книжка трудовая есть?

— А как же!

Виктор долго листает книжку. Потом смеется.

— Коллекционер, — с уважением говорит он. — Полный увольнительный КЗОТ. Давай к нам, у нас нехватка…

— А условия… — начинает детина.

Тонкий посвист подвесных моторов доносится с моря. Описывая крутую дугу, в бухту входят вельботы. Горбатые от кухлянок фигуры охотников застыли в них. Мужчины спешат к пароходу. Никитенко, капитан Никитенко, друг колхозных поселков, пришел первым рейсом. Если у берега появились моржи и он, значит началось лето.

— Ладно, начальник, — слышу я отягощенный мировой меланхолией голос. — Пиши меня в свою контору. Зовут Григорий, прозвище Отрепьев. Был, говорят, такой знаменитый международный жулик. А кличка эта ко мне таким образом прилипла…

— Ладно, изольешь душу на досуге…

Третьи сутки наши сани ползут, ползут на север. Распахивается тундра. Ложбины, забитые грязным снегом, темные увалы холмов, жестяные блюда озер. Грохот дизеля возвращается к нам с четырех сторон света. Коричневая жижа течет по гусеницам.

Так это начинается. Мы уходим с Мишкой в боковые маршруты. Здесь тундра, здесь нет обнажений, но мы уже входим в свой район. Виктор ведет «колонну».

За рычагами трактора Сан Саныч собственной персоной. Знаменитый человек. Был в энской части такой танкист Щепотьков, потом демобилизовался, попал на Чукотку и стал Сан Санычем, без которого нет нормальной жизни здешнего колхоза. «Бог создал Сахару, потом подумал — и сделал верблюда», — говорят арабы. Шестой год уже водит Сан Саныч дизельного верблюда по заполярной Сахаре. О его зимних рейдах ходят легенды. «От той сопочки, что вроде кривая, до Игельхвеем». Маршрут прост и краток, как речь Цезаря перед сражением. Сан Саныч «делает» маршрут. Всего-то триста. Щелкают корреспондентские «киевы». Сан Саныч в кабинке, Щепотьков на гусенице, Щепотьков перед радиатором. Но всегда в одиночку. Отчаянно подкачал с ростом известный человек Щепотьков, уж лучше, товарищ корреспондент, без фона. Говорят, девушки пишут газетным героям, ну, а кто же напишет, если у героя всего сто пятьдесят семь? Женщины, женщины, радость и тоска полярных мужчин. Везет Сан Саныч геологов…

Так это начинается. Мотор глохнет на подъемах, лопается от перегрузки трос, мы вяжем его руками, ложимся под трактор в торфяную слизь.

Мы останавливаемся на несколько дней у встреченных речек. Я обучаю ребят мыть шлихи, Виктор и Мишка уходят в маршруты, Отрепьев заведует хозяйством.

Трактор уходит к следующей речке. Мы увозим с собой пакеты шлихов, варианты всевозможных проб. Это пока еще только сырье. Хитрые дяди в хитрых лабораториях ждут этих проб. Тогда это будут факты.

Эргувеем встает перед нами в серебре многочисленных проток. Река, о которой мечтали мы целую зиму. Здесь уже начинается наша настоящая работа. Мы шли сюда через московский асфальт, прощальные песни, тополевый челнок и завтраки с голубыми глазами в крохотных аэропортах. Сюда нас вели битвы с администрацией и мудрый капитан Г. П. Никитенко. Привет тебе, Эргувеем!

Так это начинается. Вспаханный след разворота, обрывки троса, исчезающий на юге гул — вот и все, что остается нам на память о романтике тундры и дизеле Александра Александровича Щепотькова.

— Сашка, — говорю я ему вслед, — я вышлю тебе самый лучший московский коньяк, как только узнаю, что ты сфотографировался уже не один Понимаешь? У нас не принято забывать обещания…

Выстрел и предсмертное хлопанье гусиных крыльев глушат далекий гул мотора. На сей раз Виктор «несет мясо в пещеру». Теперь мы остались одни на все лето. Так это начинается…

Я сижу вдвоем с потомком Лжедимитрия. Он сосет, как всегда, папироску, равнодушно поглядывает на мир серыми глазами.

— Ты думаешь, я жадный? — неожиданно говорит он. — Нет. Я просто свободный. Люблю, чтоб сразу и много. Понимаешь? Захочу, и уйду от вас без всякого расчета. Я длинноногий.

— Уходи, — говорю я.

— Э, нет! Я посмотрю, что вы за люди. Люблю я посмотреть на людей.

— Самостоятельность — первое дело, — солидно вставляет подошедший сзади Валька.

— Команчи на горизонте! — слышится утром отчаянный вопль. Мы лежим тихо, мы знаем эти штучки. — Жалкие ленивые рабы! Сейчас я вытряхну вас из палатки, как прошлогодние трамвайные билеты.