Филипп Джиан - Вот это поцелуй! Страница 14

По крайней мере, среди них нашелся один, который что-то слышал о заказе. О том, что Пол Бреннен заказал убийство своей дочери. Другие же бездельники из этой компании придурков вообще ни сном ни духом. Абсолютно. Они говорили, что я, должно быть, ошибаюсь. Почти в открытую издевались надо мной. Заказ? Какой такой заказ? Слушай, парень, о чем ты говоришь? Мне пришлось им кое-что объяснить на пальцах, чтобы вернуть к суровой действительности. Я предупреждал каждого, дал им всем как следует понять, что в их интересах при следующей встрече сообщить мне нечто стоящее. Я не шутил, какие уж тут шутки. Мол, иначе и встречаться незачем. Так что пусть пошире откроют уши, вот какой добрый совет дал я этим придуркам.

Но один все же был. По виду – настоящее отребье, но доверять первому впечатлению здесь нельзя. Это был пройдоха, ядовитая змея, способная пролезть в любую щель, но Мэри-Джо держала его за яйца из-за одной грязной истории с совращением малолетних. Гнусный алкоголик, но информатор великолепный!

Он выложил мне сведения за бутылку рома. Потому что мне это было очень нужно. Я ведь был доволен, что мои подозрения начали подтверждаться, – об этом ни с чем не сравнимом сладостном чувстве вам скажет любой полицейский, это бесподобное удовлетворение от того, что ты попал в яблочко, что нюх тебя не подвел. Я позволил ему самому выбрать ром, а себе купил бутылку джина, порцию телятины маренго[10] в вакуумной упаковке и соевое молоко со вкусом какао.

Итак, да, действительно, ходят определенные слухи.

– Я так и знал! Продолжай… Я так и знал!

– И знаешь, приятель, дело-то дрянь…

– Пол Бреннен… Сволочь!

– И поговаривают, что пристукнули девчонку за кучу бабок.

– Сколько? Сколько в евро? Мне нужны детали. Как можно больше деталей, ты меня слышишь?

И дело завертелось. Обычная рутина. Пройдет несколько дней, и всплывут новые обстоятельства. Как только ухватишь ниточку, надо рыть носом землю, разгребать мусор, сортировать, надо быть упорным, терпеть, молчать, сохранять невозмутимость, прогибаться перед закатывающим истерики начальством, которое предпочло бы тянуть резину и выигрывать время. А потом вдруг, когда вокруг становится особенно мрачно и душно, вдалеке забрезжит свет… Так и со мной: свет вспыхнул от слов одного из этих кретинов, настало время сбора урожая, оставалось только захлопнуть капкан. Я был наконец вознагражден за все долгие часы, дни и недели блуждания в густом тумане. Это был вполне обычный путь, радости и горести повседневной жизни инспектора полиции. Две тысячи евро в месяц в среднем, при гибком графике работы.

Крис бросилась мне на шею. Она впервые приковалась цепью к решетке.

– Надеюсь, ты гордишься мной.

– Мы еще об этом поговорим. Вольф здесь?

– Он сейчас придет, он пробует новое снаряжение.

И действительно, не успела Крис это произнести, я увидел, как Вольф, похожий на висящего на нитке гигантского паука, промелькнул в окне.

– Вы что, собрались в горы?

– Он учится спускаться по веревке. Ему надо будет вешать транспарант на фасаде одного здания. Больше я тебе, разумеется, сказать не могу.

– Не переживай. У меня нет никакого желания знать об этом больше, чем ты сказала.

– А сколько это будет метров, если спускаться с двадцать первого этажа?

– Ну, прилично, но не очень высоко. Не так страшно, как прыгать со скалы с эластичной веревкой…

– А он прыгает с эластичной веревкой. Он прыгал раз десять, а то и больше.

– А я прыгал с парашютом.

– Один раз.

– А в постели? Нет, каков он в постели? Хорош? Он не пытается побить рекорд?

– Ну, вот и приехали!

– Вовсе нет. Ничего подобного! Я уже давно прошел этот этап, представь себе. Но я хотел посмотреть, как будешь реагировать ты. Мне было любопытно.

– Твоя главная проблема, Натан, в том, что тебе не удается приспособиться…Например, вот к такой ситуации. Но с тобой всегда так. Ты вообще не умеешь приспосабливаться ни к чему и ни к кому. Я тебе еще раз повторяю: не умеешь. В другой ситуации тоже. Ты просто на это не способен.

Я бросил взгляд в окно, посмотреть, не размазался ли там Вольф по тротуару. В ту минуту он как раз освобождался из своей сбруи и кивнул мне. Да, я ошибся, когда вообразил, что мы с ним будем ловить форель. Скорее Вольф мог увлечь меня куда-нибудь к водопадам на Ниагару или на реку Замбези и предложил бы прогуляться над пропастью по натянутой бельевой веревке. Определенно, существуют такие люди, с которыми, что бы ни случилось, невозможно подружиться даже над дымящейся черной пропастью. Мое мнение, что у Вольфа просто не все дома. И я признаюсь, да, признаюсь, что из-за этого еще больше беспокоился за Крис. Крис и Марк были вечным и неисчерпаемым источником моего беспокойства, но Марк, по крайней мере, не попал в лапы совершеннейшего сумасброда.

– О какой ситуации ты говоришь? О какой другой ситуации?

– Я сделала все возможное, чтобы тебя ни во что не втягивать. Я сделала все возможное, чтобы не быть по отношению к тебе несправедливой. Я сделала максимум!

– Возможно. Возможно, ты сделала максимум. Ты из тех людей, что всегда делают то, что нужно сделать.

– А ты что же, предпочел бы, чтобы мы вместе продолжали скатываться по наклонной плоскости? И что бы это нам дало?

– Ну, этого я тебе сказать не могу. Я ведь не ясновидящий.

И та-та-та, и тра-та-та… Мы так часто вели раньше подобные беседы, что уже не могли извлечь из них ничего, кроме взаимного недовольства. У меня при этом еще и лицо перекашивало от досады. Но это надо было терпеть, чтобы окончательно все не потерять. По крайней мере, мне так кажется. Я ведь человек чувствительный.

– Ладно, – сказал я, – я тут принес твои любимые пирожные. Как ты думаешь, надо подождать Вольфа?

– Конечно, мы подождем Вольфа.

– Очень хорошо. Тогда ждем Вольфа.

На этажерке стояли бутылки с алкогольными напитками, но я хорошо помнил намеки Крис на мое дурное пристрастие (от которого, должен уточнить, я почти избавился и теперь ограничивался только несколькими стаканчиками, да и то после наступления темноты; я полагаю, стоит еще раз об этом напомнить). Темнело, Крис решила присесть, чтобы открыть коробочку с пирожными, представлявшими собой прямоугольнички из миндального теста, прослоенного густым ванильным кремом, в котором сидели целые клубнички, много-много клубничек, залитых карамелью, пенились взбитые сливки, много взбитых сливок, а сверху, на самом последнем слое миндального теста, щедро пропитанного сладким фруктовым сиропом с небольшим добавлением алкоголя, подрагивал слой желе, покрытый вдобавок решеточкой пралине, словно тончайшим золотистым кружевом, поблескивавшим в лучах осеннего заходящего солнца. Крис просто с ума сходила по этим пирожным. Но невозможно переехать и увезти с собой весь квартал. Кстати, Крис теперь приходилось тащиться несколько километров, чтобы попасть на свой любимый рынок, где продавали экологически чистые продукты, а припарковаться перед ее домом было совершенно невозможно, – правда, воздух здесь был чище, так что у этого уголка было свое очарование. Правда и то, что гораздо безопаснее жить на холме (на тот случай, если при сильном приливе или в шторм вода хлынет на город и затопит кварталы, расположенные в низине). Но я не раз повторял Крис: «Нельзя иметь все и сразу. Очень сожалею, но надо было думать раньше. А теперь все так, как оно есть, и с этим ничего не поделаешь. Сожалею, Крис».

На запястьях у нее остались красно-синие следы от наручников. На кассете было видно, что ей дали резиновой дубинкой по голове, но я не просил ее показать макушку, покрытую пышными волосами, и руку, которую ей грубо заломили за спину, когда один из полицейских повалил ее на землю и уселся сверху.

– Послушай, Вольф, я вот что хочу сказать. Знаешь, мне все это не смешно, нет. Тебе-то, может, и смешно, а мне – ни капельки.

– Она уже большая девочка и сама знает, что ей делать.

– А откуда тебе это известно? С чего ты взял, что она уже большая девочка? Ну ты даешь!

– Натан, это ты обо мне говоришь? Подожди, Вольф, пожалуйста. Так это ты обо мне говоришь, Натан?

– Я полагаю, что пока что еще имею право высказывать свое мнение по некоторым вопросам, тебе не кажется? Можег быть, я тебя не знаю? А? Черт! Тебе понравилось, что тебя хорошенько отдубасили? Ты, может, жалеешь, что тебе ноги не переломали?! Хочешь поваляться в больнице? Или посидеть в тюрьме?

– Да, если понадобится. Это мне решать. У тебя есть возражения?

Я положил руку на предплечье Вольфа – это был кусок сырокопченого окорока.

– Послушай, Вольф… Проклятье, ну как тебе объяснить…

– Я все знаю.

– Нет, не знаешь! Узнаешь, может быть, когда-нибудь, но сейчас, когда мы с тобой разговариваем, ты не знаешь ни черта! Поверь мне, Вольф, ну! Послушай же меня, выслушай меня внимательно, я хочу тебя кое о чем попросить. Я вижу, что ты к ней привязан. Кивни в знак того, что ты меня хорошо понял, потому что я не намерен повторять дважды.