Хосе Сомоса - Клара и тень Страница 14

— Они богаты, молоды, — презрительно говорил Бенуа, глядя на экраны. — Чего им еще надо, Лотар? Мне трудно их понять. У них есть одежда, драгоценности, живые украшения и игрушки, машины, наркотики, любовники… Стоит им сказать, в каком уголке мира им хотелось бы жить, и им покупают там дворец. Чего им еще надо?

— Может быть, другой жизни. Они тоже люди.

Лоб Бенуа увенчала корона морщин. Она застыла на нем на те несколько секунд, пока Босх покорно, но вызывающе улыбался.

— Прошу тебя, Лотар, не говори мне такие вещи, когда я пью свой чайный напиток. У меня в последнее время обострилась язва. То, что дано им ван Тисхом, выше их самих и их несчастных жизней. Он дал им вечность. Они что, не понимают? Это невероятно красивые картины, самые красивые из когда-либо созданных художниками, но им этого мало: они жалуются на боль в спине, на зуд в заднице и на депрессию. Ай, Лотар, я тебя прошу.

— Я только хотел сказать…

— Нет, нет, Лотар, не гони. — Бенуа поднял руку, будто отвергая гадкую пищу. — Красота требует жертв. Ты не представляешь, чего нам стоит ухаживать за этими нежными цветочками. Не гони. Оставим этот разговор.

Он гневно протянул в воздухе чашку. «Столик» стремительно подбежал, изогнул спину, выставляя вперед живот, и подставил под чашку доску. Ему пришлось подогнуть колени так, что он чуть не уселся на пятки, потому что Бенуа еле поднял руку. Депилированный, окрашенный в цвет мальвы лобок оказался на виду у Босха.

— Хочешь еще, Лотар? — спросил Бенуа, делая украшению знак налить только полчашки.

— Нет-нет, спасибо. — Босх воспользовался случаем, чтобы оставить почти полную чашку на «Столике».

— Понравилось?

— Очень вкусно.

— Правда же? Я лично заказываю его одной парижской фирме. У них есть суррогаты почти всего, что только можно представить. Даже суррогаты суррогатов.

Последовала пауза. На экранах появился «Волшебный пурпур».

— Ты надолго в Вене, Поль? — спросил Босх, немного помолчав.

Вопрос застал Бенуа на половине глотка. Он жадно допил, качая головой.

— Пробуду ровно столько, сколько нужно. Хочу убедиться, что доступ к информации по этому делу максимально ограничен. Кстати, как оказалось, этого добиться нелегко. Только вчера, к примеру, мне пришлось выдержать приятный телефонный разговор с шишкой из австрийского министерства внутренних дел. Такие умеют вывести из себя. Он давил на меня, чтобы добиться обнародования информации. Боже мой, что творится в этой проклятой стране с тех пор, как в прошлом веке высунула голову неонацистская партия? Со всеми событиями они обращаются так, как будто они хрустальные, все осторожничают… Всегда только и думают о том, чтоб прикрыть себе тылы… Вплоть до того, что обвинил меня, будто я подвергаю опасности население Вены!.. Я сказал ему: «Насколько я знаю, единственное, чему в данный момент угрожает опасность, — это наши картины». Идиотище! — Помолчав, он добавил: — Ну, это-то я ему не сказал.

Босх безмолвно рассмеялся — только глазами и полуоткрытым ртом.

— Поль, тебе нужны внутривенные инъекции суррогата чая.

— Не нравятся мне австрияки. Слишком уж они навороченные. Этот мошенник Зигмунд Фрейд — австриец. Клянусь тебе, что…

В дверях послышался шум, и в комнату вихрем ворвалась тощая фигура Эйприл Вуд.

— Тебе звонил полицейский, с которым мы вчера говорили? — прямо с порога спросила она Босха.

— Феликс Браун? Нет. А что?

— Я оставила у него на автоответчике сообщение, чтобы немедленно связался с нами. Сегодня на рассвете его люди нашли фургон, а нам ничего не сказали. Мне сорока на хвосте принесла. А, здравствуй, Поль. Хорошо, что приехал. Сможем посмеяться все вместе.

— Фургон? — переспросил Бенуа. — А Диас?

— И след простыл.

Эта новость заметно взволновала обоих. Какое-то время был слышен лишь разговор де Бааса с пурпурным «цветком». Один из сотрудников пододвинул стул. Вуд уронила на него свое крохотное тело и закинула ногу на ногу, демонстрируя жокейские брюки и кожаные сапоги с заостренными носками. Ее закутанная в пурпурный шелковый платок тощая шея на три пяди торчала из плеч. Красный бедж на отвороте гармонировал с платком. Она походила на красивого мальчишку, женоподобного папиного сыночка, которого только что в третий или в четвертый раз выгнали из университета. В ней было что-то, что вызывало неприятное чувство. Это что-то таилось не в ее манере сидеть и не в ее сжатых губах, не в ее взгляде (хотя Босху она больше нравилась не в фас, а в профиль) и не в вызывающей одежде. Все составляющие Вуд по отдельности были привлекательны, но все вместе производили неприятное впечатление.

— Хочешь немного суррогатного чая? — предложил Бенуа, указывая на «Столик».

— Нет, спасибо, Поль. Выпей сам, он тебе понадобится. Потому что сейчас начинается самое смешное.

Босх и Бенуа взглянули на нее.

— Фургончик был в сорока километрах к северу от места, где нашли картину, его спрятали среди деревьев. Как мы и предполагали, индикатор положения дезактивирован. В задней части была окровавленная полиэтиленовая пленка. Возможно, он воспользовался ею, чтобы завернуть картину после того, как изрезал ее на куски, и так перетащить ее на траву и не измазаться. А на просеке были следы других шин — похоже, от легковушки. Конечно, там его ждала другая машина. Этот хитрый господин все очень хорошо спланировал.

— Мне больно, господин де Баас. Скажем так, мне больно. Я могу терпеть, но мне больно.

Это был голос «Орхидеи сказочной». Она говорила из спортзала для картин в «Музеумсквартир», согнувшись в классической позе натяжки: стоя на ногах, сложившись вдвое, положив руки на икры ног и держа голову между коленей. Чтобы показать ее лицо, камере пришлось разместиться за ней, почти на уровне пола. Разумеется, лицо «Орхидеи» на экране было перевернутым.

— Но тебе больно, только когда ты встаешь в позу, Ширли? — спросил де Баас.

Бенуа смотрел не на мониторы, а на Вуд. Похоже, его вдруг охватило раздражение.

— Эйприл, куда девался Диас, ради Бога? Этот тип — простой охранник. Он не мог разработать такой масштабный план! Где Оскар Диас?

— Покрути глобус, Поль, и ткни пальцем. Может, угадаешь.

— Предупреждаю, в последнее время я шуток не воспринимаю.

— Это не шутка. С тех пор, как он уничтожил картину, прошло несколько часов до того, как мы начали его искать. Если принять во внимание, что у него была другая машина, и добавить фальшивые документы, он может находиться сейчас в любом конце планеты.

— Ай, сейчас боль такая… ох…

— Не терпи, Ширли. Не старайся ее терпеть, потому что так мы не узнаем, насколько тебе больно… Я вижу, какие ты прилагаешь усилия… Поддайся боли. Покажи, как тебе больно…

— Нам нужно найти эту колумбийку, — пробормотал сквозь зубы Бенуа.

— Это выглядит более реальным, — ответила мисс Вуд. — Только что мне звонила Тея из Парижа. Наша дорогая Брисеида Канчарес находится у Роже Левэна, старшего сына Гастона.

— Торговца? — Бенуа провел рукой по лицу. — Это усложняется все больше…

— Я должна пе-пе-пересилить ее, гос-гос-господин де Ба-а-а-ас… Я ка-а-а-артина, гос-гос-господин де Ба-а-а-аааааас…

— Нет, нет, нет, Ширли. Это ошибка. Ты не можешь пересилить боль. Я хочу, чтобы ты ее показала… Ну же, Ширли, не терпи больше, если нужно — кричи…

— Эта девушка идет сегодня вечером с Роже на одну из вечеринок с сюрпризом, которые Рокантены организовывают, чтобы завлекать клиентов и продавать нелегальные картины. Но сюрприз их ждет по возвращении домой. — Вуд взглянула на часы. — Тея позвонит с минуты на минуту.

— Кричи, Ширли. Изо всех сил. Я хочу услышать, как болит твоя спина.

— Н-н-н-н-н… Н-н-н-н-н-н-н-нннннн…

Босх наблюдал за мониторами. Лоб картины морщился от сухого плача (она была загрунтована, и слез быть не могло). Рядом с лицом дрожали ее колени. Бенуа и Вуд единственные во всей комнате не обращали внимание на происходящее на экранах. «Столик» тоже не смотрел, но «Столик» был украшением.

— Эйприл, как следует запугайте ее, — приказал Бенуа. — Ее, а если необходимо, то и этого придурка, сына Левэна.

Вуд кивнула.

— Поль, мы их так напугаем, что они уделаются.

— Ромберг в Вене?

— Ромберг в Чехословакии по делу с фальшивками. На прошлой неделе мы обнаружили нелегальный набросок одной фигуры из «Пары» и отбили у него охоту дальше участвовать в фальшивках. Не думаю, что он заявит на нас в полицию, но дело тут деликатное.

— Ну, видишь, Ширли? Тебе слишком больно! Я посчитаю до трех. На «три» ты закричишь, ладно?…

— Эйприл, оставь пока в стороне фальшивки. Для нас важнее это дело.

— С каких пор ты, Поль, стал еще и начальником отдела безопасности?

— Не в этом дело, Эйприл, не в этом дело…