Наташа Купер - Ползучий плющ Страница 14

— Но, Антония, я ничего не скрываю, — сказала Ники, обретя дар речи, и, как только заговорила, впечатление туповатости исчезло. — Я вчера рассказала Роберту, что в точности случилось, и сегодня все утро говорила об этом в полиции: я оказывала помощь другому ребенку, а когда закончила, то увидела, что Шарлотты нет.

— Совершенно незнакомому? Ты отвернулась от Шарлотты, за которую несла полную ответственность, и подвергла ее страшному риску, чтобы помочь ребенку, которого никогда в жизни не видела? Я не верю, что даже ты могла так поступить.

Триш украдкой глянула на Антонию. Такая неприкрытая враждебность была не лучшим способом получить от Ники информацию.

— Антония… — начала было Триш и не получила никакого ответа.

— Мне пришлось, Антония. Он был совсем один. Такой маленький, и у него текла кровь. И он был напуган. Шарлотта была в безопасности…

— Отнюдь нет, если судить по твоей истории. Как раз наоборот.

— Нет, — со страстью сказала Ники, ее голос задрожал. — Не было никаких причин думать, что с ней может что-то случиться. Там были другие дети. Никто за ними не смотрел. — До этого она достала из кармана джинсов использованный бумажный носовой платок и крутила в руках, разрывая его и роняя маленькие грязные шарики сероватой салфетки на чистый кремовый ковер, как бусинки разорванного ожерелья. — Вы должны верить мне, Антония. Я ничего не видела.

— Потому что постаралась не видеть, не так ли? Может, плач другого ребенка был сигналом? Или уловкой, чтобы отвлечь внимание окружающих, пока похищали Шарлотту? Так все было? Давай же, Ники, отвечай. В конце концов тебе придется мне рассказать. Так что вполне можешь сделать это сейчас.

— Но мне нечего рассказывать! Я уже описала полицейским все, что случилось. Почему вы мне не верите?

Ники побледнела еще сильнее, а краснота вокруг глаз и под носом проступила как знаки вины; ее непрерывно двигающиеся руки дрожали.

— Антония, — вступила Триш, — мне кажется…

— Помолчи, Триш. Ники, я не верю тебе, потому что не верю, будто даже ты могла быть настолько абсурдно безответственна. Я хочу знать правду, и я сделаю все необходимое, чтобы вытянуть ее из тебя.

— Антония, ты не можешь поступать таким образом. Что бы ни случилось, ты должна…

— Это тебя не касается, Триш. Помолчи.

— Я не могу позволить тебе…

Голос Антонии взорвался яростью.

— Ты не можешь ничего мне позволить. Ты не имеешь права вмешиваться. Если не можешь держать язык за зубами, лучше уходи.

Сознавая, что любой протест только еще больше выведет Антонию из себя, Триш поднялась. Ники издала невнятное слово, которое звучало как «пожалуйста».

— Ты будешь говорить, только когда я тебе разрешу. — Голос Антонии щелкнул как кнут. Ники дернулась и закрылась руками, словно от удара. Когда Триш шла мимо девушки, направляясь к двери, Ники взглянула на нее, явно умоляя не оставлять ее один на один с Антонией.

После секундной паузы Триш, повернув голову, произнесла как можно спокойнее:

— Я подожду в холле, пока ты закончишь, Антония.

— Как угодно. Так, Ники. Я хочу…

Триш вышла из комнаты, прежде чем услышала требование, размышляя, стоит ли спуститься в цокольный этаж и сообщить констеблю Дерринг, что Ники вернулась. Если бы она была уверена, что это поможет, она вполне нашла бы в себе силы противостоять гневу Антонии, но такой уверенности у нее не было.

Гадая, как дела у инспектора Блейка с Робертом, Триш устроилась ждать в неудобном, хоть и красивом старом кресле из фруктового дерева, стоявшем в холле рядом с холодным радиатором. Край сиденья врезался в бедра, как она ни усаживалась. Через некоторое время это стало настолько нестерпимым, что Триш поднялась и стала взад-вперед прохаживаться по холлу.

Прохаживаясь, она старалась осмыслить все услышанное, сожалея, что не имеет доступа к полицейским материалам. Из всего, что могло случиться с Шарлоттой, более или менее вероятными ей представлялись только три варианта: ее забрал с игровой площадки совершенно незнакомый человек по причинам, пока не выясненным, ее убил кто-то из близких ей людей или забрал Бен Уэблок.

Мысль о том, что Шарлотта может находиться в руках Бена, успокаивала, но Триш не могла заставить себя поверить в такую возможность. Она не видела его с развода, но все, что она знала о нем до сих пор, говорило, что он не способен на столь хитрый и жестокий поступок, как похищение Шарлотты. Как бы ни был он до сих пор сердит на Антонию, он никогда не отомстил бы ей таким способом. И если бы захотел получить опеку над ребенком, которого никогда не знал, то добился бы этого через суд. В этом Триш была уверена. Почти.

Нет, сказала она себе. Тут дело хуже. Могла ли это быть Ники?

Если бы мне удалось увидеть ее глаза, я бы сказала. В них могла таиться эта пустота, пустота, которая появляется, когда разрывается связь между происходящим с тобой и твоими ощущениями.

Жаль, что я не видела ее глаз. Ее и Роберта. В его глаза я никогда не заглядывала. А зря.

Дверь гостиной открылась, и появилась Ники. Теперь у нее дрожали уже не только руки, она тряслась всем телом.

— Простите, — тихо проговорила Триш, направляясь к девушке из дальнего конца холла.

Ники содрогнулась, словно через нее пропустили ток напряжением в тысячу вольт.

— Простите, что оставила вас одну, но я побоялась, что в моем присутствии Антония станет еще грубее.

Ники покачала головой, цепляясь одной рукой за перила, а другой вытирая глаза.

— Хуже она уже не станет. Я знаю, что виновата, но ей не следует говорить такие вещи. Она должна понимать, что я никогда не обижала Лотти. Я чувствую… — Она умолкла, словно не находя слов, чтобы это описать.

— Да, скажите мне, Ники, как вы себя чувствуете?

— Это невыносимо. — Ники в упор взглянула на Триш. — Мне невыносима мысль о том, что они могут делать с Лотти, когда…

Тут красные, опухшие веки скрыли глаза Ники, но Триш увидела достаточно, чтобы испытать некоторое облегчение.

— И я не могу это прекратить. Я бы все отдала, чтобы этого не случилось. Антония не понимает. Она думает, что я обижала Лотти, понимаете, как…

— Да, понимаю. Но вы тоже должны понять: в том состоянии, в каком она сейчас, можно сказать все, что угодно. Постарайтесь не слишком обижаться… или не слишком сердиться. Можете ли вы с этим справиться, сознавая, что она сейчас испытывает?

— Ее поведение не слишком отличается от обычного. Она всегда всех во всем обвиняет. И она даже не знает Лотти и не понимает ее. Она никогда ее не обнимает, не ласкает. Детей надо обнимать и гладить. Иначе они вырастают с мыслью, что они плохие, грязные. Но ей и в голову не приходит обнять Лотти, потому что она не любит ее. А я люблю.

— Ники! Вы не должны так говорить! Она мать Шарлотты. Она страшно боится за нее.

Ники фыркнула:

— Вы когда-нибудь видели их вместе? Никогда не наблюдали, как Лотти пытается с ней играть? Она приносит Антонии игрушки и протягивает их ей. Но в ответ получает только замечания: она, мол, шумная, неуклюжая или не слишком внимательная. Она же маленький ребенок. — В голосе Ники больше не было злости, девушка снова заплакала. — Что еще хуже, она так любит свою мать. Вчера она не хотела идти в парк, потому что очень хотела приготовить сладости к возвращению Антонии из Штатов. Из «Мерики», как она обычно ее называет. «Когда моя мама вернется из Мерики?» Она все утро об этом спрашивала, в бассейне, все время. «Почему мама уехала в Мерику?» Снова и снова.

— Наверное, вам было трудно это выдержать, — заметила Триш.

— Да ничего, — ответила Ники. — Я не поэтому не позволила ей приготовить сладкое. Просто Антония заставляет нас гулять каждый день при любой погоде. Часто, когда мне казалось, что Лотти лучше было бы полежать в теплой постели, она настаивала на прогулке. Хорошо укутаться, но гулять! Я не осмелилась остаться дома в субботу, даже ради Такого дела, как сюрприз для мамы. Антония бы так разозлилась, если бы узнала, а она узнала бы; она всегда все узнает. Я сказала, что мы приготовим сладкое утром. Но если бы я сделала так, как хотела Лотти, с ней ничего не случилось бы.

— Она все еще переживала, когда вы отправились в парк?

— Минуту или две. Понимаете, я разрешила Лотти надеть колготки и взять коляску с любимой куклой, и это ее отвлекло. Для девочки это событие, потому что обычно ей разрешают играть с коляской только дома. Так что она скоро перестала дуться. Но мы были бы в безопасности дома, если бы я пошла у нее на поводу. В этом-то весь и ужас: заново переживать все моменты, когда я могла поступить по-другому, и ничего бы не произошло. Это не было предопределено, понимаете?

Триш услышала шаги, поднимающиеся из цокольного этажа.

— Антония сказала, что вас дожидается констебль Дерринг, чтобы задать несколько вопросов? — спросила она громче. Дверь на верхней площадке лестницы распахнулась. — Здравствуйте, констебль Дерринг. Это Ники Бэгшот.