Александр Зеленский - Грядет царь террора Страница 14

Самойловичу хорошо запомнился случай, когда он самолично доложил одному из генералов о мародерстве его солдат и предупредил о возможности заражения моровой язвой. Генерал отреагировал весьма своеобразно. Насчет самого мародерства он сказал только:

— Все это пустяки, господин лекарь! Так дозволено. Всякий захваченный город со времен оных отдавался солдатам армии-победительницы на разграбление сроком на три дня. Так дозволено! И не нам менять установки. А вот с заразой… Это очень опасно!

Сказав так, генерал не придумал ничего умнее, как приказать своим артиллеристам устроить из пушек пальбу в воздух холостыми зарядами. Этим он собирался отпугнуть надвигавшуюся заразу…

Незаметно, за размышлениями, доктор задремал, склонившись к столу. Сон его был поверхностным и не освежающим.

В какой-то момент Самойлович почувствовал, что находится в своем кабинете не один. Кто-то огромный и страшный ворвался в его обитель и теперь тяжело уставился прямо ему в затылок. Доктор Данила хотел заставить себя поднять голову, открыть глаза, но сил на это не было. На мгновение он ощутил острую боль в затылке, как будто кто-то со всего размаху вогнал туда гвоздь и тут же отступил, любуясь делом своих рук. И тут же наваждение исчезло, испарилось, пропало. Осталась только невыносимая головная боль.

С трудом открыв глаза, Самойлович оглядел свою скромную келью и постарался окончательно стряхнуть оковы сна.

«Что это могло быть? — подумалось ему. — Уж не настает ли и мой черед? Слишком долго я находился у края бездны, слишком долго для простого смертного ходил по лезвию ножа, отделяющего жизнь от смерти. А ведь это такая узкая дорожка! Мой ангел хранил меня от смерти, но, наверное, и его возможностям есть какой-то предел. Может быть, это предупреждение свыше? Определенный знак, предупреждающий меня о том, что пора отступиться от борьбы, отойти в сторону? Ведь есть же, в конце концов, куда более спокойные дела. Например, я всю жизнь мечтал о работе врачевателя в каком-нибудь заштатном провинциальном городишке. Спокойная работа, верный кусок хлеба… А в свободные часы писать и писать! Ведь у меня давно возник план собрать материал для книги под условным названием “Городская и деревенская повивальная бабка”. Или использовать богатый материал для написания и издания другой брошюры. Есть даже очень удачный заголовок для сего труда — “Нынешний способ лечения с наставлением, как можно простому народу лечиться от угрызения бешеной собаки и от уязвления змеи”. Право слово! К чему мне все эти мытарства с треклятой моровой язвой? Хватит! Баста! Пора умыть руки и заняться чем-то поспокойнее… На худой конец у меня имеются наблюдения по поводу “французской болезни”[2]. Можно ведь и об этом написать, не правда ли?»

Но подобные мысли, посещавшие Самойловича в минуты душевной слабости, быстро сменялись другими: «А кто же сможет помочь всем этим несчастным, доверившимся моему попечению? Кроме меня, никто. Сейчас я знаю о моровой язве куда больше, чем многие мои коллеги и даже наставники в Киевской академии и в Петербургском генеральном сухопутном госпитале. Даже признанный специалист доктор Ягельский, знаток борьбы со всяческими заразами, и тот не знает, что еще до знакомства с ним в 1770 году я уже два года отслужил лекарем в Копорском полку и именно тогда хорошо познакомился с беспощадным нравом треклятой “черной смерти”. А раз так, значит, мне и карты в руки…»

И снова доктор Данила, отбросив сомнения, загнав куда-то глубоко внутрь своей сущности постоянно присутствующее чувство страха перед чумной заразой, поднимался на ноги и отправлялся в палаты к больным, стараясь хоть как-то облегчить их страдания, отыскать брешь в «стройных колоннах» наступающего по всему фронту противника. Девочке, которой доктор Данила оказывал помощь в присутствии Ягельского, стало хуже. Самойлович, осмотрев ее вновь, пришел к выводу, что необходимо срочно провести вскрытие бубонов в области паха. Это малое оперативное вмешательство необходимо было сделать немедленно, и доктор Данила распорядился перенести девочку в операционную. Там он ланцетом один за другим вскрыл три правосторонних и два левосторонних бубона. При этом не заметил, как случайно слегка порезался тем же самым инструментом…

На темную язву на безымянном пальце левой руки, появившуюся на месте пореза, доктор Данила обратил внимание только через несколько часов, когда почувствовал, что головная боль у него резко усилилась. Теперь его голова просто раскалывалась, веки глаз стали неподъемно тяжелыми, будто на каждую ресницу привязали по свинцовому шарику. Время от времени накатывалась тошнота, при этом будто чья-то рука изнутри сжимала ему желудок. Затем появилась глухая боль в правом паху.

Проанализировав собственное состояние, доктор Данила пришел к выводу, что заразился во время операции и теперь ничего хорошего его не ожидает.

Хорошую новость, однако, принес подлекарь Серафим Сухонин. Буквально ворвавшись в спальню Самойловича на следующее утро, он радостно возвестил:

— Аринушка пошла на поправку!

Тяжело разлепив глаза, доктор Данила приподнялся на своей походной постели и переспросил:

— Это какая же Арина?

— Да Малова же!.. Та самая, которой вы вчерась надрезы делали… Помогло ей это, доктор! Оченно помогло! Она даже вставать с постели сама может. Во как!

— Да, да, конечно! — заспешил Самойлович, собираясь подняться, но сил не было, и он снова откинулся на подушку. — Устал я что-то, Серафимушка… Ты вот что! Прикажи санитарам, чтобы они непременно перенесли Арину Малову в отдельную келью… Тьфу ты, нелегкая! В отдельную палату. Понял меня? Нельзя ей оставаться теперь в общей палате до тех пор, пока не окрепнет.

— Обязательно, доктор! Все сделаю! Сам ее, голубушку, перенесу! — заулыбался довольный юноша, но тут же улыбка сползла с его лица, и он подозрительно уставился на доктора Данилу: — А вы-то что же? Как же вы сами?..

— За меня не бойся. Со мной все будет в полном порядке, — заверил его Самойлович. — Давай, давай! Дуй к своей ненаглядной Аринушке!

Когда Сухонин убежал выполнять поручение, Самойлович встал с кровати, скинул ночную рубашку и, оставшись в неглиже, тщательно осмотрел всего себя. Сейчас он совсем не был уверен в том, что сказал о себе помощнику. Заражение произошло, и это было абсолютным фактом. Еще он совершенно определенно знал, что при бубонной форме чумы летальность составляла почти восемьдесят процентов. Почему же именно ему удастся попасть в эту счастливую двадцатку? Гораздо больше шансов умереть, чем выздороветь. Но, осматривая бубон, возникший еще вчера вечером в правом паху, Самойлович с удивлением обнаружил, что он за ночь здорово поуменьшился в размерах, превратившись из «горошины» в «зернышко».

«Не может быть! — пронеслось в голове врача. — Это что же такое получается? Значит, я заразился, когда вскрывал бубон у больной девочки. Так? Так! Но зараза была уже значительно ослаблена, ведь Арина к тому времени пошла на поправку. Значит?.. Черт возьми! Значит, можно все-таки спасать людей, специально заражая их ослабленной заразой… А переболевший чумой человек больше ею никогда уже не заболеет…»

Так впервые Самойловичу пришла мысль о возможности прививок против чумы. Но сколько еще лет потребуется медикам, чтобы изготовить эту самую противочумную вакцину! Сколько еще людей унесет в могилу «черная смерть»!.. Но идея была сформулирована, начало положено.

Через два дня Самойлович смог полностью оправиться от болезни, только слегка коснувшейся его организма. Однако через несколько недель подобное же недомогание вновь насторожило его. На этот раз точно такой же бубон возник у него в области паха с левой стороны… К счастью, и это недомогание прошло без каких-либо серьезных последствий.

Гораздо позже доктор Самойлович опишет все, что случилось с ним, в уникальном четырехтомном труде, целиком посвященном борьбе с моровой язвой. Первый том, вышедший в свет только в 1802 году, назывался «Способ самый удобный повсеместного врачевания смертоносной язвы, заразоносящей чумы». Но это произойдет еще через много-много лет…

Глава 7. «Юпитер сердится…»

Телефонный звонок поднял Василия Степановича Салова в шесть часов утра.

— Кто? — хрипло спросил он (после вчерашнего застолья с друзьями дико болела голова).

— Это дача господина Салова? Очень приятно! С вами будет говорить господин Нгомо! — проворковал бодрый девичий голосок.

— Василий Степанович? — произнес на другом конце провода вкрадчивый голос, от которого у Салова сразу прошел похмельный синдром.

— Слушаю вас, — ответил Салов, стараясь собраться с мыслями и запомнить все, что скажет этот страшный человек.

— Надеюсь вы уже на ногах? Как говаривал мой хороший знакомый, царствие ему небесное, кто рано встает, тому Бог подает! Итак, у меня для вас ценная информация. Ваш Брыксин организовал нехорошее дело. Извините, но более конкретно по телефону говорить я не стану. Да! Вы меня понимаете… Всю информацию по этому пренеприятному делу вы получите по дороге на службу. Помните Люсиновскую улицу? Так вот, остановитесь на минутку рядом со входом на парфюмерную фабрику «Новая заря». К вам подойдет мальчик — мойщик машин и передаст от меня кассету с информацией. Важно, чтобы вы ознакомились с ней до того, как придете на работу. Вы меня поняли?