Светлана Алешина - Неотразимое чудовище (сборник) Страница 14

— Что?! — взревел Лариков. — Значит, ты, презрев мои запреты, занималась подпольным расследованием?

Ничего себе… Значит, «подпольщица Саша», да?

Прямо какие-то «вихри враждебные» получаются!

— Почему подпольным? Меня совершенно открыто, официально попросили о помощи. Могу отослать тебя к Рите, которая, собственно, и является в данный момент моим клиентом. Так что давай не будем сотрясать воздух воплями возмущения и обзывать меня нехорошими словами!

— Саша, когда в деле появляется некий господин, называемый «маньяком», частным детективам надо отойти в сторону! Маньяками, к твоему сведению, могут заниматься только государственные органы! Тебе перечислить, что входит в нашу работу?

— Ах, надо отойти в сторону? — возмутилась я. — Тогда какого черта ты-то не отходишь в сторону? Отойди! Но, как я поняла, ты помогаешь Ванцову и никуда не собираешься отходить! Это первое. А второе… Вы меня еще не убедили, что Елизавета Ракитина — жертва маньяка! И не убедите! Хоть целые лекции мне прочтите, я в это не поверю никогда! По одной простой причине…

— По какой еще причине, Саша? Его видели, ты это понимаешь? Или просто не желаешь понимать? Но деться-то некуда… Ви-де-ли!!!

— Да плевать мне, что там видели твои глухослепые стариканы! Может, у них просто фантазия сработала? Вы этого монстрилу повсюду расклеили, вот им и мерещится! Ты сам поставь себя на Лизино место! Ты вышел из театра, время близится к полуночи. Предположим, тебе, чтобы попасть в нужное место, надо пройти парком. Место, согласись, для ночных прогулок в гордом одиночестве никак не подходящее, а тут еще тебя преследует «наш друг душитель». Неужели ты побежишь в самое безлюдное место? Даже если ты очень перепуган. И относительно старикана этого — я бы рванула прямо к нему! Мне было бы наплевать, что он старый и не сможет отстоять мою жизнь и честь! Потому что он все-таки человек, и у него есть собака! Пусть даже простенький мопс, но и мопсы кусают за пятку! А Лиза почему-то тащится на помойку, минуя старика с собакой! Так что, если принимать априори вашу с Ванцовым версию, у нас получается, что Лиза просто мечтала стать жертвой маньяка! И делала для этого в тот вечер все возможное! «Ах, какая удача, — думала она согласно вашей версии. — Надо только завести его поглубже и подальше, чтобы никто не помешал нашему сеансу садомазохизма!».

Я закончила свой монолог, признав, что он излишне горяч. Но зато он достиг цели. Лариков сидел, смотрел на меня, прищурившись, и думал.

— А ведь она права, — сказал он Пенсу.

Почему Пенсу? При чем тут он?

Все-таки мужчины, как дети. Не могут сказать прямо в глаза женщине, что она умнее их!

— Значит, у нас получается…

— У нас получается на сей момент три версии. Первая — ваша. Вторая — что в деле действительно замешан маньяк, и Елизавета Ракитина знала, кто это, была с ним достаточно близка и пыталась его остановить. И третья версия — что это вообще не имеет никакого отношения к маниакальным страстям! К последней версии я склоняюсь больше, поскольку она ближе к здравому смыслу!

— А результаты твоих наблюдений?

— Все катят на подозреваемых, — развела я руками. — Даже Рита. Я, правда, еще не видела родителей Лизы и некого Федора. Еще есть загадочный господин, который фигурирует в двух рассказах — у меня в воображении он почему-то слился в одно лицо, но это могут быть два человека. Один — тот, с которым был роман у Валеры. Второй — тот, которого Донатовский видел в кафе с Лизой. Так что, образно говоря, у нас есть целая колода карт, и каждая тянет в той или иной мере на джокера. И пока у меня голова идет кругом. Выбор слишком велик! Возможные убийцы, что называется, представлены в столь широком ассортименте, что глаза разбегаются и не знаешь, кого выбрать!

— А если попробовать по порядку? — попросил Лариков.

— Хорошо, — кивнула я. — Начнем с Риты.

— Ну, это несерьезно.

— Почему? — удивилась я.

— Она сама попросила нас о помощи.

— А сколько в частной детективной практике случаев, когда тебя просит вмешаться сам убийца, чтобы на него не падали подозрения? И с какого перепугу она к нам обратилась — причем ровно за день до самого убийства? Тебя это не удивляет? На встрече с Донатовским я перехватила пару ее взглядов на него. Она влюблена, Лариков, как кошка! А Донатовский, как я тоже поняла, млел от Лизы! Театр — арена больших страстей, и актеры резко отличаются от нормальных людей! То есть, говоря словами Донатовского, они — паранормальны. Страсти гипертрофированы — так что вполне вероятно, что это могла быть Рита, если бы… Если бы наша Ракитина не была задушена. На то, чтобы задушить человека, нужна сила. Вряд ли Рита была сильнее Лизы. И тем не менее я не могу отвести от нее подозрения до конца — поскольку вероятность того, что она могла нанять кого-то, тоже есть.

— Принял, — кивнул Лариков. — Давай второго.

— Второй у нас даже на маньяка покатит, — усмехнулась я. — Поскольку основой всех интересов Донатовского является Ее Величество Смерть.

Спектакль заканчивался.

— Уведите отсюда Ирину Николаевну… Дело в том, что Константин Гаврилович застрелился…

Донатовскому показалось, что Игорь произнес это слишком тихо.

Слишком наигранно.

Впрочем, Рита тоже смотрелась куда хуже, чем Лиза.

Лиза… Ах, Лизочка.

Сегодняшний спектакль — дань ее памяти, и все играли старательно. Чересчур старательно.

Сегодня дыхание смерти ощущалось настолько сильно, что каждый из актеров выглядел потерявшимся ребенком.

Занавес. Свет в зале.

Донатовский вдруг поймал себя на том, что уже давно смотрит на это лицо, возникшее из мрака. В первом ряду… Человек сидит и улыбается странной улыбкой, похожий на пришельца из закулисного мира смерти. И у этого типа такой вид, будто уж ему-то известно куда больше, чем господину Донатовскому!

Стоп…

Донатовский прищурился.

«Я его знаю, — сказал он себе. — Черт побери, я его знаю. Я его видел. Где?»

От напряжения ему казалось, что голова напоминает снаряд, готовый вот-вот взорваться. Чем дольше он смотрел на типа, тем яснее становилась мысль-воспоминание.

Он прикрыл глаза. Почему-то он был уверен, что обязательно надо вспомнить этого человека. Где он его видел? С кем?

Рита?

Нет.

Лиза. Лиза. Лиза.

Он вскочил.

Теперь он впился глазами в это улыбающееся лицо. Теперь обладатель оного казался ему действительно посланцем Аида.

— Вот тебе и Лакримоза… Выход в последнем акте, и конь Блед уже нетерпеливо стучит копытом… Как я сразу этого не вспомнил?

Беспомощно оглянувшись, он увидел Федора. Тот стоял, прислонившись к стене, и смотрел на него.

Теперь он все вспомнил!

Последняя репетиция с Лизой. «Ну, на колеснице, — говорит Тригорин Нине. — Агамемнон я, что ли?»

Далее следовал Нинин монолог: — «За такое счастье, как быть писательницей или артисткой…».

Но Лиза сказала не это!

— «Вот приближается мой могучий противник, дьявол. Я вижу его страшные, багровые глаза…» — произнес Донатовский. — Она сказала именно это. Мой могучий противник. Дьявол. Чудовище?

Нет, ты все придумываешь. Ты, как всегда, накручиваешь себя…

Та ссора и ее звонкий голос — ты дьявол! Ты чудовище!

Господи, но вот же — перед ним чудовище. И оно смотрит на него, улыбается… Ведь что-то он должен сделать, иначе чудовище останется на свободе! Оно продолжит свое дело.

Он нащупал в кармане картонный квадратик визитки.

«Я должен ей позвонить, — подумал он. — И в то же время я должен узнать, кто этот человек».

— Костя…

Он обернулся. Рита стояла, протягивая ему букет фиалок.

— Поздравляю с премьерой! Жалко, что с нами нет Лизы.

— Рита, кто этот человек? Ты его знаешь?

Дыхание мешало ему говорить. Казалось, легкие подступили прямо к горлу, распухшие и тяжелые, будто он только что наглотался тумана.

— Ты о ком?

— «Вот приближается мой могучий соперник», — начал Донатовский и прервался.

Он обернулся снова к залу и замер.

Его не было!

— Кос-тя…

Повернувшись к ней, он попытался сказать что-то, но губы не слушались.

— Что с тобой? Да что это с тобой, Костя? Какой могучий соперник?

Встревоженное лицо Риты плавало в тумане. Он прошептал:

— О господи! Рита…

Потом опять обернулся, пытаясь найти странную фигуру, а еще больше — нащупать ускользающую нить.

Только там, в толпе уходящих, он увидел его спину и бросился вслед, еще плохо понимая, что он, собственно, хочет сделать.

— Цвета в театре — траурные. Чехов, которого он ставит, экзистенциален не хуже Сартра! Знаешь, у меня вообще такое впечатление, что вся жизнь господина Донатовского — «in memorium». Флаг Смерти гордо развевается на этом кораблике, но не в качестве «веселого роджера», а как придание смысла жизни. Может быть, это просто результат патологического страха перед неведомой Вечностью, а может, и бредово-маниакальная страсть? Я бы не стала снимать его с нашей «доски почета»! Хотя временами у меня возникало подозрение, что это лишь игра. Кстати, он уникальный актер! Что, как ты понимаешь, с одной стороны, меня восхищает, а с другой — напрягает. Не разыгрывает ли сей муж предо мной определенный спектакль, зная куда больше, чем хочет показать? Опять же, судя по Лизиному поведению, она хорошо знала своего убийцу, доверяла ему, а Донатовский подходит под эти характеристики, как никто другой!