Эдуард Хруцкий - Страх Страница 15

А о них в деле практически ничего не было. Две воровские малины в Зоологическом переулке и в Сокольниках МУР прикрыл еще в сорок первом, а о других в деле ничего не говорилось. Необходимо было выяснить, с кем на связи были агенты, разрабатывающие Грека, и заставить их побегать по Москве. Для собственного спокойствия без надежды на успех Игорь отправил Самохина к матери Грека, проживающей в Армянском переулке. Нужно было сориентировать участкового и оперов из местного отделения, пусть прикроют квартиру.

Игорь делал все это чисто автоматически, по привычке и, работая над материалами банды, поймал себя на мысли, что нет у него прежнего азарта. Желания во что бы то ни стало взять бандита. Работа, даже старшего опера, приелась ему, надоело бегать и ловить урок.

Правда, за четыре года в розыске он заработал два ордена и две медали, стал капитаном и старшим опером. Его кандидатуру серьезно рассматривали на должность замначальника отдела. И все это без поддержки могущественного тестя. Игорь сам добился многого. Правда, если бы не генерал Фролов, он бы получил медаль вместо ордена и никогда бы не имел партизанской награды. Ну а что делать? Чем он хуже веселых молодых лейтенантов, живущих на соседних дачах?

Он хоть рисковал жизнью во вражеском тылу, не прятался за чужими спинами от бандитских пуль, а они? Утром сытный завтрак, обмундирование из генеральского габардина, и папина машина везет в военный институт. А вечером на даче под радиолу быстротечные романы, легкая выпивка.

Правда, были и такие, как Женька Федотов, сын наркома, ровесник Игоря, он носил подполковничьи погоны, на груди густо висели медали и ордена. Где он служил, никто не знал. Он ездил в Иран, где стояли наши войска, и приволок оттуда несметное количество добра.

Сейчас улетел в Румынию, значит, жди, что к даче Федотова опять подтянутся грузовики с трофеями.

Игорь внутренне понимал, что живут эти люди, если по-настоящему разобраться, плохо. Нечестно и грязно. Но вместе с тем он отчетливо видел свою перспективу. Перед глазами всегда была служебная карьера Данилова. В восемнадцатом году тот пришел в уголовный розыск МЧК и чего добился за двадцать шесть лет? Начальник ОББ, подполковник, два ордена и две медали всего. А слава хорошего сыщика весьма эфемерна. Завалишь очередное дело, и перечеркнуты все прежние заслуги.

Игорь уважал Данилова и преклонялся перед ним. У него были те свойства характера, которых так не хватало Муравьеву. Игорь даже не знал сам, что нравственный перелом произошел в нем, когда муж сестры, вечный неудачник Карпунин, чудом получил дачу в поселке Новь в Раздорах.

Поселок этот был пожалован Сталиным ученым и старым большевикам. Последние в тогдашней иерархии тоже делились на несколько категорий.

В их поселке жили «средние» и «младшие» старые большевики. А рядом в роскошных дачах обитали наркомы и завотделами ЦК, генералы и маршалы.

Игорь дружил с их детьми, он тянулся к веселой, беспечной жизни. И постепенно, вместе с комплексом некой неполноценности, в нем просыпалось желание прорваться в этот мир, где все желания исполняются, словно в сказке.

Нет, он не искал себе невесту специально. Не женился по расчету. Он любил Инну, и она любила его. После свадьбы была эвакуация и его одиночество, потом, когда в начале года жизнь стабилизировалась, он снова попал в дачную компанию, на многое он теперь глядел иначе, чем два года назад. Неужели он хуже этих папенькиных сынков, получающих все, не прикладывая к этому никаких усилий? Нет, он лучше. Он сам добился многого, так что небольшая поддержка – просто торжество некой справедливости.

Муравьев оглядел пустую комнату, которую делил вместе с Беловым и Никитиным. Когда-то он не замечал ни обшарпанных столов, ни скрипучих стульев, ни треснувшего графина с водой, ни черной треснутой тарелки репродуктора. А шкафы с покосившимися дверцами, а три уродливых поцарапанных сейфа.

Как же раньше он не замечал этого убожества? Неужели вся его жизнь должна пройти в этом здании? Ну, пересядет он в маленькую комнату замначальника отдела. Крохотную, в которую даже диван поставить нельзя. Потом, если все хорошо сложится…

Зазвенел телефон.

– Муравьев.

– Ну что, Шерлок Холмс, всех поймал? – раздался в трубке веселый баритон тестя.

– Ловлю.

– Что невеселый?

– Да нет, я…

– Кончай дела, – тесть не дослушал, – наши жены мировой ужин приготовили, сосед зайдет. Так что спускайся, я сейчас заеду.

– Есть, – весело ответил Игорь.

Через двадцать минут к МУРу подкатил ЗИС-101. Шофер услужливо распахнул дверцу. Игорь залез в пахнущий плюшем, табаком и одеколоном салон, расцеловался с тестем и ослабил узел галстука, расстегнул воротник и откинулся на мягких плюшевых подушках.

Данилов

Первым на Петровке он встретил Самохина.

– Товарищ подполковник, капитана Муравьева нет, разрешите доложить вам?

– Пошли в кабинет.

Данилов слушал Самохина и никак не мог понять, почему Игорь не доложил ему о Греке.

Самохин рассказывал все обстоятельно, начиная с найденной зажигалки и кончая беседой с соседями, матерью и сестрой Грека.

– Значит, ты местных ребят сориентировал.

– Они квартиру перекрыли.

– Сейчас я пойду к начальнику, попрошу, чтобы за матерью и сестрой наружка потопала. А где Муравьев?

Самохин пожал плечами.

Данилов поднял трубку.

– Слушаю, товарищ подполковник, – откликнулся дежурный.

– Где Муравьев?

– Сказал, что уехал на территорию.

– Понятно.

Данилов повесил трубку. Значит, Игорь накопал что-то, раз уехал куда-то на ночь глядя.

Данилов отпустил Самохина, тут дверь без стука отворилась и появился Свиридов.

– Ну что, Ваня?

– Нашли второе удостоверение.

– Повязали клиента?

– Нет, опять с трупа сняли.

– Кто?

– Игорь Гаранин.

– Гаранин… Гаранин… Он к джазисту Гаранину отношение имеет.

– Вот что значит память, Леша, в цвет вышел.

– Да, – Свиридов сел, снял фуражку, вытер платком след от тульи, – час от часу не легче. Отцу сообщили?

– Да.

– Значит, жди вызова к самому Власику. И не дай бог тебе там заикнуться, что Игорь этот разгонами занимался.

– Почему?

– По кочану. Сам, что ли, не понимаешь? Там это могут расценить как интригу против молодого генерала.

– Так он полковник.

– Прошлым живешь, уже генерал-майор.

– Вот мне бы так.

– Ты думай, как эти звезды сохранить. – Свиридов постучал пальцами по погону. – Знаешь, что мне один умный человек сказал?

– Поведай.

– Давно это было, перед войной, я третью шпалу получил, радовался страшно. Ну конечно, обмыли мы ее с ребятами, и шеф мой, Королев, твой дружок, говорит: «Счастлив?» – «Очень». – «А знаешь, Леша, что такое настоящее счастье?» – «Нет». – «Ты родился, а у тебя папа Ворошилов».

Данилов смотрел на Свиридова и думал о том, что прав был Виктор Кузьмич, ох как прав.

– Леша, ты мне скажи, что ваши ребята нарыли в спортобществе?

– Пока ничего, Ваня. Глухарь.

– Не радуешь ты меня.

– Есть одна зацепочка, – хитро сощурился Свиридов. – Они стенды чемпионов своих делают, фотографии разные. Вот и приглашают фотографа со стороны.

– Кого? – У Данилова даже сердце заколотилось.

– Терехова Василия Нефедовича.

– Неужели и адрес его знаешь?

– Грохольский, дом три, квартира двенадцать.

Данилов вынул из ящика стола пистолет, сунул его в кобуру на ремне, поднял трубку телефона:

– Никитин, кто на месте?

– Самохин, Ковалев, Сергеев.

– Все в машину!

– Вышли, Ваня? – спросил Свиридов.

– В цвет, Леша, в цвет. Ты с нами?

– Конечно. Люди мои нужны?

– Да ты один целого взвода стоишь.

У входа стояли газик и «эмка». Оперативники теснились у машины.

– По коням, – скомандовал Данилов, – Грохольский, три.

Быков вел машину переулками и никому, кроме него, не ведомыми дворами. Данилов, хорошо знавший все городские закоулки, поражался тому, как Быков находит немыслимо короткие маршруты. Вот и сейчас машина, петляя, подпрыгивая на ухабах, распугивая кошек, оставляла за собой дворы, арки, проезды.

Удивительный город Москва. Его невозможно познать. Сколько ни ходи по нему, всегда найдешь прелестное неизвестное тебе место. В нем перепутались времена и стили. В заросших тополями и лопухом проходняках можно найти античные колонны, генуэзские арки, испанские балконы, повисшие над зеленью двора. Именно в этом смешении времен и стилей и есть великая московская красота. Она теплее, добрее построенного по ранжиру Петербурга.

Наконец машину перестало трясти, и они выехали на Мещанскую, переехали ее и влетели в Грохольский. Дом номер 3, шестиэтажный, старой постройки, с эркерами, с окнами, плотно закрытыми светомаскировкой, казался нежилым.