Евгений Сухов - Фартовый чекист Страница 15

После этого началась немая сцена, во время которой официант Павел Петрович старался сделаться как можно незаметнее, а Ганичкин с большим любопытством изучал желчную физиономию должностного лица. Опытным глазом он автоматически зафиксировал плохо выбритые щеки, черные круги под глазами, лихорадочный блеск зрачков, появляющийся у вечно не высыпающихся людей. Да уж, ни одного обнадеживающего признака. Тем не менее бывший сыщик не испытал ни малейшего волнения. Слишком могущественные люди стояли сейчас за его спиной. Не стоило волноваться из-за банальной проверки.

– А позвольте поинтересоваться, чем я мог привлечь внимание столь серьезного учреждения? – вежливо спросил он. – Мне казалось, что я ни на вершок не преступал рамки революционных законов…

– Не тебе, буржуйская гнида, рассуждать о революционных законах! – простуженным басом сообщил из-за спины главного человек с ружьем, светло-русый, крепко сбитый парень. – Показывай документы, гнида, когда говорят!

Ганичкин понял, что любопытство и объяснения придется отложить на потом. Сейчас ему никоим образом не следовало выказывать своей причастности к славному ведомству, одно название которого ввергало обывателя в холодный пот и мелкую дрожь. Наоборот, для правдоподобия образа заезжего коммерсанта было совсем неплохо заслужить небольшое недоверие властей.

– Это какое-то недоразумение, граждане, – с легким сердцем сказал господин из бывших и полез за паспортом.

Главный просмотрел документ, шевеля губами, а потом поднял на Ганичкина невыспавшиеся глаза.

– Следуйте за нами! – беспощадным голосом произнес он, пряча паспорт в нагрудный карман.

– Но позвольте! – Любитель бриллиантов очень убедительно захлопал глазами и засуетился так, будто опаздывал на уходящий поезд. – Как это следуйте? В чем меня подозревают? Я честный коммерсант. У меня расстроится сделка!

В ответ на это русый грубиян выступил из-за спины командира, сорвал с плеча винтовку и резким движением передернул затвор.

– Шагай, гнида! – рявкнул он, угрожающе надвигаясь на Ганичкина.

Тот сделал обиженное лицо, примиряющее поднял руки покорно сказал:

– Все-все, господа! Я вас понял! Делайте, что хотите. Я подчиняюсь.

– Вот так-то оно лучше, – удовлетворенно буркнул командир с револьвером и заметил русому парню: – Ты, Данилов, давай полегче! Видишь, человек не сопротивляется. Черницкий сам с ним будет разбираться.

– Чего тут разбираться? – зло сказал русый. – В расход пустить, и все.

– Это тебе не восемнадцатый год, – заметил командир. – Новая экономическая политика! Учитывай текущий момент, Данилов!

– У меня один такой момент, товарищ Макаров, – упрямо сказал неукротимый Данилов. – Всю буржуазную сволочь под корень извести.

– Плохо мы с вами политграмоту изучали, значит, – задумчиво сказал Макаров. – Надо с вами еще разок этот вопрос проработать. А вы, гражданин, следуйте за нами, не затягивайте!

Ганичкин пошел к выходу. Уже в дверях он поймал озабоченный взгляд официанта Павла Петровича и сложил губы в извиняющейся усмешке. Мол, так хорошо все начиналось, но что тут поделаешь!

Коммерсанта препроводили в отдел ГПУ и там без разговоров и объяснений заперли в подвале, выложенном рыжим кирпичом, с низкими сводами и крошечным оконцем наверху. Оно было забрано решеткой, а входная дверь обита листовым железом. Настоящая западня! Из мебели в комнатке имелась только охапка прошлогодней прелой соломы.

Ганичкину было жалко своих лучших брюк, но он все-таки опустился на это ненадежное сиденье и предался размышлениям. Быстрота и решительность, с которой его захомутали, слегка удивила этого опытного человека. Собственно говоря, он не успел еще ничего сделать. Сложно было подозревать официанта Павла Петровича в связях с ГПУ, а уж махрового мазурика Чайку тем более. Но больше ничьих подозрений он вызвать тут просто не мог. Его еще и рассмотреть толком не успели. В чем же причина этого неожиданного ареста? Ведь они знали, где искать! При этом никто не задал ему никаких вопросов. Его даже не обыскали. Чертовщина какая-то!

Ганичкин удивлялся, но в душе уже определил для себя причину своих неприятностей. Он ничуть не сомневался в том, что в темницу его бросили по наущению Сидорчука. Этот неприятный тугодум с первого взгляда опознал в нем врага. Что поделаешь, классовая ненависть, как у них говорится. Победитель может себе это позволить. Вот только дело страдает.

Ганичкин вздохнул, извлек из кармана нежно-розовую пачку, выщелкнул папиросу, закусил ее зубами, поджег и стал со вкусом раскуривать. За все эти суматошные годы он блестяще научился получать удовольствие от самых непритязательных вещей. Если все принимать близко к сердцу, будешь жить недолго и несчастливо, считал бывший ротмистр. Нужно пользоваться каждым моментом, радоваться жизни, приумножать свое имение по крупицам и не гоняться за журавлями в небе.

Эту простую мысль Ганичкин еще в былые времена по мере своих сил пытался внушить дерзким студентам, эсеровским агитаторам и угрюмым анархистам. Видимо, получалось это у него плохо, и революция все-таки свершилась. Вот уже и те дерзкие юноши бесследно пропали в вихре войны, все имения разметала беспощадная стихия, сам он ходит в прислужниках большевиков, но радоваться жизни продолжает неукоснительно, потому что ничего больше у него, собственно, не осталось.

Ганичкин курил папиросу и соображал, что будет делать, когда недалекий Сидорчук упрется носом в тупик – а это непременно случится! – вспомнит про настоящего сыщика и будет вынужден выпустить узника на свободу. Пожалуй, придется переговорить с этим солдафоном самым решительным образом – к такому выводу пришел Ганичкин. Если Егор надеется найти бриллианты, пусть доверится человеку, который способен это сделать. Командир вынужден будет предоставить подлинному мастеру свободу действий, подкинуть ему денег и прекратить смотреть волком. Иначе он, Ганичкин, ничего не гарантирует и умывает руки.

Время шло, но ничего не менялось. Про Ганичкина будто забыли. В подвале уже слегка потемнело. Арестанту надоело размышлять, он развалился на соломе и заснул сном праведника.

Глава 7

Между тем Сидорчук вовсе не собирался упираться носом в тупик. Наоборот, когда люди Черницкого арестовали Ганичкина, он будто ожил и развил бурную деятельность. В первую очередь командир группы захотел связаться с центром.

– Понимаешь, пока эта змея у меня за спиной, я не могу быть спокоен, – мрачно объяснил он Черницкому. – Он ведь на каждом шагу вредить будет! Или пулю в затылок пустит. Мне своей жизни, допустим, не жалко, но задание партии выполнить надо. По глупости помирать совсем не хочется. Это тоже умно надо делать. Согласен?

Черницкий был с ним солидарен, но связь предоставить не мог.

– Если срочно надо, то слетай в соседний уезд, – предложил он. – В город Вощиловск. Может, там телефонисты уже связь восстановили. За четыре часа обернешься. А жандарм твой у меня надежно заперт, не вырвется.

– Ладно, все равно сейчас тут делать нечего. Можно и съездить, – решил Сидорчук. – Заодно в Вощиловске справки наведу. Может, там кто про Постнова слышал. А между прочим, ты про своего сотрудника говорил, в том, мол, районе проживает. Кто такой? Мне бы с ним побеседовать. Все-таки свой, а не чужой. Врать да отнекиваться он не станет.

– Точно, проживает, – кивнул Черницкий. – Арвидас Балцетис его зовут. Прибалт вроде. Только что ты у него узнаешь? Приезжий он, как и все мы. А еще чекист. Сам знаешь, как эта обывательская масса на нас смотрит. Про погоду спросишь, и то глухими притворяются, морды воротят. Вряд ли ты у него что-то узнаешь.

– Попытка не пытка, – пожал плечами Сидорчук. – Надо же с чего-то начинать.

– Да мне не жалко, побеседуй, – согласился Черницкий.

Он выглянул в коридор и приказал часовому найти Балцетиса. Через некоторое время, стуча сапогами, в кабинет вошел высокий сутулый человек в гимнастерке с голубыми петлицами. Выделялся он не только ростом, но и окладистой рыжей бородой, а еще неопрятной тряпичной повязкой, намотанной через щеку.

– Вызывали? – не слишком разборчиво проговорил Балцетис, искоса разглядывая Сидорчука и прижимая повязку на щеке широкой жилистой ладонью. – А я сам хотел зайти. Мне бы до зубодера сходить надо, товарищ Черницкий. Зуб болит, сил никаких нету. Я быстро. Одна нога здесь, другая – там.

На прибалта человек похож не был. Его неразборчивая речь не имела даже намека на акцент. Сидорчук почесал в затылке, рассматривая долговязую фигуру чекиста. Откуда-то этот человек был ему знаком. Во всяком случае, им приходилось встречаться. Память у Егора Тимофеевича была цепкая.

– Мы вместе не служили, товарищ? – спросил он. – Откуда-то твоя личность мне знакома вроде. Или я ошибаюсь?

– Ошибаешься, товарищ, – мрачно сказал Балцетис. – Не припоминаю тебя.