Александр Волков - Два брата Страница 15

— Нас же сегодня не заковали?

— Разве это царев приказ? Это досмотрщики старались царю угодить, а им еще за это, может, и попадет!

— Дядя Акинфий, — хохотнул Илья, — а ведь царь против нас не сдюжил…

— Где им, господам, сдюжить? В охотку потрудиться, это еще куда ни шло, а вот попробуй погнуть спину с зари до зари. А ежели еще заковать их…

Два друга рассмеялись: уж очень забавно было им представить царя Петра и Меншикова, работающих в кандалах.

— Нет, Илюха, — продолжал Акинфий наставлять парня, — ты этой царевой простотой не обольщайся! Он, конечно, не такой царь, как допреж его сидели. За многие дела своими руками берется и Русь разворошил до основания, чтобы заново поставить ее, да ведь только все это мужичьим потом да кровью делается…

— Стало, сгибнуть нам здесь, дядя Акинфий? — тревожно спросил Илья.

— Ничего, не вздыхай, парень! Мы с тобой еще побродим по свету, потопчем придорожную травушку!

Глава XII

ЧТЕНИЕ ГАЗЕТЫ

Егорка Марков заканчивал «русскую школу» намного раньше положенного срока. Он назубок знал русскую грамматику, хорошо писал, прочитал от корки до корки Евангелие, молитвослов. Однажды учитель Федор Иваныч дал Егорке пачку листков небольшого формата, напечатанных славянским шрифтом на плотной желтоватой бумаге.

— Полагаю, надоело тебе церковное долбить. Вот «Ведомости», читай да поучайся.

Первая русская газета «Ведомости» стала выходить со 2 января 1703 года примерно раз в девять-десять дней.

При отце Петра, Алексее Михайловиче, выдержки из иностранных газет переводились и переписывались под названием «Куранты», и их читал царь и немногие его приближенные. Содержание «Курантов» составляло государственную тайну, и за разглашение ее полагалась суровая кара. Теперь наступило иное время. «Ведомости» продавались всем желающим по алтыну за номер. Правда, желающих находилось немного.

Вечером в доме Марковых собрались люди. Аграфена в порыве материнской гордости рассказала соседям, что ее сынок Егорушка принес от учителя грамотки, в которых прописано обо всем, что делается на свете.

Гости сидели по лавкам. Ближе всех к Егорке устроились Ванюшка с отцом. Ванюшка Ракитин с явной завистью смотрел на худощавое, длинное лицо приятеля, который приглядывался у жировика к мелкому славянскому шрифту. Острые скулы Егорки порозовели от волнения и тайной гордости; он нервно шевелил пальцами, дожидаясь, пока стихнет говор собравшихся.

Номера газеты имели трехмесячную давность. Но слушатели были невзыскательны. Они привыкли получать вести с большим опозданием от странников, которых много скиталось по Руси.

Марковские гости приготовились слушать «Ведомости» с благоговейным вниманием. Русские люди питали величайшее уважение к письменному, а позднее к печатному слову. Русь всегда любила и ценила грамотеев, преклонялась перед их ученостью.

«Ученье — свет, неученье — тьма» — так говорил русский народ.

Когда еще не было печатных станков, писец, переписывая книгу, понимал, что создает великую ценность. Заканчивая нелегкий свой труд, он писал на последнем листке трогательные слова:

«Как радуется кормчий возвращению в отечество, так радуется и описатель, книгу сию списав».

Егор читал, а гости теснились к нему все ближе, стараясь не дышать, чтобы лучше слышать.

— «Повелением его величества, — читал молодой грамотей, — московские школы умножаются… В математической школе больше трехсот человек учатся и добре науку приемлют…»

— Видим, сынок, видим, — заметил Семен Ракитин. — Истинная то правда…

— «Из Персиды пишут. Индейский царь послал в дар великому Государю нашему слона и иных вещей немало. Из града Шемахи отпущен он в Астрахань сухим путем…»

— Слон? — удивленно переспросила Аграфена. — Что же это за зверь такой?

— Слон? — отозвался старый Ракитин. — Это дивный зверь, кума! Слыхивал я и от захожих людей, что зверь этот водится в Индейском царстве, зело велик и с виду устрашителен, имеет сзади хвост и спереди хвост…

— Батюшки! — ахнули пораженные слушатели. — Сколько же на божьем свете чудес!

— Это еще что! — похвалился сапожник, польщенный тем, что общее внимание перешло к нему. — Это что! Сказывают, за Индейским царством живут песьеглавцы…

— Песьеглавцы? Это кто же такие?

— Люди с песьими головами. Разговор у тех людей лаятельный, а обычаем они зверонравны и чужеземцев, что к ним попадают, съедают живьем.

— Святители московские, помилуйте от зла!

— А в иных странах, — разошелся Семен Ефимыч, — существуют люди об одной ноге, и нога та столь велика, что они под нею от солнца укрываются.

— Ох! Да как же это так?

— Очень просто. Лежат на спине, кверху ногу задравши.

— Чудеса чудные, дивеса дивные, — вздыхали слушатели.

Семен Ефимыч наконец угомонился.

— Чти, Егорушка, дальше!

— «Из Олонца пишут. Города Олонца поп Иван Окулов, собрав охотников пеших с тысячу человек, ходил за рубеж в свейскую[61] границу и разбил свейские Ругозенскую, и Гиппонскую, и Сумерскую, и Керисурскую заставы, а на тех заставах шведов побил многое число и взял рейтарское[62] знамя, барабаны и шпаг, фузей и лошадей довольно, а что взял запасов и пожитков он, поп, и тем удовольствовал солдат своих. А достальные пожитки и хлебные запасы, коих не мог забрать, все пожег. И Соловскую мызу[63] сжег, и около Соловской многие мызы и деревни дворов с тысячу пожег же. А на вышеписанных заставах по сказке языков, которых взял, конницы шведской убито пятьдесят человек, пехоты четыреста человек; ушло их конницы пятьдесят, пехоты сто человек, а из попова войска только ранено солдат два человека».

Чтец перевел дух. Раздался громкий хохот. Восхищенные слушатели хлопали ладонями по коленкам:

— Это вояка настоящий!

— Вот так поп!

— Как он с ними, братцы, управился!

— Государь его без награды не оставит!

Сапожник встал:

— Хорошенького помаленьку. Спасибо, брат Егор, уважил! У тебя много этих листочков?

— Ой, много! — отвечала сияющая Аграфена. — Прошу, соседушки дорогие, заглядывать.

— Заглянем, кума, заглянем. В гости ходить — не дрова рубить, — пошутил Ракитин. — Идем, Ванюшка!

Ванюшка взял у товарища несколько листков, чтобы почитать матери.

Гости разошлись.

У Марковых собирались слушать газету часто. Некоторые известия стали любимыми, вроде сказок. Про Ивана Окулова слушали без конца. Все уж выучили повесть о храбром попе наизусть, а все-таки слушали, как дети, с неослабевающим интересом. С любопытством следили слобожане за путешествием слона.

— Ну-ка поищи, что там про слона-то пишут, — просил Семен Ракитин.

Егорка, отыскав нужное место, читал:

— «От царя индейского который слон послан к Москве, приведен из Шемахи в Астрахань. Корму ему исходит на день по сорок калачей денежных[64] („Хо-хо-хо! — грохотали слушатели. — Вот брюхо так брюхо!“), а питья по два ведра чихирю[65] астраханского».

— Эх, вот кому райское житье! — вздыхал Семен Ракитин.

Из «Ведомостей» узнавали о морских и сухопутных битвах, о ценах на товары в заморских городах, о том, где найдены какие руды и сколько отлито на Москве пушек.

Глава XIII

ЛЕОНТИЙ МАГНИЦКИЙ И ЕГО «АРИФМЕТИКА»

Наконец Егора перевели в цифирную школу. Осуществилась его мечта — учить математику, «науку, потребную ко всякому мастерству».

Егору, как прилежному и неимущему ученику, был назначен «поденный корм» — по пяти алтын в день. Этих денег вполне хватало на пропитание всей семьи.

Егор убеждал мать бросить работу.

— Как можно, сынок! — каждый раз отвечала она. — Бросить шитье, растерять давальцев недолго… А вдруг с тобой беда случится? Кабы Илюшенька вернулся, был бы кормилец семье, а то насидимся голодом и холодом.

И она по-прежнему гнула над шитьем спину от зари до зари.

Егор попал под начало к учителю Василию Киприанову. Здесь он встретился со своим старым «врагом», предводителем армии «немцев» — Кириллом Воскресенским. Кирилл начал учиться раньше, но Егор его догнал. Приятели сели за один стол.

Киприанов был составителем только что отпечатанной тогда «Арифметики-феорики или зрительныя».[66]

Егор ахнул, когда Киприанов развернул перед учениками огромный пестрый лист бумаги. Края листа окружала рамка из рисунков и портретов, в середине же были напечатаны математические правила и определения действий. Василию Киприанову пришла в голову счастливая мысль: он издал краткий учебник математики на одном большом листе.

— Кто из вас приобретет «Арифметику-феорику», может прибить у себя в избе на стенке: и украса дому будет и поучение вседневное. Глядите: се великие мужи, начало математическим премудростям положившие. Вот Архимед, еллинский мудрец, вот Пифагор, славнейший геометр…