Энн Грэнджер - Где старые кости лежат Страница 15

Многие считали Лайонела старым чудаком, у которого не все дома. Многие, но только не Брайан. Он знал, что дядя — отличный фермер, который ни от кого не ждет помощи и до сих пор сам справляется со всей работой. Брайан привык к такой жизни. С самого детства он слушал поучения Лайонела, сурово порицавшего плотские удовольствия. Все равно они только осложняют жизнь, особенно сейчас. Знал бы старик…

По лбу Брайана стекла струйка пота. Неожиданно он обиделся — неизвестно на кого. Разве он не имеет права жить по-своему? Разве не имеет права на счастье? Почему все его надежды вызывают гневные отповеди старика?

Неслышно ступая, он прошел за спинкой дядиного стула. Старик не поднял головы. Брайан вышел в сени, где они держали верхнюю одежду и сапоги, переобулся в шнурованные ботинки, в которых выходил на двор, и нагнулся завязать шнурки. Потом надел теплую куртку и потянулся за фонариком, висящим на крюке. Но едва он притронулся к фонарику, из кухни послышался резкий дядин голос:

— Ты куда собрался посреди ночи? Скотина в стойле. Я проверил.

Брайан похолодел.

— Прогуляюсь немного, дядя Лайонел. Посмотрю, что там делают хиппи.

Лайонел отрывисто вздохнул. Голос у него звучал хрипло, как карканье ворона.

— Прелюбодеяние, вот как это называется!

— Что?! — Неожиданно голос Брайана сорвался едва ли не на визг. Голова закружилась, ему пришлось прислониться к двери. Ладони у него вспотели.

— Они прелюбодействуют, вот что! Совокупляются, как животные, только животные делают это по зову природы, в чем их нельзя винить!

Брайан, не подумав, брякнул:

— Люди тоже делают это по зову природы.

Слух у старика остался таким же острым, как и зрение.

— Брайан, очисти свой разум от таких мыслей! — Лайонел грохнул кулаком по столу, лампа зашаталась. — Не поддавайся разврату, не впадай в искушение! Заблудшие падают в яму с вечным огнем, в геенну огненную!

Брайан рывком распахнул дверь, свежий ночной ветерок слегка охладил и успокоил его. Он вытер рукой испарину со лба.

— Ты куда — к развалинам? — крикнул из кухни дядя.

С чего вдруг старик спросил? Брайану стало не по себе. Сам Лайонел никогда и близко не подходил к развалинам. Что если…

Как можно небрежнее он отозвался:

— Да, наверное. Если хиппи еще не улеглись спать, я посижу немного наверху и покараулю.

— Держись подальше от их лагеря! Там дьявольское гнездо! Содом и Гоморра!

— Ладно, дядя Лайонел, не беспокойся! — механически ответил Брайан и, выдохнув с облегчением, плотно закрыл за собой дверь.

Взошла луна, при ее серебристом свете дорогу было видно и без фонарика. Сунув руки в карманы, Брайан пересек двор, шикнул на проснувшегося цепного пса и зашагал по тропе, ведущей на гребень холма. Его ждало неотложное дело, судя по быстрой, пружинистой походке, дело было приятным и долгожданным.

Несмотря ни на что, Мередит преисполнилась жаждой приключений. Кроме того, походная койка оказалась совсем не такой жесткой, а в спальном мешке было тепло и уютно. День выдался долгим и трудным, очутившись на свежем воздухе, усталая Мередит буквально валилась с ног. Она заснула почти сразу же после того, как легла, хотя минутой раньше ей казалось, что она не сможет спать здесь.

Правда, спалось ей неспокойно. Голова гудела от забот. Почему-то ей приснился Финни и его вставная челюсть. Во сне старик потерял зубы, а она помогала ему их искать. Потом она увидела, что на земле что-то блестит, и, думая, что нашла пропавший протез, нагнулась за ним. Но вместо протеза у нее в руке вдруг очутилась сломанная челюстная кость скелета. Ахнув от ужаса, Мередит со всей силы отшвырнула кость прочь — и проснулась.

Было очень тихо и очень темно. Перед тем как заснуть, она слышала шум со стороны лагеря хиппи, детский плач, музыку: кто-то неумело играл на скрипке. Заунывные скрипучие звуки смешивались с треском дров и шипением искр. Пламя костра окрашивало небо в розовый цвет. В такой романтичной обстановке хотелось представить живописных цыган, но никак не девиц из высшего общества, которые почему-то надели грубые ботинки и путешествуют по всей стране с бритыми спутниками без определенных занятий, о которых ничего определенного сказать нельзя.

Лежа в темноте и вспоминая неприятный сон, который никак не хотел уходить, Мередит чутко прислушивалась ко всем звукам. Ровное дыхание, доносящееся с койки напротив, подсказывало, что Урсула спит. Мередит прищурилась, посмотрела на циферблат своих наручных часов с подсветкой: около трех часов ночи. Скоро начнет светать. А здорово, наверное, увидеть рассвет и услышать щебет первых птиц!

В вагончике стало холодно, не согревал даже спальный мешок. Мередит вытянула руку и потрогала металлическую стенку. Она покрылась тонкой пленочкой конденсата. Стараясь не шуметь и не разбудить Урсулу, она поднялась в койке на колени, накинула на плечи спальный мешок и протерла запотевшее стекло.

Холм купался в серебристом лунном свете. Внизу раскинулся раскоп, напоминающий гигантский лабиринт. Мередит невольно подумала о храмах в джунглях, испещренных таинственными письменами. На фоне неба чернели гребень холма и деревья, точно вырезанный из бумаги бордюр. Повозившись с задвижкой, Мередит открыла окно и высунула голову в проем: подышать свежим воздухом и осмотреться.

Наверху, в лагере хиппи, среди фургонов, микроавтобусов и прицепов догорал костер, испуская снопы желтых искр. В ночное небо поднимались бледные струйки дыма. Выше, за земляным валом, чернели приземистые, какие-то обрубленные развалины старинной крепости.

Неожиданно там вспыхнул свет. Вспыхнул — и сразу погас. Мередит на секунду зажмурилась, снова открыла глаза и стала ждать. Через секунду-другую свет снова мелькнул и погас. Кто не спит среди ночи и бродит в старых развалинах? Она выждала еще пять-шесть минут, но свет больше не загорался. Наверное, то мелькнула искра от костра, а в темноте ей почудилось, будто свет горит в развалинах.

Поднялся ветер. Черневшие вдали деревья покачивались и кланялись, как вежливые танцоры. Вдруг в темноте что-то зашуршало и захлопало. Сначала Мередит испугалась, но потом сообразила, в чем дело. Наверное, Дэн и Иен плохо закрепили брезент. Ветер сорвал с колышка угол покрышки и из озорства играет с ним. Вот тяжелая материя снова хлопнула о землю. Мередит стало не по себе. Легко представить, как древний сакс, устав лежать в могиле, решил погулять среди ночи, размять кости.

Она закрыла окно, забралась в спальный мешок, свернулась калачиком и попробовала снова заснуть. Рядом с вагончиком тяжело вздыхал ветер, вагончик слегка раскачивался. Несколько раз Мередит вскидывалась от треска или шороха: ей казалось, будто где-то рядом кто-то ходит. Резко пахло дымом костра. Либо дым заполз в открытое окно, либо запах остался после визита Анны и Пита.

Наконец, смутно размышляя, как мать-земля относится к тому, что из нее выкапывают древние тайны, она заснула.

Глава 8

На следующий день Алана Маркби, быстро шагающего по главной улице с намерением пообедать, привлекли заунывные, похожие на погребальную песнь звуки скрипки. Он поежился. Не похоже, чтобы музыка, если то, что он слышал, можно назвать музыкой, доносилась из радиоприемника, висевшего у кого-нибудь на плече или находившегося в салоне машины с опущенными стеклами. Из любопытства старший инспектор пошел на звук. Вскоре он увидел музыканта в дверном проеме еще закрытого магазина.

Вернее, музыкантов — их было двое. Парень и девушка, лет двадцати с небольшим. Скрипку терзал костлявый юнец в рваных джинсах; окинув его взглядом, Маркби подумал, что парня не мешало бы как следует подкормить. Возможно, девица была такой же тощей, как и ее спутник, но оценить ее фигуру не представлялось возможным. Она намотала на себя столько шалей, что вполне могла бы сойти за деревянную русскую матрешку. На ногах у нее были крепкие ботинки, из головного платка высовывалось розовое лицо. Прослушав вступление, девица раскрыла рот и запела.

То есть она, наверное, считала пением звуки, которые вырывались из ее горла. Маркби сразу понял, что молодые люди намерены просить подаяние. Маркби не считал себя музыкально одаренным и, прекрасно сознавая это, терпимо относился к способностям и пристрастиям других. Но в данном случае невозможно было не признать, что петь девица совершенно не умеет. Возможно, скрипач когда-то учился играть, вот только слух у него подкачал. Певице же, видимо, кто-то когда-то сказал, что народные песни нужно орать как можно громче, не заботясь о мелодии.

Неудивительно, что игра и пение молодых людей успехом не пользовались. Прохожие вздрагивали и спешили мимо с выражением ужаса на лицах. Никто не бросил ни одной монетки в перевернутую кепку, лежащую на тротуаре. Маркби даже подумывал, не использовать ли свое служебное положение и не выгнать ли горе-музыкантов в шею. Но парочка не нарушала общественного порядка и не надоедала прохожим — разве что оскорбляла их слух. Маркби решил пока оставить их в покое и, посматривая на часы, пошел дальше.