Лев Альтмарк - Я — стукач Страница 15

— Витёк, — смеётся она, — хватит корчить из себя мыслителя, побудь хоть вечер обыкновенным человеком. Ты же совсем другим можешь быть, когда захочешь!

— Да-да, — киваю я и, кажется, даже не слышу, что она говорит.

— Я обижусь, — предупреждает Ленка. — Тоже себе, гуляет с девушкой и не обращает на неё никакого внимания. Кавалер!.. Всё про свою Филимонову раздумываешь? Брось, не стоит она того! — О нашем последнем разговоре с Галиной Павловной Ленка ещё не знает. — А пойдём лучше в кино, развеемся, а? Выберем самый глупый фильм, после которого в голове будет полный вакуум — вот будет здорово!

— Не хочу в кино, и вообще ничего не хочу! — кисло бормочу я и вдруг, неожиданно для самого себя, отчаянно рублю рукой в воздухе: — Всё, амба! Молчи, грусть, молчи…Кто старое помянет, тому глаз вон. Кутить так кутить… Слушай, а погнали купаться на реку. Что, слабо?

— Сейчас? — обмирает Ленка. — В такую темень? Там же холодно и ни одной живой души!

— Ну и прекрасно! А кто тебе ещё нужен? Мы же такие горячие ребята!

— У меня купальника с собой нет…

— Да на кой он нам нужен? А, Ленок?

— Ты даёшь! — всё ещё сомневается Ленка, но машет рукой и хохочет: — Шут с тобой, комсорг-развратник! Пользуешься тем, что бедная девушка у тебя в подчинении… Погнали наперегонки!

…Ух, какая потрясающая вода! Холодно в ней или тепло не разобрать, только она, как газировка, слегка пузырится и обжигает кожу…

Пока мы добежали до городского пляжа, стемнело окончательно. Я уже давно сорвал с себя надоевший галстук и размахиваю им в воздухе. Господи, что я вытворяю, кто-то шепчет внутри меня, а другой голос тут же перебивает: молодец, наконец-то… Неприятности последних дней словно остались за спиной после этого сумасшедшего бега, а сейчас — только тяжёлое с непривычки дыхание и какое-то необычное опьянение. Так хорошо мне раньше не было…

Наши обнажённые тела матово светятся в отблесках луны на чёрной речной воде, и пусть за нами подглядывает кто угодно — плевать…

— Скажи, а купаться по ночам в голом виде со своим начальством — очень страшное преступление? — отплёвываясь от воды, смеётся Ленка.

Я переворачиваюсь на спину и раскидываю руки:

— А если между начальником и подчинённой любовь?

— Ты это серьёзно? — пуще прежнего закатывается Ленка. — Неужели суровый комсомольский вожак способен на такое чувство?

— А может, я тебе предложение сделать собираюсь!

— Замуж за тебя выходить? Ну, ты даёшь, комсорг!.. Не пойду я за тебя, ты меня со свету сживёшь своими скучными бумажками. Хватит мне восьми часов общения с тобой на работе, а то придётся всю жизнь выполнять твои нудные поручения. Хотя ты очень даже ничего…

— К чёрту поручения! К чёрту бумажки! — кричу я изо всех сил, и эхо вторит за рекой. — На самом деле я совсем другой!..

Подрагивая от ночной прохлады, мы выбираемся на берег, но одеваться не спешим. В воде было теплее, а на воздухе, кажется, изо рта вырывается горячий пар. Ветерок холодными иголками покалывает щёки, и меня бьёт озноб, но это совсем не от холода. Неловко касаюсь Ленкиной руки, и меня словно бьёт током.

— Что ты, нас же увидят… — шепчет Ленка и горячо дышит в ухо, а потом прижимается ко мне и почему-то всхлипывает. — Ай да комсорг, ай да сухарь…

— Не узнаю я тебя сегодня что-то. Физиономия у тебя какая-то одухотворённая! — вместо приветствия кричит Шустрик, вваливаясь без спроса в комитет комсомола и нахально дымя своей «Примой». С некоторых пор он считает себя моим духовным наставником, которому дозволено говорить мне всякие колкости. — Не иначе как перед судилищем по поручению парткома проходил стажировку в баптистской общине и заразился там библейской мудростью. Хотя мудрость — такая категория, которая комсомольским работникам противопоказана.

В голове у меня до сих пор сладкий ночной туман и немного хочется спать. Выгнать бы Юрку, чтобы не язвил, да неудобно — всё-таки товарищ.

— Ни у кого ничему я не учился. А по баптистским общинам ходить — я тебе кто — тёща твоя, что ли? Не выспался просто…

Шустрик замечает лежащую на столе учётную карточку Ленки Филимоновой и, криво ухмыляясь, начинает гнусавить:

— Как на наши именины испекли мы каравай…

— Не понял?

— Печёте с ГэПэ нового народного депутата, да? Филимонова, она бабёнка строптивая, но покладистая, именно такая вам и нужна. — Юрка хитро подмигивает, словно знает чьи-то тщательно сохраняемые секреты. — Такую только допусти в депутаты — далеко пойдёт и по команде будет налево и направо крыть правду-матку, но поперёк дороги никому не встанет. Неуплата взносов — это, брат, не её, а твоя тактическая ошибка. Ты Нинку просто не раскусил, и это тебе аукнется. Недаром ГэПэ её в последнее время всем в пример ставит, мол, активист, передовик, и бригада у неё самая лучшая. На ближайшем партсобрании её в кандидаты принимать будут. И кандидатом станет, и депутатом. Ловко?

— Откуда ты знаешь? — От удивления у меня отвисает челюсть.

— Нинка сама хвасталась. И с ней ещё двоих рабочих принимать будут. Твоих комсомольцев, кстати. А ты не знал?

— А как же я?

— А ты тоже в партию хотел? Не-е, про тебя разговора не было. Разнарядка-то только на троих.

— Но ей же характеристика комсомольская нужна, — мгновенно вскипаю я, — а кто ей подпишет? Опять ГэПэ?

— А ты и в самом деле считаешь, что кому-то твоя драгоценная подпись нужна? — продолжает издеваться Шустрик. — Конечно же, ГэПэ подпишет и глазом не моргнёт. Кто ты для неё? Адъютант её превосходительства, манекен витринный, груша для битья. Чего перед тобой расшаркиваться?

— Но это же свинство! Разве так можно?! — Бессильная ярость неожиданно сменяется во мне смертной тоской. На глаза наворачиваются слёзы, и ехидная Юркина рожа начинает двоиться.

— Им, Витёк, всё можно. — Улыбка исчезает с его лица, и на меня уже глядит не прежний балабол и весельчак, а какой-то чужой, угрюмый и усталый человек. — Одному тебе тяжело, что ли? А Нинке Филимоновой легче? Не такая уж она примитивная, как с первого взгляда кажется. Многие думают, что подфартило девчонке, попал выигрышный билет, так она и рада стараться, стелется дорожкой, пока начальство от неё не отвернулось. А она та же самая пешка, что и все мы. И у пешек никто мнения не спрашивает. Двигайся, пока двигают, а уж надо тобой пожертвовать, пожертвуют и ни у кого и капли сожаления не будет. Потому она своим бабьим хитрым чутьём и уловила, что нужно плыть по течению, пока дают. Начнёт артачиться и правду искать — пинком под зад и даже из бригадирш попрут… А ты, вчерашний студент, признайся, что втайне ей позавидовал и потому решил палки в колёса ставить? Ну не глупо ли, когда одна пешка завидует другой?!

— Подонки, — шепчу я, — какие они подонки!

— Кто? ГэПэ? А она-то чем от вас с Нинкой отличается? Ну, может быть, она не совсем пешка, а фигура покрупнее, но вряд ли у неё больше степеней свободы, чем у вас. Спустят ей очередную директиву из райкома, и крутись как хочешь. Вякнет что-то лишнее, и её пинком вышвырнут на обочину, только пинок уже будет побольнее да посерьёзней. А ты думал, что она ухватила боженьку за бороду и поплёвывает на нас со своего Олимпа? На самом деле, ей до тех заоблачных вершин, где власть, почёт и полная безнаказанность столько же, сколько и тебе с Нинкой — бесконечность.

— Да уж, — вздыхаю я, — ты такую картинку нарисовал, что хоть ложись да помирай.

— А сам не видишь? Так что из-за всех этих подписей и характеристик не заморачивайся: подпишешь или не подпишешь — всё едино. Живи спокойно и дыши ровно, будто ничего не случилось. Плетью обуха не перешибёшь. Доказывают лишь тому, кто хочет доказательств, а этим людям ничего не надо…

После ухода Шустрика долго не могу успокоиться, в бессильной ярости курю одну сигарету за другой и стряхиваю пепел мимо пепельницы. Наверное, я бормочу какие-то ругательства, только от этого легче не становится.

Как же поступить? Неужели Шустрик прав и дальновидней меня? Может, и в самом деле сделать вид, что ничего обидного не произошло, утереться от плевка и ждать. Упорно ждать. Но — чего?!

Да нет же! Не хочу превращаться в витринного манекена, в бессловесного мальчика для битья! Извини, мой дорогой демагог Шустрик, но твои хитроумные советы не для меня. Пускай мне будет потом плохо, пускай разобью себе нос в кровь, пускай на меня вешают всех собак, но я докажу им всем, что нельзя со мной так…

Я уже всё для себя решил — будь что будет…

Заместитель секретаря партбюро Ромашкин уже минут сорок сидит в комитете комсомола и дожидается меня. Об этом мне сообщила секретарша Людочка, которую он отправил на поиски, потом об этом прогромыхал заводской селектор, а теперь с этим сообщением явилась Ленка, которая, пожалуй, единственная знает, где меня искать, когда я решаю на некоторое время укрыться ото всех и спокойно выкурить сигарету.