Роза Планас - Флорентийские маски Страница 15

Мать Антонио принадлежала к тому типу холодных красавиц, которых часто снимали в период немого кино. Эти женщины с вечно влажными глазами с легкостью разбивали сердца мужчин, жадно взиравших на них из другого угла экрана. На самом же деле Антонио видел маму плачущей лишь один раз в жизни: в тот день, когда умер один из ее ручных попугайчиков. Эти птички следовали за ней повсюду, и она относилась к ним с такой нежностью, которую была способна проявлять лишь к домашним животным. Насекомые, в отличие от зверюшек и птичек, приводили ее в бешенство. Особенно она не терпела мух. Всем служанкам было строго-настрого приказано под страхом увольнения не допускать появления в доме ничего летающего и жужжащего. Если же по чьему-либо недосмотру одинокая зеленоватая муха, отливающая металлическим блеском, залетала с ближайшего поля в тщательно охраняемый особняк, в доме поднималась буря негодования, и после короткого расследования виновница появления нежелательного гостя немедленно получала расчет – даже раньше, чем уничтожался или изгонялся жужжащий интервент. Мать Антонио была настолько холодным и необщительным человеком, что и теперь, когда они с сыном созванивались, она лишь повторяла какие-то дежурные фразы, позволявшие сделать вывод, что о существовании сына она еще не забыла. Кроме того, она неизменно напоминала Антонио, что он должен заботиться об отце и ни в коем случае не огорчать его. Таков, по ее мнению, был его сыновний долг. «Да ладно, мама, – обычно перебивал ее Антонио на этом месте, – уж кто бы говорил о заботе. Сама бросила отца без всякого повода и уехала от нас, ничего не объяснив». При этих словах мать обычно меняла тему разговора и переходила с назидательной лекции на светскую беседу о погоде. Всякий раз она не забывала с содроганием вспомнить жаркий мексиканский климат и помянуть отдельным недобрым словом духоту в столице, из-за которой, по ее глубокому убеждению, у нее в те годы, которые она провела с отцом Антонио, все ноги были в язвах. «В Сересас воздух хотя бы чуть свежее. Старайся бывать на вилле почаще и, кстати, не забывай поливать те две белые бугенвиллии, которые посадили по моему распоряжению у входа на террасу». На этом обычно и заканчивался разговор. Антонио, в силу присущей ему беспечности, да и из чувства протеста, вел себя совершенно не так, как советовала ему мать. Те же бугенвиллии давно бы засохли на корню, если бы о них не заботился вежливый и исполнительный мажордом, с которым Антонио только что обошелся так по-хамски.

Прохладный душ помог Антонио окончательно проснуться и прийти в себя. Вернувшись в гостиную и заглянув в отцовский кабинет, он даже вздрогнул: ощущение было такое, будто кто-то здесь проводил обыск. Кассеты были разбросаны по всему полу. Некоторые залетели в самый дальний угол, под стол, а одна даже почему-то повисла на стене, зацепившись за крючок, на котором висела одна из отцовских фотографий. Поразившись собственной глупости, Антонио начал собирать кассеты. Он складывал их более или менее аккуратными пачками, откладывая отдельно в сторону те, что были помечены инициалами «Ж. М.». В какой-то момент ему стало казаться, что валяющиеся по всей комнате коробочки никогда не кончатся, что, пока он относит очередную пачку на письменный стол, оставшиеся успевают размножиться не то делением, не то почкованием – в общем, как-то очень продуктивно. Собрав и аккуратно разложив около четырехсот фильмов, он вдруг наткнулся на пустую коробку, на которой значилось: «La véritable histoire…»[21] Эта незавершенная фраза не могла не привлечь его внимания, и ему тотчас же захотелось посмотреть столь загадочно названный фильм. Вот только кассеты в коробке почему-то не было.

Он не стал упорствовать в попытках немедленно найти запропастившуюся куда-то ленту и, вполне справедливо полагая, что рано или поздно она сама найдется, продолжил приводить в порядок разбросанный по комнате французский раздел отцовской коллекции. На это у него ушел весь вечер. По правде говоря, Антонио очень не хотелось, чтобы отец догадался, что он провел чуть ли не сутки, просматривая один за другим французские фильмы, не уделив ни минуты внимания тем картинам, которые принесли его отцу славу и богатство.

Сложив в конце концов все кассеты по порядку и расставив их на полке стеллажа так, словно никакого стихийного бедствия в кабинете не было, Антонио почувствовал себя значительно лучше. Впрочем, эту тяжелую работу он закончил уже за полночь. Усталость давала о себе знать. Он с удовольствием пошел бы к себе в комнату и лег спать, но его продолжало беспокоить отсутствие одного-единственного фильма из всего французского раздела. Повертев в руках пустой футляр с загадочным, словно недописанным названием, Антонио вздохнул и стал методично, буквально сантиметр за сантиметром, осматривать кабинет и гостиную, куда прошлой ночью отлетела часть разбросанных им кассет. При этом Антонио не поленился отодвинуть все диваны и кресла и заглянуть под все шкафы и стеллажи, которые не мог сдвинуть без посторонней помощи. Он рискнул даже на время переставить в другое место две золотые статуэтки – призы, которые отец ценил больше всех среди полученных им за долгую карьеру. Для этих статуэток он в свое время заказал что-то вроде хрустальных постаментов, благодаря чему сверкающие трофеи возвышались над креслами, журнальными столиками и прочей мебелью «сидячего» уровня. Все было безрезультатно: короткий шестиминутный фильм с незаконченным названием как сквозь землю провалился. Антонио отказывался в это верить. В какой-то момент он поймал себя на том, что желание посмотреть исчезнувшую картину становится у него просто навязчивой идеей. Интуиция все более настойчиво подсказывала ему, что эта лента просто должна была оказаться так или иначе связана с его последним путешествием на Гаити. Его отец – ни дать ни взять старый Джеппетто – собрал целую коллекцию оживших киномарионеток. Нет, актеров, конечно, никто не дергал за ниточки, но и назвать их персонажей живыми людьми у Антонио язык не поворачивался. Они шевелили губами, произнося заученные диалоги, и жестикулировали так, как от них требовали законы жанра. При этом Антонио не покидало ощущение, будто время от времени на заднем плане, где-нибудь в уголке кадра, мелькали пальцы того человека, который управляет действиями мельтешащих на переднем плане персонажей. Порой это присутствие ощущалось как порыв ветра, который нельзя увидеть, но можно почувствовать по движению взметнувшихся с земли к небу облаков пыли.

Обыскав кабинет и зал буквально миллиметр за миллиметром и не обнаружив пропавшей кассеты, Антонио впал в отчаяние. Его несколько утешал тот факт, что отец, скорее всего, не хватится пропажи, потому что футляр от кассеты был на месте и внешне весь французский раздел выглядел так, словно все фильмы стояли нетронутыми. И все же издевательская глупость сложившейся ситуации не давала Антонио покоя. В его распоряжении находилось около сорока тысяч фильмов, а тот единственный, который был ему нужен, куда-то подевался. Антонио вылил в стакан оставшийся в бутылке виски и буквально одним глотком выпил его. Он был растерян и понятия не имел, что делать дальше. Темная тропическая ночь, окутавшая Сересас, навалилась на молодого человека, как проклятие.

Он вышел из гостиной на террасу и подошел к бассейну, который благодаря удачно расставленным среди окружающих его растений прожекторам был похож на таинственное лесное озеро, в неподвижной воде которого отражалась вся чернота нависшей над миром ночи. Антонио с разбегу нырнул в бассейн, не желая думать ни о том, сколько сейчас времени, ни о том, сколько спиртного он успел выпить за прошедший вечер. В момент падения в воду его сознание затуманилось. Он почувствовал себя метеором, падающим с неба в океан: он так же раскалился от стремительного полета сквозь плотные слои атмосферы и так же под действием силы тяжести и инерции вспарывал толщу закипающей воды, оставляя за собой след из огня и пара, какой остается за металлической заготовкой, которую кузнец опускает в воду, чтобы закалить металл. Огненный шар, в который превратился Антонио, не мог ни изменить траекторию движения, ни остановиться, ни тем более повернуть вспять. Еще через несколько секунд Антонио потерял сознание.

Открыв глаза, он не без труда понял, что лежит на кровати в комнате для гостей. Кто-то снял с него одежду, и теперь он был прикрыт лишь белой шелковой простыней. Антонио била лихорадка, и ему не удавалось избавиться от навалившегося чувства безграничной пустоты. В комнате он был один, а сил, чтобы крикнуть и дать о себе знать, ему не хватало. Через несколько минут он вновь погрузился в сон, так и не поняв, каким образом попал из бассейна в кровать. При этом где-то в закоулках еще не вполне вернувшегося к нему сознания блуждала неясная мысль о пропавшем фильме, посмотреть который ему так и не удалось.