Александр Щелоков - Ночь вампиров Страница 15

— Нет уж, говори. Что потом? Давай, договаривай, раз начал.

— Хорошо, слушай. Потом, ты держишься со мной так, будто тебе предлагают великую измену. А большим предателем, чем Меченый Миша, тебе, Лыткин, никогда не стать. Миша продал всех — друзей, партийцев, государство, и все для того, чтобы иметь свой кусок хлеба с твоим маслом. Сколько лет, прапор, ты кидал ему взносы со своих старшинских грошей? Сколько он на твои рублишки для своей мадам шубок купил? А теперь он всем вам, верным слугам Отечества, шишку в лузу вкатил — радуйтесь, солдаты, сержанты и офицеры! Так что любое твое дело в своих интересах никогда не позволит тебе дотянуться до прорабов перестройки…

Клыков махнул рукой и с презрением бросил:

— Надо же, Веруньше поверил. Она все гудела: ах, прапор, мужик рисковый! Тьфу!

Все время, пока Клыков произносил свой монолог, Лыткин обдумывал названную им сумму — тридцать-сорок тысяч рублей. Нули, образовавшие ее, выглядели впечатляюще. Это столько, сколько он смог бы заработать, служа в армии еще лет десять! Привлекательность цифр усиливала неопределенность перспектив. Президент, чье имя назвал Клыков, обходился с Советской Армией как Гудериан — ломил, трепал, раскидывал, крушил. История скорее всего не припомнит случаев, когда бы глава государства в таком безжалостном стиле расправлялся со своими вооруженными силами. Поэтому загадывать, что с тобой станет завтра, где и как будешь искать пропитание для себя и семьи, военный человек не мог. А сорок тысяч — сумма серьезная.

Наконец прапорщик принял решение.

— Говорил ты, Васильевич, красиво. А насколько серьезно? В отношении тех больших тысяч?

Вместо ответа Клыков спросил:

— Выпить хочешь? — он сходил к буфету, принес бутылку и рюмки… Под мужской разговор жидкий фундамент крепче бетонного…

— Послушай, Елизар, — сказал Клыков лениво. — Сколько тебе до дембеля?

— Месяца полтора. Время летит…

— А мы его ухватим, — засмеялся Клыков. — Как кота за хвост. Армянин с прапором порешили по-мирному…

— Не сохранил, значит, целку Лыткин?

Они сидели на веранде за накрытым столом, пили чай. Солнце лежало на деревянном полу светлыми полосами. За верандой в кустах сирени копошились и громко чирикали возбужденные воробьи.

— Сколько ему пришлось дать?

— Полсотни, — ответил Клыков. — Больших, понятно…

— И что дальше?

— Теперь все только от твоей готовности зависит. Прапор ждет, когда ему назовут время. Так что точи нож. Я проверю, как ты им работаешь.

Елизаров нервно скребыхнул ногами по полу.

— Он у меня и без того острый.

— Штык? — спросил Клыков и покачал головой отрицательно. — Нет, милый, мы тебя вооружим как следует.

Он скрылся в комнате и, вернувшись, протянул руку к сержанту. Из сжатого кулака, сверкнув на солнце, как змеиное жало, вылетело узкое острое лезвие. Елизаров даже отшатнулся от неожиданности.

— Держи, — усмехнулся Клыков.

Елизаров взял нож в руку, примерился. Пряча кривую усмешку, сказал довольно:

— А что, пойдет!

— Не кажи гоп, — охладил его Клыков и подошел к двери. — Володя! Подкинь-ка нам досочку…

Топорок, загоравший во дворе, поднялся на веранду, держа в руках толстую короткую плаху. Положив ее между двух табуреток, сел в плетеное кресло-качалку, с любопытством ожидая экзамена.

— Доска дюймовая, — сказал Клыков. — Если пробьешь с одного удара, значит, по ножичку у тебя соперников не будет. А делается все так…

Он взял у Елизарова нож, сжал сильные пальцы на рукоятке, потом нанес удар по доске. Лезвие пронзило доску насквозь.

— Вынь и попробуй сам, — сказал Клыков, ухмыляясь.

Елизаров стал тянуть нож, но он не поддавался.

— Ты, Елизар, покачай, — посоветовал Топорок, — Клык садит знатно, ни один врач не отлечит…

Лишь на шестом ударе Елизарову удалось наконец пронзить плаху.

— Молоток, — похвалил Клыков и взял его под руку. — Теперь топай за мной.

Они спустились с крыльца и двинулись к загончику на задах двора, где сыто урчал кабан весом пудов на шесть. Клыков протиснулся внутрь, подошел к животному, почесал его за ухом. Хряк довольно захрюкал, поднимая вверх розовый плотный пятачок.

— Пора колоть, — сказал Клыков. — В магазинах ни хрена нету, а он вон какой хоботок наел. Попробуй заделать, Елизар. Почешешь его, потом ударишь. Вот сюда…

Он ткнул пальцем в щетину под левой лопаткой.

— Вы серьезно, Тимофей Васильевич? — удивился Елизаров. — Я не мясник…

— Надо, милый, надо, — мягко, но настойчиво сказал Клыков. — Доска — это доска. Надо уметь резать живое. — Он ласково похлопал сержанта по спине. — Ты, мальчик, просеки и подумай. Допустим, тебя прихватит аппендицит. Надо пороть брюхо. А тебе говорят: есть у нас лепило, готов оперировать, но раньше никого не резал. Такое тебе понравится?

Елизаров шевельнул плечами, давая понять, что ласка ему неприятна.

— Что молчишь? — спросил Клыков, убирая ладонь. — Пошел бы ты к такому за помощью?

— Дурак я, что ли?

— Тогда не тяни. Почеши его и бей. Вот сюда…

— Знаю, — сердито сказал Елизаров. — Ударю, куда надо.

— Ты не залупайся, милок, — одернул его Клыков. — Ударить может каждый. А вот убьет только умелый. Промахнешься — визгу будет… Нам только этого не хватало.

Елизаров нанес удар с неожиданной для себя яростью. Нож вошел в спину кабана по самую рукоятку. Животное упало на подогнувшиеся колени, ткнулось пятачком в землю.

— Хорошо, — сказал Клыков одобрительно. — А сейчас опрокинь его на спину. Распори брюхо и вынь печенку…

— Может, Топорок сделает? — нерешительно предложил Елизаров.

— Слушай, ты мне надоел! — зло оборвал его Клыков. — Я тебе не прапорщик, не лейтенант. Меня положено слушать с первого раза, ясно?

Выполнив задание, Елизаров встал, растопырив окровавленные руки. Посмотрел на Топорка, сказал повелительно:

— Слей.

Тот послушно взял алюминиевую кружку, зачерпнул из бочки. Елизаров сложил руки ковшичком и с видимым удовольствием принялся смывать липкие сгустки.

— Верка! — крикнул Клыков. — Где ты там, кобыла? Пожарь нам печеночки! — Он дружески ткнул Елизарова в бок. — Молоток! Сейчас выпьем, закусим свежатинкой…

— Не хочу, — Елизаров поморщился. — Не пойдет.

— Что так?

— Я же резал его. Жрать будет тошно.

— Будешь. Надо эту бабью слабость бороть. Иначе я на тебя и гроша не поставлю.

Они ели жареную печенку, запивали шикарным пивом из банок и весело хохотали. Топорок рассказывал смачные анекдоты, смешил всех до слез. Веруньша сидела рядышком с Елизаровым, прижималась к нему, заглядывала в глаза.

После обеда она крепко взяла его под руку, улыбнулась обещающе.

— Пошли в сад…

Они уединились в беседке, густо обвитой виноградом. Там стояли топчан, застланный серым шинельным сукном, и круглый стол, на котором громоздился эмалированный таз, полный краснобоких яблок. Веруньша подошла к топчану, на ходу расстегивая молнию юбки, едва прикрывавшей колени. Аккуратно, как дрессированная цирковая лошадка, подняла сначала одну, потом вторую ногу и вышла из упавшей на пол юбки. Елизаров увидел ядреные ягодицы, туго обтянутые нейлоном, судорожно сглотнул слюну. Он сделал шаг, как слепой, вытянув руки. Веруньша схватила его за кисти и потянула к себе.

— Погоди, вот так… — лихорадочно шептала она, уверенной рукой помогая действию. И вдруг заголосила громко, страдальчески: «О-о-у-у…» — и забилась лихорадочно, как бьются больные, впадая в приступ эпилепсии.

Потом они лежали на топчане, оглушенные, обессиленные, медленно возвращаясь к нормальному мироощущению.

— Ты психическая? — спросил Елизаров, облизывая с укушенной губы солоноватую кровь.

— Просто я ужас какая страстница, — сказала Веруньша и засмеялась довольно. — Ты тоже озорной. Мне подходишь…

Она встала, поправила прическу и только потом надела юбку. Взяла из таза яблоко, с хрустом надкусила и блаженно зажмурилась.

— Кто вкуснее, я или Ромка?

— Ты-ы, — сказал он, понимая, какой она ждет ответ. — Конечно, ты.

— То-то. Вот и брось ее…

— А Лыткин? — спросил он лениво. — Куда ты прапора денешь?

— А ну его, слюнявого. Тыр-пыр — и дух вон.

— Что ж ты его сразу не бросила?

— Попробуй, брось, — сказала Веруньша простодушно. — Ты что, Клыка не знаешь? Он приказал завлечь, и вот… А ты мне нравишься просто так, по любви. С первой встречи. Брось ты эту дуру, пока она тебя не продала…

Сказала и испуганно прихлопнула рот ладонью.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Елизаров встревоженно.

— А ничего, — Веруньша явно замкнулась.

— И все же? Между нами…

— Ты спроси о ней у Топорка. Вроде случайно…