Леонид Словин - Хозяин берега Страница 15

— Кто такие? — спросил я Балу.

— Не знаете? Кудреватых, директор сажевого комбината. С ним генерал Эминов — начальник областного управления.

Мы выехали из города.

Серое, затянутое низкими облаками небо неслось нам навстречу. Земля вокруг проживала свой самый счастливый, медовый, месяц — вся она была темно-зеленой, покрытой фиолетовым цветом верблюжьей колючки. Через две недели, знал я, от всего этого нежного цветения ничего не останется, поскольку это не степь, это пустыня. И она вернется в свой исконный желто-серо-белый выгоревший естественный цвет.

Бала был идеальный попутчик. Он не начинал разговора первым — ерзал, пыхтел, поправляя сползавшие на нос огромные свои очки, но все же был нем, как рыба.

Трасса была пуста. Вблизи берега не было видно ни одной лодки, ни одной машины с перекупщиками. Все тот же космический ландшафт — пески да колючки — сопровождал нас вдоль всего пути. Пустая, все еще малообжитая земля. Совсем недавно несколько незадачливых путешественников, ехавших на машине из Бекдаша в Красноводск, рассказывал мне кто-то, решили сократить путь и поехали напрямик через пустыню. Спустя несколько недель их нашли мертвыми — _ заблудились в дороге, умерли. Видимо — от жажды. Шакалы поели останки.

Мы проскочили место, где в прошлый раз вместе с Хад-жинуром остановили машину снабженца сажевого комбината. Впереди показалась метеостанция. Я не снижал скорости.

Теперь мы мчали вдоль серых песков. И разнотравье здесь было в основном сине-серое, цвета ветоши. Почва казалась известково-белой, на небольших барханах темными кляксами чернели колючки, разросшиеся до размеров кустарников. Справа показались серо-зеленоватые темные полосы.

Не доезжая метеостанции, я круто повернул к берегу. Затормозил.

Нас успели заметить — от метеостанции к нам потянулась делегация: жена Касумова, малюсенький, смуглый до черноты усатый человек — Бокасса, которого я видел во время осмотра трупа Пухова, знакомый высокий казах — он и сейчас был выпивши, а может, так и не протрезвел с того дня, мальчик в коротких шортах с маленьким магнитофоном на шее и еще несколько детей — мал мала меньше.

— Ну, как там он? — спросил Бокасса, крохотный «мальчик-дедушка» с толстыми усами. — Живой? — На лице его плавала та же, что и в прошлый раз, когда я увидел его впервые, странная гримаса — то ли печальная улыбка, то ли счастливый плач. — Как? Как? — Он наступал на нас с беспечной опасной шуткой сумасшедшего, и я принужден был ответить ему словами Хаджинура Орезова:

— Отойди, Бокасса, не путайся под ногами!

Карлик тотчас же забыл о своих вопросах, счастливая страдальческая улыбка стала выглядеть более веселой, даже игривой. Он присоединился к детям, став между мальчиком с «вокменом» — самым крупным из детей, которому Бокасса доходил головой до плеча, — и самым меньшим.

— Ну, как он? — повторила жена Мазута, здороваясь. — Передачи принимают?

— Должны, — сказал я. Она кивнула.

— Легко сказать — «принимают»… Я поеду, а с ними как? — Она показала на детей.

— Хорошо, — сказал я. — Соберите ему что-нибудь, мы захватим.

Она невнятно поблагодарила.

Я поискал глазами и увидел «козлятник» Касумова — он ничем не отличался от других таких же — прибитые «заподлицо» доски-«двадцатки» образовали глухой непроглядный круглый забор, достаточно высокий, поэтому взобраться снаружи и увидеть, что там, внутри, тоже не было возможности. От метеостанции к «козлятнику» тянулись электропровода. На калитке, навешенной изнутри и полностью прикрывавшей любые щели, висел огромный ржавый замок.

Я показал на забор.

— Откроете нам? Ключи есть?

Она полезла в карман цветастой, как у цыганок, юбки.

— Вот.

Втроем мы вошли в маленький, огороженный со всех сторон дворик. В середине находился домик или сарай, дверь которого забыли закрыть. Я заглянул внутрь — кроме верстака с инструментами, там стоял еще маленький телевизор «Шилялис». На полу виднелось несколько гребных винтов, а на приколоченной к стене сарая перекладине висели два новеньких мотора «Вихрь-30».

Настоящая браконьерская база, подумал я.

— А где тут тайник нашли?

Не говоря ни слова, Касумова обошла изгородь — сбоку, со стороны моря, рядом с несколькими досками лежал камень-валун; она нагнулась, с усилием откатила его.

— Это? — я удивился.

— Да.

Мы с Балой подошли ближе. Под камнем была отрытая, видимо, совсем недавно, не очень глубокая ямка. Дно ее устилал песчаник.

Все это было странно. Браконьер наверняка смог бы подыскать на берегу более надежный схрон.

Пока жена Касумова собирала передачу мужу, я снова осмотрел берег.

Вдоль залива тянулся обширный пляж, устеленный мелким белым ракушечником. Огромные черные камни, видневшиеся в прибрежной полосе, были остатками древней скалы, обрушившейся в море.

— Передайте, пожалуйста. — Жена Касумова принесла узелок. Я увидел в нем лепешку, несколько луковиц, вяленую рыбу, овечий сыр.

— Слушайте, — сказал я, — ваш муж за последнее время ездил в Красноводск?

— Мой муж? — Она хотела выиграть время.

— Ну да.

— Не знаю.

Закон всеобщего молчания не позволял ей отвечать.

— Его отпустят? — спросила она.

— Возможно. Пока я ничего не могу сказать.

— Не виноват он! Они с Сережей дружили…

— «Козлятник» этот ваш муж отстроил уже после пожара? — спросил я. Умар Кулиев его сжег… Так? Она робко возразила.

— Его только подожгли, а сделать ничего больше не сделали. Люди затушили…

И снова — ни одного имени.

Мы отправились в обратный путь.

«Кирли-кирли…ц-э» — чайки с визгом пикировали на воду, пронзительно, на одной ноте повторяя свой жалобный крик.

Странно, что моя синекура выбрала такое место для гнездовья, думал я. По моим представлениям, эта экзотическая птица радости должна селиться в тропических садах, жемчужных лагунах, под сенью олеандров иди там рододендронов каких-нибудь. А здесь не было олеандров. Здесь вообще ничего не было. Здесь была пустыня. А на краю пустыни — урез взбесившегося от шквалистого ветра буровато-грязного прибоя, размытого мутно-зелеными полосами. Был еще тусклый, слепой свет солнца — как бы день, а все безвидно. Летит по воздуху песок и превращает свет в дым. Земля вспучена нарывами сыпучих дюн. Жалобный подшерсток укрывает горбы холмов — кусты саксаула и карагача, верблюжья колючка, чертополох пустыни, отчаянная растительность, ожесточенно цепляющаяся за жизнь.

— Бала!

Я заметил, что он сидит как-то боком.

— Ты не заболел? — спросил я.

— Да нет. Спина немного… Пройдет! Вы что-то хотели?

— Я попросил Гезель найти один материал о несчастном случае. Мы будем проверять его сами, не привлекая водную милицию.

Я имею в виду случай с Ветлугиным.

Моей жене чай никогда не удавался, хотя она изводила уйму заварки и приправляла ее травами. Я подозреваю, что искусство заваривать чай передается по наследству. Гезель заваривала чай небрежно, даже не особенно приглядываясь, как это делают профессиональные чайханщики, но чай тем не менее у нее всегда получался одинаково ароматный и терпкий.

С пиалой в руке я открыл пуховскую тетрадь, другой придвинул карандаш.

Первой в списке браконьеров, задерживавшихся Пуховым, я увидел фамилию уже знакомого мне Багирова Бахти-яра-Сафарали-оглы.

Видимо, охотиться на старого браконьера считалось «классикой» «школой» Восточнокаспийской рыбинспек-ции. Старика ловили все. И все-таки Бахтияр-Сафарали-оглы оставался на свободе.

Дальше шли тоже уже известные мне люди. Большинство их мы уже вызывали, допрашивали. Мне вспомнились проходившие через мой кабинет рыбаки — в высоких, с раструбами, сапогах, в комбинезонах и телогрейках, в теплых ушанках и шерстяных лыжных шапочках; молодые и пожилые, тихие и горластые…

В нескольких местах на страницах виднелись отметки красной пастой:

«Смотрел. Ц. Алиев». И даты.

Начальник рыбинспекции регулярно знакомился с реестром. Последний раз просматривал записи примерно месяц назад.

Я уже хотел было отложить тетрадь, как вдруг заметил в списке некую странность. Я заново пересмотрел его. Действительно! Именно Касумова Пухов не задерживал ни разу!..

«А если Кулиева права — и существовали какие-то скрытые отношения между Мазутом, Умаром Кулиевым и Пуховым? И Мазут доставил записку из тюрьмы от Умара Кулиева — Пухову?»

Я даже пошел в своих предположениях дальше: «А что, если Пухов оказался в ту ночь вблизи метеостанции именно потому, что шел к Мазуту?»

Вошел Бала. Он занес не очень объемистую папку — «Материалы по несчастному случаю на охоте с гр. Ветлугиным А. Т.».

— Успел прочитать? — спросил я, переправляя папку себе на стол.