Екатерина Лесина - Бабочка маркизы Помпадур Страница 16

Она все равно была выше его, на полголовы.

– Так кто ты? – он схватил ее за руку с намерением проучить наглую девчонку.

– Я – королева! Но ты можешь называть меня Карой.

И он ей поверил, хотя совершенно точно знал, что королевы – они другие. Мама показывала в книге, но Карина уверенность передалась и ему.

– Будешь служить мне? – она глядела в глаза, не мигая, с вызовом и в то же время – мольбой. – Любой королеве нужен верный рыцарь, сэр Ланселот.

С того самого дня она называла его только так. И проклятье, он гордился тем, что рыцарь.

Королева жила на окраине деревни в грязном домишке, на заборе которого постоянно что-то сохло – покрывала, полотенца, цветастые тряпки. За забором трава подымалась выше колена, до узких подоконников, до кривоватых окон и выше. Дикий виноград взобрался на крышу, обхватив домишко тяжелыми лапами плетей.

– Дом заколдован, – уверяла Кара и, вцепившись в руку, тащила за собой к сараю. В гнилой соломе мыши свили гнездо. А если взобраться на стропила – сэр Ланселот ведь не испугается падения? – то можно посмотреть на птенцов ласточки.

Мама была в ужасе от этих забав.

Мама строго-настрого запретила приближаться к безумной девчонке, у которой «ветер в голове гуляет».

Сэр Ланселот служил не маме, но лишь своей королеве. Он не подведет ее, правда?

Мама приходила к дому, кричала, требуя от «мерзкой старухи» повлиять на свое отродье. А Кара, взобравшись на крышу, плясала, хохотала и кидала в маму зелеными виноградинами.

Отец, невзирая на принадлежность к рыцарскому роду, данную Карой заочно, вытащил из кладовой ремень. Сэра Ланселота никогда не били. И от обиды, разрывавшей душу, он сбежал.

Прятались в лесу. Питались ягодами и грибами, на которые Кара указывала. Ночевали под старой елью.

– Они все неправильно видят, – шептала королева, вцепившись в его руку. – Они думают, что я – обыкновенная. А это неправда!

Он кивал. Ему хотелось есть и было страшно, но ведь рыцари могут преодолевать голод и страх.

– У меня украли судьбу, понимаешь? – она прижималась всем своим худым тельцем, дрожа не то от холода, не то от обиды на жизнь. – Они хотели, чтобы я никогда не узнала, кто я на самом деле. Но я знаю. Вот здесь.

Королева касается виска.

– Кто они? Твои родители?

Сэр Ланселот был удостоен краткого знакомства, после которого остался в глубочайшем недоумении. Неужели эти спившиеся, ужасного вида люди действительно родители его королевы?

– Они мне не родители. Так, алкаши. Им меня подкинули.

– Зачем?

– Чтобы я мучилась, – ответ ее столь очевиден, что сэр Ланселот поверил. Позже он поймет, что рыцари – на редкость доверчивые существа. А вот королевам не возбраняется лгать.

– Но когда-нибудь я от них сбегу.

– И найдешь родителей?

– Зачем?

Сэр Ланселот не знал. Он просто не понимал, как можно жить, не желая найти своих родителей. Маму, которая небось плачет и будет отчитывать. Отца… он ведь любил их. Несмотря ни на что любил.

– Если они меня до сих пор не отыскали, то, значит, их нет в живых. Или они меня не любят. И тогда для меня их нет в живых. Я найду себе короля. И мы будем править. Вместе.

– А я?

– А что ты? – в темноте ее глаза блестели, как переспелые вишни. – Ты же рыцарь. Ты будешь мне служить. Верой и правдой.

– Долго?

Ему хочется ударить королеву, но руки не слушаются, а в груди что-то противно ноет, дергает. И следом появляется страх, что однажды Кара уйдет. Что ей не нужна будет даже служба… Она же понимает без слов и, обняв, целует в щеку.

– Всегда. Ты будешь мне служить всегда.

Леха ходил по дому. Он всегда ходил, когда не ладилось. А сейчас у него определенно не ладилось. Вроде и ясно, что догадка его верна, но…

Алина смешала все планы.

Почему бы ей не быть другой?

Холодной. Раздражительной. Не скрывающей брезгливости, которую она должна бы испытывать, разговаривая с Лехой. Такую легко подставить. А тут вроде как Леха с живым человеком игрушки играет. Но остановиться не выйдет: Алине прислали цветы. Желтые нарциссы и синие ирисы. Связка перевязана лентой с желтыми бабочками и бабочкой же – пластиковой, неживой – украшена.

Букет получила Вероника Сергеевна и очень цветам обрадовалась.

– Знаете, Лешенька, Але никто никогда не дарил цветов.

– Я дарил, – обиделся граф-профессор и ненадолго выпал из книги. Книгу он положил на стол, и Леха не устоял перед искушением, сунул нос. Ничего не понятно.

– Ты не в счет, дорогой.

Смелости, чтобы признаться, что Леха понятия не имеет, кто прислал эти треклятые цветы, не хватает. Начнутся вопросы и… как соврать-то?

– Ты меня вообще слушаешь? – Славка грохнул ботинком по столу. – Ау!

– Слушаю.

– Нет, не слушаешь! – ботинок отправился под стол, а Славка сел на диван, выставив ноги в дырявых белых носках. До чего странно получалось: носки всегда белые, но дырявые. Как будто Славка нарочно покупал такие, для эпатажу. – Ты не слушаешь и слушать не собираешься!

Орал он тоже скорее по привычке и, судя по осипшему голосу, уже выдыхался.

– Чего ты от меня хочешь?

Славка не понимал. Ему казалось, что Лехе просто взять и забыть чего-то или кого-то. Вычеркнуть из головы, как делал это сам Славка, умением своим внушая Лехе суеверный ужас.

– Хочу, чтоб ты за ум взялся.

Леха и взялся. Он же не пьет. Он ищет. Собирает кусочки чужой мозаики.

– Лешка, ну ты же взрослый человек! И не тупой, когда дело не касается баб. Что тебя так переклинило-то? Стерва твоя Кара. Сбежала, и леший с нею. Возрадуйся. А ты новую отыскал. Свадьба… какая, индийский бог, свадьба?

– Обыкновенная. И ты – свидетель.

Славка застонал, вцепившись в волосы. Волосы он носил длинные – конечно, не такие длинные, как у Алины, – и связывал их в хвост.

– Я в этом балагане не участвую, – заявил Славка, скрещивая руки на груди. – И тебе не позволю.

Он действительно думал, что удерживает Леху от непоправимой ошибки. Но просто не знает Алину. Если их познакомить… чуть позже, когда Славка остынет и будет нормально соображать.

– Славик, – Леха не хотел говорить это, но иного выхода не видел. – Я фирму поделю. Ясно?

И как-то сразу стало мерзко. Вроде ведь правильно: Славка – партнер. Младший. Старый друг, но все-таки младший партнер. В одиночку он не потянет.

– Вот, значит, как?

– Вот, значит, так. Извини.

– Ты баран, Лешка. Ты… ты сам себя укопаешь. Но если ты и вправду думаешь, что меня можно шантажировать, то скажу – ошибаешься, – Славка поднял ботинок и второй тоже. Связав шнурками, он перекинул ботинки через плечо. – Делить хочешь? Твое право. Твоя фирма. Я… как-нибудь перебьюсь.

Он и вправду вознамерился уйти, не оставляя Лехе иного выхода:

– Карина мертва.

– Чего?

– Она не сбежала. Ее убили, – Леха не думал, что признается в этом кому бы то ни было, пусть бы и Славке: слишком многое придется объяснять. – Я думаю, что случайно. И… тот, кто это сделал, – сожалеет. А еще ему нравится Алька. Он ей цветы прислал. Мне – бабочек.

Славка снял ботинки с плеча и поставил на пол. Потом поднял и возложил на спинку дивана.

– Помнишь, Карина жаловалась, что ее преследуют. А ты не поверил. И я не поверил. Цветы – это не преследование, а она всерьез за себя боялась.

– Выпендривалась она, – Славка возражает, потому как без возражений жить не способен.

– Ага… я так тоже решил. Выпендривалась-выпендривалась и сбежала. Счет вычистила… а побрякушки свои оставила. Там если по-черному сдавать, то выйдет больше, чем она с собой взяла. И вот еще чего.

Леха держал бабочку при себе. И сейчас, открыв плоскую коробку, почуял смутное раздражение: как делиться-то прекрасным? Славка потянулся и разглядывал бабочку долго, едва ли носом не елозил по расписанным эмалью крылышкам.

– Та самая?

– Ага, – Леха закрыл крышку и бабочку убрал. – Ее по почте прислали…

Кара в жизни не рассталась бы с этой игрушкой.

– То есть ты нашел бабу, которая похожа на Карину, чтобы выманить психа, который Карину убил. Лешка, ты сам псих. Не думал об этом?

Думает. Каждый день и думает. Тот старичок, которому Леха забашлял за «консультацию», долго и пространно изъяснялся, что эротомания – неизлечимое расстройство психики, которое выражается в преследовании объекта вожделения, но в конечном итоге без надлежащего лечения приводит к смерти.

И не всегда умирает влюбленный маньяк – Леха именовал его про себя угребком, – но куда чаще в мир иной уходит жертва. И тогда угребок ощущает себя брошенным.

Он начинает искать…

Леха постарался, чтобы он нашел.

Вот только просчитался сам.

– Бредово, но если ты говоришь… – Славик почесал сложенными щепотью пальцами переносицу. – Незаконно, но, с другой стороны, недоказуемо. Если ты его поймаешь… Леха, вот скажи мне честно, что ты будешь делать, если поймаешь его?

Леха понятия не имел.