Антон Леонтьев - Шоу в жанре триллера Страница 16

Лисициани, завершив свою гневную тираду, опять оказалась в кресле:

– Он нашел свою Понятовскую, девчонка на самом деле без ума от Марка, точнее, не от самого него, а от образа, который он создал себе. У них, кажется, есть дочурка, да и Кирилл живет вместе с ними. Семейная идиллия. Сыну лучше с отцом, он его обожает. Такая мать, как я, не сможет много дать своему ребенку. Я и не скрываю, что предпочитаю жить в свое удовольствие.

– Тамара Кимовна, – произнесла я, – если не вы, а сомневаться в этом у меня нет причин, то кто?

– Только не Тамара Кимовна! – воскликнула Лисициани. – Не нужно этих смешных отчеств, они заставляют меня думать о том, что я старуха!

– Ага! – произнесла я.

Что же, старухой ее назвать было никак нельзя, однако и молодой девочкой – тоже. Я представила ее лет этак через десять – погоня за ускользающей молодостью становится бешеной, требуются все более радикальные и дорогие операции, лицо начинает походить на маску, с астрономической скоростью меняются бойфренды, последующий моложе предыдущего. Тамара Лисициани может быть уверенной только в одном – никто и никогда не назовет ее милой и приятной пожилой дамой, все за ее спиной будут шептаться о том, «как это старой карге удается держать такую форму».

Не так давно Тамара выступала в одном из послеобеденных ток-шоу: камера практически не наезжала на ее лицо, а если приходилось брать крупный план, так изображение было как в дымке – режиссеры пощадили самолюбие Лисициани и не стали демонстрировать всей стране неизбежные приметы старости. А вот издали она производит впечатление молодой девицы, хотя голос… Голос уже не тот…

– Кто? Я не знаю. Марк обладает взрывным темпераментом, всегда категоричен в суждениях. Заводит врагов с великой легкостью, а еще легче расстается с друзьями. Он гениален, я тут не спорю, но страшно амбициозен и эгоистичен. Это может быть кто угодно. Но только не я!

В этот момент по лестнице в гостиную спустился тот, кто фальшиво пел наверху: Андрий – друг Лисициани. На вид ему было немногим за двадцать, идеальные черты лица, атлетическое телосложение, длинные темные волосы, стандартная голливудская улыбка. Мальчик из рекламы бритвенного станка или дезодоранта – физиономия абсолютно не отпечатывающаяся в памяти.

– Милая, – произнес он, целуя Тамару, – я собрал чемоданы. Нам скоро выезжать, а ты еще не готова.

– Спасибо, Андрюшик, – пропела Лисициани, обнимая своего друга за талию. – Позвони и выясни, все ли уладили со сценарием. Мне не хочется прилететь на солнечную Майорку и узнать, что они уже десять раз изменили все диалоги и сцены.

Андрий снова поцеловал Тамару, на этот раз в губы, причем сделал это намеренно, демонстрируя неземную страсть специально для меня, и удалился.

– Одаренный мальчик, – непонятно что имея в виду, произнесла Лисициани, когда жиголо скрылся на втором этаже квартиры. – Вы видите, я вполне счастлива. У меня есть увлекательная и хорошо оплачиваемая работа, есть Андрий, который меня на руках носит. Я красива, обеспеченна, любима. Мне больше ничего не требуется. Так что запугивать Понятовскую мне не нужно – этим занимается кто-то неудовлетворенный, страдающий, завистливый. Вся ненависть и обида на Марка у меня давно прошли, я даже не думаю о нем. Михасевич для меня не существует, разве что встречаемся изредка на светских раутах, но, поверьте, мы даже не говорим, а он делает вид, что не замечает меня. Это просто смешно – он до сих пор не может простить, что именно я указала ему на дверь. Вот что значит уязвленное мужское самолюбие.

Больше у Тамары Лисициани делать мне было нечего. Актриса мне несимпатична, но я ей верю. Она счастлива, и не она автор анонимок с угрозами в адрес Понятовской.

Мы попрощались, около Лисициани снова возник рекламный юноша.

– Все в полном порядке, милая, – произнес Андрий, обнимая Тамару. Он словно не замечал меня. – Сценарий без изменений. Кстати, Тома, ты обещала мне «Ролекс». Может, по пути заедем и купим?

– Да, Андрюша, – ответила Лисициани, откинув прядь волос со лба друга.

– Как я тебя люблю, солнышко, прямо обожаю! – воскликнул Андрий и прижал к себе Лисициани.

Такими они мне и запомнились – молодой плейбой, прижимающий к себе стареющую кинозвезду. Теперь понятно, почему Тамара Лисициани никак не интересуется Кириллом, своим сыном, перепоручив его заботам Марка Михасевича. Ее сын был всего лет на десять моложе сиплоголосого Андрия, а двух сыновей Лисициани точно бы не вынесла!

Но что-то не давало мне покоя. И только вечером, укладывая в Перелыгине чемодан для путешествия в Варжовцы, я поняла, что именно. Уж слишком ненатурально изображали страсть Тамара и ее Андрюшик. Ненатурально и наигранно, словно в их задачу входило убедить меня – их отношения лучше некуда! Все эти поцелуйчики, сюсюканье, сверкающие взгляды.

А если они хотят, чтобы я поверила в их совершеннейшее счастье, то похоже, что никакого счастья нет! Но что это значит?

24 апреля, Варжовцы

– Мне кажется, граф, что вы должны знать… – голос Юлианы Понятовской, которая изображала молодую великую княгиню Екатерину, понизился до шепота.

Я находилась на съемочной площадке и делала вид, что внимательно слежу за отлаженным творческим процессом. Снималась важная сцена беседы будущей императрицы с одним из своих – также будущих – фаворитов. Работа шла в павильоне – в него был превращен один из огромных цехов разорившейся обувной фабрики.

– Стоп! – закричал Михасевич.

Он был рядом с одним из режиссеров, на высоте метров трех, замерев как раз над Понятовской и ее собеседником. Мгновенно все преобразилось – тишина, до этого царившая в импровизированном павильоне, сменилась гулом голосов, Марк прокричал в большой рупор:

– Юлиана, старайся говорить мягче, с игривыми интонациями, кроме того, стань к нему вполоборота. И, черт побери, почему свет направлен в противоположную сторону?

Техники, которые были ответственны за освещение, развернули огромные прожектора в том направлении, которое требовалось Марку. Операторская люлька, походящая на ту, что используют маляры, дабы забраться на верхние этажи здания, плавно опустилась вниз. Михасевич соскочил на пол, подбежал к жене и ее партнеру и стал, жестикулируя, объяснять, как именно должна выглядеть сцена. Потом он дал несколько наставлений обслуживающему персоналу.

Пока он говорил, около Понятовской, облаченной в пышное платье по моде середины восемнадцатого столетия, суетилась гримерша в мини-юбке и с кольцом в губе. Она подправляла Юлиане – Екатерине макияж и припудривала волосы, собранные в высокую прическу.

– Все по местам! – закричал Михасевич, снова забираясь в люльку рядом с оператором. Люлька взмыла вверх, покачиваясь над говорящими, словно неопознанный летающий объект. Шум и гам (на съемочной площадке находилось еще человек пятнадцать) сменились абсолютной тишиной.

Сцена повторилась. Я, буду откровенна, не заметила концептуальных отличий от того, что предстало перед моими глазами пять минут назад. Судя по всему, Михасевич остался доволен – он прильнул к монитору, на котором отображалась одна из ключевых сцен его фильма. Сей эпизод длился несколько минут – Екатерина, используя свои несомненные женские чары, склоняла гвардейского офицера к перевороту. На самом волнующем месте, когда тот должен был пасть в объятия очаровательной интриганки и сказать «да» или с жаром отвергнуть вероломное предложение, сохраняя верность ее мужу-императору, и заявить «нет», Михасевич снова прокричал в мегафон:

– Стоп! Снято! Всем спасибо! Перерыв пятнадцать минут! Готовим сцену 298-6!

В Варжовцы я прибыла накануне вечером. Пришлось почти пять часов трястись в допотопном медлительном поезде, который довез меня из столицы к побережью Адриатического моря. Марк не обманул – в моем распоряжении был его тонированный джип и молодой помощник режиссера, весьма ретивый и симпатичный юноша. Он оробел, узрев пред собой великую писательницу Серафиму Ильиничну Гиппиус – удивительно, до какой степени завораживающее впечатление я произвожу на всех, с кем мне приходится общаться. Наверное, бедолаги сразу вспоминают мегеру из «Ярмарки тщеславия» – они и не подозревают, что по натуре своей я чрезвычайно робкая, нежная и страшащаяся любого грубого слова поклонница иронических детективов. Положение обязывает – мне пришлось изображать из себя гениальную писательницу и знаменитую телеведущую: следуя этой роли, я процедила на робкое приветствие посланца Марка «Добрый день, Серафима Ильинична!» злобное: «Ну какой же добрый день, голубчик, если, во-первых, я едва не отдала богу душу в этом «Восточном экспрессе», а во-вторых, или, может быть, во-первых, сейчас почти семь часов вечера, поэтому, шер ами, надобно говорить: «Бон суар!»

Я всегда иду в атаку, когда проголодаюсь. Молодой человек испуганно замолчал, подхватил мой чемодан и распахнул дверцу джипа.