Екатерина Лесина - Неизвестная сказка Андерсена Страница 16

Заранее приготовленный конверт, томительное ожидание, пока карга нарочно медленно пересчитывает, просматривая каждую купюру на свет и каждую же переписывая в талмуд.

– Иди, милая, – наконец соизволила сказать она. – И смотри, не затягивай.

А на улице снег шел, и не просто шел: свинцовые облака спустились еще ниже, легли на крыши и фонари, расползлись старыми подушками, растеряли пух. Крупные хлопья вертелись в воздухе, липко касались щек и путались в короткой шерсти Ольгиной шубки, они же скрипели под ногами и отливали зыбким серебром. Они же зеркальной пылью раскалывали пространство на одинаковые, многажды отраженные друг в друге элементы.

Это уже другая сказка, та, которая про Кая, Герду и Снежную королеву, пытавшуюся получить вечность руками маленького мальчика. А тот, в свою очередь, леденел от любви и прятался от несовершенства мира. Снежинки-винтики на ледяных шарнирах.

И собачий вой за спиной.

Ольга прибавила шагу: от фонаря до фонаря, не касаясь темноты, не отвлекаясь на желтые окна домов, не оборачиваясь… сейчас поворот, а там и машина.

Все уже позади…

Ее толкнули в спину, опрокидывая в неглубокий сугроб, и рыхлый снежный пух моментально залепил лицо и рот, забивая крик. Дернули еще раз, пнули в бок, но удар получился слабым, мелькнула тень, захлюпал снег под ногами.

Ольга некоторое время лежала неподвижно, опасаясь, что тот, кто напал, все еще рядом, что ждет и готовится снова ударить, на сей раз прицельно.

– Ну что, Олька, вот и встретились… а я тебе, кажется, говорила, чтоб к Данику ты не лезла. Говорила?

– Пропусти.

– Слышь, Макарова, она еще приказывает нам!

– Ты что, не понимаешь, что Евгеньевна этого так не оставит?

– Конечно не оставит. И если мне повезет… а я постараюсь, чтобы повезло, тебя наконец-то попрут из школы. Или ты думаешь, что Евгеньевна с моим папа@€@ залупаться станет? Нет, Ольчик, слушать надо было, чего люди говорят. Ты никто и до самого конца никем останешься.

– Не подходи. Не подходи или…

В шею ткнулся мокрый и горячий нос, пахнуло псиной, потом широкий язык провел по щеке, вытирая и снег, и слезы.

– Я не люблю собак, – жалобно сказала Ольга, поднимаясь на четвереньки. – Не люблю.

Рыжий нерешительно вильнул хвостом. Заворчал.

– Уходи.

Отступил, сел на снег и зачесался. И морду в сторону повернул, точно не желал глядеть на Ольгу.

– Еще и ты… мало мне, а теперь и ты… и куртка вымокла… а прическа, знаешь, сколько я за нее вывалила? Куда тебе…

Дрожащими руками Ольга счищала снег.

– Сумочку вырвали… подумаешь. Со мной и похуже случалось. Не веришь, да? Ну и пес с тобой… а у меня машина рядом. И… и ключи в сумочке были. Теперь все, теперь только пешком. А Ефиму если позвонить? Он приедет, он такой… он меня выгнал, сволочь. Выкинул. Все меня выбрасывали.

Пес прекратил чесаться и широко зевнул.

– Сначала отец. Зачем он забирал, если не нужна? У него ведь другие были, любимые, не то что я. Меня он скоро в школу выпер. Дорогую. Элитную. Частную. Знаешь, что такое частная школа? Нет? Ну так я тебе расскажу. Пойдем. Там, кстати, тоже собак жил, за мной все ходил, а я боялась. Теперь не боюсь. Сумочку украли вот. Ну что сидишь, пошли, хоть до машины проводишь.

Кобель поднялся и лениво потрусил рядом, приноравливаясь к Ольгиному шагу. Он не рычал, не лаял и вообще выглядел личностью независимой, что в общем-то вполне устраивало Ольгу: ей нужно было выговориться. А лучше всего это делать перед тем, кто впоследствии не сможет использовать услышанное против нее.

– Кто девушку кормит, тот ее и танцует. Не смешно? Вот и мне не смешно было. Нет, ты не думай, учителя там были хорошие, да и я не дура. Не веришь? Никто не верит, а… а если родители школу спонсируют, то неужели учителя не отнесутся к их деткам с повышенным вниманием? Ну мой-то тоже платил, без платы никак. Откупался. И все это сразу поняли, одна я…

– …я так соскучилась! Представляешь…

– Ольга, мне на тебя жаловались.

– Но я не виновата! Они первые начали!

– Ольга!

– Я только и слышала: Ольга, нельзя делать то, Ольга, нельзя делать это. Он даже не хотел разобраться, в чем дело. Школа-то дорогая… а они, ну, одноклассницы которые, быстренько усвоили, что я, по сути, никто. В общем-то фигня все, ты ж не понимаешь, а я… у меня просто стресс. Сейчас домой – и все пройдет.

Сумочка валялась возле машины, темным пятном выделяясь на белом снегу. И эта нежданная удача расстроила Ольгу куда сильнее, чем нападение.

– Так не бывает, – сказала она сопровождающему. – Не бывает, и все.

Но между тем – было. Она подняла сумочку, отряхнула снег и заглянула внутрь.

– Кошелек, конечно, сперли. Ну и ладно.

Главное – а в этом Ольга боялась признаться сама себе – темный флакон остался нетронутым. А еще в боковом кармашке ключи нашлись.

– Ну что ж, бывай, лохматый недруг, – Ольга завела машину и после секундного раздумья распахнула заднюю дверцу. – Хочешь со мной? Ну давай, забирайся, дважды предлагать не стану.

Пес хмыкнул и, развернувшись, неторопливой рысцой побежал прочь. Снова стало обидно.

– Алло? Алло! Женя? Это я. Кто? Ну я, Даша. Ты просил меня позвонить и… что случилось? Господи, ну конечно можно. Да, приезжай. Да хоть сейчас, – Даша мельком глянула в зеркало и замерла: никогда прежде, даже после развода, даже после увольнения, она не выглядела столь жалко. Узел на голове развалился, тонкие пряди волос падали на лицо. Волосы темные, кожа белая. Нет, серая, как старый картон. А глаза темными провалами.

Дарья с трудом отвела взгляд. Так, нужно взять себя в руки, если разобраться, то случившееся, конечно, в высшей степени неприятно, но между тем не имеет к ней никакого отношения. А скоро приедет Женька, и к его визиту следовало подготовиться.

Этот брак ничем не отличался от сотен и тысяч других, заключенных не на небесах, а в районном ЗАГСе, волей его заведующей и государства, которое руками этой заведующей выдало соответствующую справку. Были поздравительные речи, букеты цветов в хрустящем целлофане, который норовил остаться на ладонях чешуйками серебра. Был кортеж гудящих машин и возложение цветов к Вечному огню, фотографии на мосту и банкет в ресторане. Была искренняя вера в то, что это и в самом деле навсегда, до гроба и дальше, потому что любовь – настоящая. А какая она еще бывает? К любви прилагались белое платье на обручах и фата, которую крепили невидимками, вбивая их в слипшиеся от лака волосы. Тогда очень быстро заломило в затылке, а к ресторану головная боль стала почти невыносимой. Дарья, подойдя к окну, вдруг удивилась – как это так вышло, что от свадьбы своей остались лишь вот эти воспоминания? Про платье, фату, невидимки и боль? А остальное куда ушло? И где тот момент, когда брак сломался? Ведь хорошо жили. Папа подарил квартиру, а Женька шутил, что подарочек царский и сама она – Дарья-царевна. А Клавдия Антоновна, в первый же день заявившаяся знакомиться, как есть генеральская вдова. К слову, тогда они о муже-генерале не имели понятия. Просто совпало. Потом совпало многое: любовь обоих к работе, усталость, когда на быт не остается сил и желания. И надежда, что тот, другой, который рядом, возьмет на себя чуть больше. Ссоры. Молчание. Равнодушие, когда уже и ссориться не о чем. Ну и логичный финал:

– Прости, но я ухожу.

– До свидания.

Задетая гордость и толика слез, немного жалости к себе, немного жалоб посторонним, тем, кто захотел слушать. Женька исчез почти на год. И вот позвонил. Встретиться и срочно? Зачем?

– Привет, – сказала Дашка, открывая дверь. Пропустила, стала в углу прихожей так, чтобы видеть и бывшего мужа, и его отражение. Разглядывала, изучала, выискивая признаки… чего? Того, что семейная жизнь не заладилась? Или с работой не все ладно? Или со здоровьем? Почему так мучительно хочется получить подтверждение его неудач? Не потому ли, что сама Дарья – классическая неудачница?

– Я ненадолго, – на приветствие ответил кивком, разулся, повесил пальто на крючок, пригладил расческой волосы. Нет, не неудачлив он, скорее даже наоборот – весь лоснится довольством. Пополнел, но не обрюзг, правильнее было бы сказать – заматерел, дорос до костюмов ручной работы, английских галстуков и запонок с лиловыми камнями. – Я по делу.

– Проходи.

– Твоя соседка – дура. Представляешь, обозвала меня мразью. Ну какое ей дело до наших с тобой отношений? Никогда не понимал подобных личностей. Всюду суют свой нос. Чего ради, спрашивается? Тебе деньги нужны?

– Что? – переход был настолько резким, что Дарья, поначалу лишь кивавшая в поддержание беседы, не поняла.

– Деньги, спрашиваю, нужны? – раздражаясь, повторил Женька. – Ты же не работаешь.

– Ну… отец.

– Ах да, конечно. Ну ладно тогда. А то я вот подумал… в общем, если бы нужны были, договориться получилось бы проще. Я плачу, ты работаешь.

– Я не понимаю.

– Сейчас объясню.