Екатерина Гринева - Муж-незнакомец, или Сладкие сны о любви Страница 16

Когда Володя открывал мне дверь, а я возвращалась всегда неожиданно, без звонков и предупреждений, он окидывал меня быстрым взглядом, брал из рук чемодан и бросал:

– Проходи!

Мы ни слова не говорили о случившемся, cловно это было нелепое недоразумение, о котором следовало сразу забыть, вычеркнуть из памяти, как будто бы его и не было. Я возвращалась домой, как собака возвращается к своему хозяину, и чувствовала, как все терзания и мучения наваливаются на меня с новой силой, но это было не главным. Главное, я была жива, я не ощущала себя больше женщиной, впавшей в коматозное состояние в гостиничном номере.

Нам было никуда друг от друга не деться… Я догадывалась, что Дымчатый изменял мне. Догадывалась тем звериным чутьем, которое дается женщинам и кошкам, но молчала. Я поняла, что ни слезы, ни упреки не тронут и не разжалобят моего мужа. Он просто не примет их во внимание. Все мои попытки забеременеть кончались крахом. Три выкидыша с перерывом в год доконали меня. В последний раз, когда я лежала в больничной палате и стала жаловаться на то, что кто-то проклял меня и не дает мне ребенка, Володя с раздражением оборвал меня:

– Не пори чуши! При чем тут проклятья? Ты рассуждаешь, как деревенская баба на завалинке!

– И ты готов смириться с тем, что у нас не будет детей? – спросила я, давясь слезами.

– Так получается, – сухо сказал он. А потом нагнулся ко мне, поцеловал в лоб и сказал скороговоркой:

– Поправляйся, Инка! Я к тебе еще приду…

И ушел, оставив меня наедине с тоской и слезами.

Мы были женаты четырнадцать лет и с каждым годом все больше и больше отдалялись друг от друга. Жизнь шла по накатанной колее, и не было необходимости что-то менять. Дымчатый был весь в работе, в друзьях. Каждую пятницу у него был традиционный мальчишник за городом, после которого он возвращался в субботу вечером: веселый, оживленный. И бесконечно далекий от меня.

И вдруг память, сделав резкий зигзаг, нырнула в глубину воспоминаний – в день нашей свадьбы, которую мы устроили в Севастополе – моем родном городе.

Я помню, как мы ото всех удрали на море; побежали на пляж, хохоча во все горло, и внезапно остановились почти у самой воды и взялись за руки. И сразу стали почему-то серьезными, смотрели друг на друга неотрывно, как будто бы каждый пытался проникнуть в мысли другого. И улыбки сползли с наших лиц, мы стали сосредоточенно-серьезными, как будто бы решали важную задачу, от которой зависела вся наша настоящая, прошлая и будущая жизнь. Мы стояли на расстоянии метра и держались за руки. Мое белое платье трепал ветер, надувал, как парус, и я была такой беспечно-веселой, каким бывает человек, который еще ничего не знает ни о жизни, ни о себе.

Внезапно Володя очнулся и, подхватив меня на руки, бросил в воду, и я, нащупав ногами дно, смеясь, стала брызгать на него воду, а остановившиеся поодаль люди с любопытством смотрели на меня.

Но это все было в прошлом. А в настоящем была Марина, ребенок… и наше отчуждение, которое грозило перерасти в затяжной конфликт.

Я вытянулась на кровати и застонала. Мне нужно было увидеть эту Марину. Обязательно.

Я уснула, не раздеваясь, cвернувшись калачиком. Утром я проснулась по будильнику и первая моя мысль была: Марина!

Я выпила кофе – есть не хотелось – и подумала, что Марины может не быть дома, и это будет к лучшему. Я подожду ее и тем самым немного отсрочу нашу встречу.

Я противоречила сама себе. Мне хотелось увидеть Марину, и вместе с тем я боялась этого момента. Ну ничего, я провела рукой по волосам. Не дрейфь, Инка! Семь бед – один ответ. Если ты ее не увидишь – будешь мучаться еще больше: у тебя будут сплошные догадки, домыслы. Лучше обрубить все одним махом – словно прыгнуть с высокого обрыва в ледяную воду – встретиться с матерью ребенка собственного мужа.

Я истерично рассмеялась. Прямо название какого-то женского романа. Но мне на самом деле было совсем не смешно…

Какое-то время я ходила по квартире, как потерянная, оттягивая момент выхода из дома.

Я прошла в кабинет мужа и осмотрелась. Антикварный стол, который я сломала перед отъездом… Надо бы вызвать слесаря и попробовать его починить. Но не сейчас.

Я подошла ближе и выдвинула ящик, который я открыла с таким трудом перед поездкой в Питер. Все было на месте. Но, по-моему, не хватало тонкой папки с бумагами. Или я ее куда-то засунула?

Я закрыла ящик и вышла из кабинета.

Адрес Марины я помнила наизусть, и ехать было не очень далеко, но я выбрала самый дальний маршрут и петляла по улицам, дворам и переулкам около часа, прежде чем подрулила к нужному дому.

Поставив машину, я вышла, хлопнув дверцей, и обернулась. Господи, Дымчатый, ну и втравил ты меня в историю! Гореть тебе в аду огненном!

…Я стояла и нажимала на кнопку звонка, cтрастно желая, чтобы дома никого не оказалось и я бы с облегчением и одновременно с чувством выполненного долга уехала домой.

Но дверь распахнулась, и я уставилась на женщину, открывшую мне дверь, во все глаза.

Она была какая-то вся остренькая: остренький нос, узкие губы, глаза, слегка приподнятые к вискам, острый скошенный подбородок – такой тип я называла про себя Лисой Патрикеевной, – к тому же Марина была светло-рыженькой. Одета она была в короткий голубой с цветочками халатик, из-под которого виднелись острые коленки.

Похоже, она знала, кто я, потому что по ее лицу пробежала тень.

– Здравствуйте! – и она сделала шаг назад. – Вы ко мне?

– Да. К вам, – произнесла я с некоторым вызовом. – Вы Марина Плешакова?

– А вы Инна Дымова?

– Я вижу, вы меня знаете.

– Как и вы меня!

В воздухе запахло грозой.

– Зачем вы пришли?

Марина стояла на пороге, и у нее не было ни малейшего желания впускать меня в квартиру.

– Я хотела с вами поговорить.

– О чем? – театрально вплеснула она руками. – О том, что я разбила вашу семью? Раньше смотреть надо было. Раньше. Теперь уже поздно. У нас ребенок, и он не может расти без отца.

Я растерялась, но затем быстро нашлась.

– А вам-то зачем это надо? Подбирать чужих мужиков? Не могли своего найти?

Мы стояли и сверлили друг друга глазами.

– У… как вы запели. Страшно стало одной остаться. Володя мне много о вас рассказывал. Как вы ему надоели, и как он все не решается сказать вам, что собирается уйти.

– Собирается? – усмехнулась я. – Ну… он всю жизнь будет собираться.

Губы Плешаковой презрительно скривились.

– Ну, вы и сами должны понимать, если в семье нет детей, то это уже не семья, а сожительство.

Я вздернула вверх подбородок. Это был удар ниже пояса.

Дымчатый, ты гад, говорила я про себя. Ты меня в такую ситуацию втравил, что и врагу не пожелаешь. И я должна все это расхлебывать!

– Если он не ушел к вам сразу после рождения ребенка, значит, вы ему не очень-то и нужны. У него таких, как вы…

Плешакова закусила губу. Я вмазала по больному месту.

– Просто Володя очень порядочный человек и не хочет делать никаких резких движений.

– Да… очень порядочный, – c cарказмом сказала я.

– Не вижу смысла продолжать разговор. – И перед самым моим носом Плешакова захлопнула дверь.

Я добралась до дома в полубессознательном состоянии. Как я еще не стала участником ДТП – ума не приложу. Наверное, мой ангел-хранитель тщательно оберегал меня и внимательно следил за всеми моими передвижениями, отводя опасность.

Я загнала машину в гараж и пошла к дому, подгоняемая ветром в спину.

Лифта не было, и я пошла пешком: стоять на одном месте было для меня невыносимо. На третьем этаже я услышала, как кто-то окликает меня:

– Инна Викторовна! Инна Викторовна! – голос доносился, словно издалека.

Я подняла голову. Около мусорного контейнера стояла моя знакомая Лада и махала мне рукой.

– Здрасте!

– А… привет, – вяло откликнулась я.

– Что случилось, Инна Викторовна? – обеспокоенно спросила Лада, участливо глядя на меня. Она была в коротком цветастом халатике и с ярко-красным ведром в руках.

С минуту-другую я колебалась. Признаваться в своих проблемах не хотелось, но и копить их в себе было невмоготу. Я где-то читала, что невыплаканные слезы – хуже атомной бомбы, могут взорваться в любой момент. Я сглотнула.

– Есть небольшая проблемка, – и криво улыбнулась.

– Может, зайдете ко мне, Инна Викторовна? – зачастила Лада. – У меня чайку попьете, отдохнете.

– Сколько раз я тебе говорила – называй меня Инной. Не надо по отчеству.

– Не буду, не буду, – закивала Лада. Она была светловолосой и светлоглазой, среднего роста, с чуть вздернутым курносым носом и пухлыми губами – типичная русская красавица, какой ее рисовали на рекламных буклетах. – Проходите, Инна Ви… Ой, простите, Инна! У меня, правда, не очень прибрано…

Ладина «неприбранность» равнялась моему порядку. Лада снимала однушку на четвертом этаже. Родом она была из-под Курска. У нее был парень, с которым они собирались пожениться, но он попал в аварию и умер, и с горя Лада рванула в Москву. Два года она торговала китайским барахлом на рынке под начальством некоего Махмуда, на которого она постоянно жаловалась. Он спал с ней и частенько поколачивал. Но уйти Лада никуда не могла.