Анатолий Степанов - Скорпионы Страница 16

— До вчерашнего дня дело это вел район, — дал вводную Ларионов. — И, надо отдать им должное, вел грамотно и толково. Дверь вскрыта, когда дома никого не было. Палагин находился на заседании своего комитета, общества то бишь, сдвинутых по фазе нумизматов, а дочка гостила у брата в Люберцах. Взята не вся коллекция, только самое ценное. Барахло не тронуто, знали, где и что лежит. Палагин поначалу и не догадывался, что его обокрали. Перед сном у него вроде молитвы — осмотр всех своих драгоценностей. Только к ночи и трехнулся.

— Две основные линии, по которым должен идти поиск, — продолжил Казарян, — ясны уже сейчас. Конечно, в любом случае — наводка, и наводка зрячая. Итак, ход первый: опытный, неглупый, ясно представляющий ценность палагинской коллекции домушник-скокарь находит человека, хорошо знающего Палагина, его окружение, его привычки и, естественно, его квартиру. Потом берет в долю и, полностью информированный, получает отличную возможность спокойно, без помех, ковырнуть скок.

В данной ситуации фигура номер один — вор. Параметры этой фигуры: в меру интеллигентен, умен, предельно осторожен, не подвержен воровскому азарту. Судя по работе, квалификация высокая. Фигура номер два — наводчик. Из ближайшего окружения Палагина, потому что коллекционеры крайне неохотно пускают к себе домой малознакомых людей.

Ход второй: кто-то весьма состоятельный мечтает владеть палагинской коллекцией. Подходы через третьих лиц с предложением продать ее терпят неудачу…

— Почему не впрямую? — перебил Смирнов.

— После предложения продать вряд ли разумно идти на ограбление. Сразу же — первый подозреваемый. Продолжаю. Сей гражданин за весьма порядочную сумму — такой квалифицированный слесарь-домушник, как наш, за мелочевку на серьезное дело не пойдет — нанимает скокаря и точно объясняет ему, что и где брать. В этом случае фигура номер один — наниматель. Фигура номер два — технический исполнитель, вор. Параметры и той, и другой фигуры весьма и весьма размыты.

— Ты и вправду молодец, Рома, — серьезно похвалил Казаряна Смирнов. — Твои соображения считаю хорошей основой для оперативной разработки. Конечно, хотелось бы, чтобы прошел первый вариант. Очень хотелось бы…

— Они, по сути, равноценны, Саня, — встрял вальяжный от похвалы Казарян.

— Не скажи, не скажи. В первом варианте вор — почти наверняка москвич, и москвич, хорошо нам известный. Мы можем его просчитать. Наводчика — тоже. Просеем всех знакомцев Палагина через мелкое сито, и он у нас в решете останется. Второй же вариант — полная неизвестность. Кто этот наниматель? Фанатик-коллекционер? Лауреат? Человек, желающий выгодно вложить капитал в непреходящие ценности? Иностранец, мечтающий сделать состояние? Не будем загадывать. Но, во всяком случае, ловок и хитер. Будет ли такой нанимать московского домушника, чей почерк и связи, в принципе, нам, МУРу, известны? Не думаю. Скорее всего сделка с залетным гастролером. И перед нами — пустота. Исчезнувший неизвестно куда гастролер и наниматель, не имеющий никаких контактов с преступным миром.

— Да, картиночку ты нарисовал, — казаряновской вальяжности заметно поубавилось. — Двенадцатый стул, исчезнувший в недрах Казанского вокзала. Только Остапу Бендеру веселей было: одиннадцать — за, один — против. А у нас — два стула, пятьдесят на пятьдесят.

— Срочно разрабатываем первый вариант, — решил Смирнов. — За Сережей — картотека по домушникам, за Романом — окружение Палагина.

— А за тобой? — не утерпел Роман.

— За мной — общее руководство. Помогать тому, кому делать нечего. Кстати, Роман, наш клиент с Красноармейской где содержится? В Матросской тишине?

— У нас пока. Потрясти этого Угланова имеет смысл, это идея, Саня! Ему скучно, на допросы не водят, и без допросов доказано, что грабанул нашего знаменитого мастера художественного слова он и только он; думать о том, сколько дадут, надоело. Так что для него беседа с симпатичным оперативником на отвлеченные темы — необходимая и желанная развлекуха.

— Кто у нас симпатичный оперативник? — Смирнов оглядел своих бойцов.

— Симпатичные все. Но самый симпатичный — я, — признался Казарян.

— Тогда потряси его сам, Рома. На отработку первого варианта даю два дня. Приступайте.

В пустынном до таинственности коридоре Центрального комитета комсомола четко звучали твердые каблуки. У двери с черной табличкой, на которой золотом было написано имя хозяина кабинета, стук шагов прекратился.

Владлен Греков вошел в приемную комсомольского вождя. Ему тренированно улыбнулась секретарша:

— Вас ждут.

— Наслышан, наслышан, — поднялся навстречу владелец кабинета, невольно покосившись на телефонный аппарат с гербом. — Проходи, садись, будем разговаривать.

— За меня уже, наверное, все сказали, — Владлен застенчиво сел на край кресла, сжал коленями нервно сложенные ладони. — Просто я готов и очень хочу работать.

— Люблю вас, военную косточку, за ясность и определенность.

— Николай Александрович, вы должны понять меня…

— Почему вдруг на «вы»?! — грозно удивился сорокапятилетний заматерелый хозяин кабинета. — Мы с тобой комсомольцы, соратники по Союзу молодежи. Так что чинопочитание брось. Вот в этом мы хотим отличаться от армии. Так что ты говорил?

— Я на юрфак МГУ, на вечернее, документы сдал. Хочу продолжить образование, со временем стать на боевые рубежи охраны социалистической законности Родины. А военно-физкультурные дела весьма далеки от будущей моей работы.

— Резонно, резонно, — владелец кабинета широко зашагал. — Что ж, тогда — общий отдел. Тебе там отыщут работенку по профилю. Завтра можешь ознакомиться, я там скажу, кому надо. Ну, как поживает Сергей Фролович? Давно-давно не виделись. Все бушует, неугомонная душа?

— Разве он может быть равнодушным или просто спокойным? Такой уж человек. Вы сами знаете, Николай Александрович.

— Ты знаешь, ты! — поправил Николай Александрович, и послушный Владлен еле слышно пробормотал:

— Ты же знаешь…

Ларионов любовно раскладывал пасьянс из одиннадцати фотопортретов. Вошел Казарян, восхитился:

— Ух вы, мои красавцы! — и сел за свой чистый, без единой бумажки стол.

— А знаешь, Рома, зря мы домушниками не интересуемся. Конечно, девяносто процентов из ста — примитивные барахольщики, и правильно, что ими район занимается, но попадаются, я тебе скажу, любопытнейшие экземпляры. Любопытнейшие. — Ларионов, будто в три листика играя, поменял фотографии местами. — Как твои дела?

— Как сажа бела. Под нашу резьбу с величайшим скрипом подходит лишь Миша Мосин, посредник-комиссионер среди любителей антиквариата, нумизматов, коллекционеров картин, с которых он имеет большую горбушку белого хлеба с хорошим куском вологодского, если не парижского, сливочного масла. Напрашивается вопрос: зачем ему уголовщина?

— Напрашивается ответ: чтобы кусок масла стал еще больше.

— Будем на это надеяться. У тебя что?

— Вот эти трое.

— Что ж, надо исповедовать, — Казарян взял фотографии, без любопытства посмотрел и, небрежно бросив на стол, отошел к окну. — Надо, конечно, надо. Но граждане эти, судя по обложкам, пареньки, серьезные. Пойдут ли они на такое дело во время нынешней заварухи, когда — они не дураки, знают — мы рыбачим частым неводом? Вот вопрос.

— Не каркай заранее, Рома. Давай действовать по порядку.

— Я не против, Сережа, — Казарян тянул время, не решаясь сказать важное. Но все же решился: — Ты знаешь, почему Серафим Угланов, по кличке Ходок, пошел брать писательскую квартиру непохмеленным? Конечно, знаешь: у него не было ни копья. А почему у него не было ни копья, ты не знаешь наверняка. А я знаю. У меня с Серафимом душевный разговор был, он мне и сказал, что накануне скока вполусмерть укатался в карты. Все спустил, до копейки.

— Зачем ты мне это рассказываешь? — настороженно спросил Ларионов, уже догадываясь, о чем хочет поведать Казарян, но не желая, чтобы это было правдой.

— Для сведения, Сережа. Раздевал Серафима известный катала Вадик Клок. И не его одного. Среди пострадавших — кукольник-фармазон Коммерция и залетный ростовский домушник, не пожелавший никому представиться. Обращались к нему просто: ростовский.

— У кого играли? — быстро спросил Ларионов.

— У Гарика Шведова, известного тебе ипподромного жучка, приятеля Клока.

— Что ж они, не знали, что на каталу нарвались?

— Поймать его, дурачки, хотели. Боюсь, Сережа, что Санины опасения оправдываются и нам достанется второй вариант.

Ничего не знал Казарян (официально) об отношениях Ларионова с Клоком, он и не предлагал ничего, сообщил только сведения о некоторых представителях преступного мира.