Войтек Стеклач - Современный чехословацкий детектив Страница 16

— Знаю, — подавленно сказал Томаш и жалобно поглядел на меня. — Этого я и боюсь. Что милиция тоже докопается. А ведь я… я в самом деле любил Зузану, но дороже всего была для меня истина.

— Вот и объяснишь им.

Я наконец понял, зачем Том зазвал меня к себе. Почему он хотел говорить со мной. Он боялся. Добропорядочный, солидный редактор Томаш Гертнер боялся!

Это было смешно. Ибо как раз зерно истины в его писаниях, где он ставил задачи, вскрывал тенденции и бичевал позорные явления чешской поп-музыки, Зузанку, как и большинство ее коллег, совершенно не интересовало.

В этом мирке была своя шкала ценностей — мерило популярности и успеха. На первом, нижнем ее делении значилось: пусть обо мне пишут мало и чаще всего плохо, но пишут! Второе деление: пишут много, хотя всегда плохо. Третье деление: пишут много. И четвертое, желанное: пишут много и обычно хвалят. Абсолютной отметки, то есть безоговорочного одобрения своей продукции, в этой отрасли то ли искусства, то ли товарного производства не достигал почти никто.

— Что ты болтаешь! — сказал Томаш.

Зузане, ясное дело, было важно, чтобы о ней по возможности писали хорошо. А Гертнер портил ей музыку. «Подружка» — один из самых читаемых журналов, по крайней мере среди той части населения, которая с большой охотой и без зазрения совести тратит политые трудовым потом родительские денежки.

— Но если бы Зузана всерьез на меня злилась, она не обещала бы мне блат в Карлине, — возразил вполне логично Том.

Стоп! А что, если Зузанка вздумала оказать услугу Тому, чтобы оградить таким образом свой репертуар от его острого обличительного пера?

— Тебе видней, — пожал я плечами.

Я не питал иллюзий насчет характера Зузанки, особенно в последнее время. И если уж она ему посулила, что поможет попасть в Карлин, то, скорее всего, из корыстных побуждений.

— Почему же Колда это сделал? — Том наморщил лоб.

— Мне тоже непонятно.

— Но должна же быть какая-то причина. Ни с того ни с сего не убивают. И мне кажется, Честмир, что тебе эта причина известна!

— Мне? Не смеши меня, Том. Последние полгода… — Я запнулся.

— Понимаю, — Том с состраданием кивнул. — Тут не надо слов, — ободряюще добавил он.

— Пойду. — Зевая, я поднялся. — Твое любопытство я как будто уже утолил.

— Нет, погоди. Когда ты в последний раз видел Зузану живой?

— В субботу после обеда, когда она заехала ко мне с Бонди.

— А до того?

— Да недели две назад.

— Когда я с ней говорил… — стал бессвязно объяснять Томаш, — в общем, странно как-то мне это… Ну, что Колда… Мне показалось, что она ему доверяет.

— Очень может быть.

— Так почему же он это сделал?

— Скоро мы узнаем, почему. Ты выпустишь меня?

— Да, — вздохнул Томаш. — Женщины, скажу я тебе, темные лошадки. Кстати, я вставил в мюзикл одну твою песню.

— Сентиментальные воспоминания? — улыбнулся я. — Ну, спасибо за коньяк. Будь здоров.

17

Спал я недолго. Меня разбудил телефон.

— Пан Бичовский?

— Кто говорит? — спросил я сонно и посмотрел на будильник. Он был заведен на одиннадцать. Я мог себе это позволить: репетиция назначена на два. Но сейчас только половина девятого, и голос в трубке мне незнаком.

— Не узнаете? — послышался тихий смех. — Это Грешный.

— А-а, это вы, товарищ капитан. — Я быстро пришел в себя.

— В десять вас устроит? — любезно спросил капитан. — Или раньше?

— Что устроит?

— Повидаться со мной, — пояснил капитан.

— Ах да, — забормотал я, — в десять так в десять. Я еще не встал.

— Хорошо живете!

— В каком смысле?

— Что можете так долго спать.

Я был еще сонный, скорее — невыспавшийся, и не нашелся что ответить. До постели я добрался только в три, и пяти с половиной часов сна мне явно не хватило. Моей нормой были восемь часов, а после гастролей — и того больше.

— А куда мне явиться? — спросил я не без опаски. — В «Ялту»?

Капитан явно пребывал в превосходном настроении.

— Не знаю, какой доход у вас, у меня же… Разве только вы меня пригласите.

— Как-нибудь в другой раз, — решительно уклонился я. — Сейчас у нас несколько не те отношения.

— Вы, кажется, намекаете, что встреча со мной вам будет не по душе… — грустно заметил капитан.

— Что вы, — хмыкнул я в трубку, — я бы не посмел.

— Значит, в десять. Вы еще успеете почистить зубы.

— А не стоит ли мне прихватить зубную щетку? — решил уточнить я.

— Нет, и пижаму тоже не надо. А то ее, не дай бог, будет видно из вашей сумки, когда мы встретимся.

— И где же?

— «У Петра», — ответил капитан. — Знакомо вам такое бистро?

— Это напротив вашей работы.

— Точно. Так что не заблудитесь. Буду с нетерпением ждать встречи.

— Я тоже, — сказал я и повесил трубку.

Надеюсь, сегодня мне наконец скажут, как это случилось. Почему Колда… Я встал под душ. Вчерашняя усталость уступила место жгучему любопытству. В девять с минутами я на лифте спустился вниз. В молочном кафе через улицу проглотил завтрак — два йогурта и блинчики с повидлом. Без пяти десять я вышел из трамвая у Национального театра и ровно в десять оказался в бистро «У Петра».

— Здравствуйте.

Капитан был уже тут. Бистро открыли совсем недавно, и, за исключением двух девушек, склонившихся над стаканами сока, мы были единственными посетителями.

— Здравствуйте, — отозвался капитан.

Я сел напротив, испытывая неловкость от того, что не знал, как мне его называть. Товарищ капитан или пан Грешный? Вдруг он не хочет, чтобы к нему здесь обращались «товарищ капитан»? Из затруднения меня вывел официант. Смерив меня испытующим взглядом, он безучастно сказал:

— Слушаю вас.

— Кофе, — попросил я.

— И вам еще кофе, товарищ капитан?

Одну чашку он успел уже выпить.

— Нет, хватит. — Капитан оглянулся на девушек. — Дайте мне тоже сок.

Официант отошел, а я не сдержался и отпустил замечание:

— При вашей-то профессии… Странно, что вас здесь знают.

— Гм, — произнес Грешный, — я работаю в розыске пятнадцать лет, а этот официант здесь, должно быть, еще больше. Прага невелика, молодой человек.

— Да я так, — пожал я плечами и оглядел капитана. На сколько он тянет? Лет на сорок, может, на сорок с небольшим. Он хорошо выглядит, а я — не так уж и молодо.

Я ждал, когда он начнет. Капитан помедлил, пока официант, принеся и поставив перед нами заказанное, не ушел.

— Итак, — приступил он к делу, — вам ничего не пришло в голову, вы ничего не вспомнили и незачем было звонить мне.

— Именно… — А ведь я собирался позвонить ему уже в воскресенье вечером. Насчет песни «День как любой другой». И насчет Бонди. Хорошо, что мне отсоветовала моя бывшая жена. Уличили-то Колду!

— Ну а мы времени даром не теряли, — продолжал капитан, — и кое-чего добились.

Он помолчал и пристально посмотрел мне в глаза. Сейчас скажет, спокойно ожидал я. О Колде.

— В понедельник я допрашивал молодых людей из оркестра Черной.

— Знаю, — не удержался я.

Грешный поднял брови:

— Значит, и вы не потратили вчерашний день впустую.

Я улыбнулся. Знал бы он, как я его потратил!

— Так вот, мы кое-чего добились, — хмуро повторил капитан. — Вы же больше не можете добавить ничего интересного, не так ли?

Я не понимал, зачем он опять возвращается к моим показаниям.

— Так, — подтвердил я.

— А как вы относитесь к Богуславу Колде? — вдруг выпалил капитан.

Вот оно! Наконец-то! — подумал я с облегчением, подыскивая подходящий ответ.

— Не то чтобы мы большие друзья. — Я изобразил улыбку. — Вам небось известно — почему.

— Да, — кивнул капитан. — У Черной были причины расстаться с вами.

Ясно, куда клонит Грешный. Вступать с ним в прения относительно причин и следствий сейчас не стоит.

— Из-за пана Колды, так?

— Помимо всего прочего, — ответил я.

— А вы, разумеется, ревновали…

— Скорее злился, — осторожно уточнил я, — а вы бы на моем месте не злились?

— Это вопрос формулировки, — заявил капитан, — я бы, например, ревновал.

— Пусть будет так, — согласился я, — если дело лишь в формулировке, то можно считать, что я ревновал.

— Тем самым в вашем отношении к Черной, гм… появился новый оттенок.

— Да нет, — покачал я головой.

— Как это нет?! — возмутился капитан. — Уж коли мы строим из себя психологов-дилетантов, так не внушайте мне, что, когда она сошлась с Колдой, а вам был дан от ворот поворот, вы ее за это стали любить еще сильнее.

— Я так не говорил, — возразил я.

— Еще бы, — сказал капитан, — да вы ее должны были люто возненавидеть. Признайтесь, пан Бичовский…