Неле Нойхаус - Живые и мертвые Страница 17

Глаза Катрин сузились.

Кай с Пией переглянулись, но потом Кай отвернулся, потому что не мог сдержать ухмылку. Некоторые люди намеренно стремятся уколоть других.

– Так вот, – обратился Нефф к Остерманну, – вчера ночью я кое-что обдумал. На Рождество ничего не случится. Наш убийца – социально интегрированный субъект, у него есть…

– Вы взяли мою чашку, – перебила его Катрин.

– …семья… и, возможно, он даже куда-то уехал. – Нефф не обратил на нее никакого внимания. Он медленно обошел стол и сделал глоток кофе. – Это, собственно, однозначно подтверждает время совершенных убийств – как раз перед праздниками.

Катрин Фахингер встала, преградила ему дорогу и ткнула указательным пальцем в чашку, которую тот держал в руке.

– Это моя чашка, – повторила она настойчиво. – Здесь это написано. Вы видите? Чашка Катрин.

– Да, действительно, – Нефф наморщил лоб, – но другие были грязные. Вам следовало бы их получше мыть. Немного моющего средства творит чудеса.

– Давайте чашку сюда, – ответила зло Катрин, – и принесите себе потом свою собственную.

– С секретаршами нужно всегда поддерживать добрые отношения. – Нефф снисходительно улыбнулся и протянул ей фарфоровый стакан. – К тому же кофе мог бы быть и получше.

– Я отнюдь не секретарша, – подскочила Катрин, – а старший комиссар уголовной полиции Катрин Фахингер.

Андреас Нефф ничуть не смутился и даже не подумал извиниться.

– Так. На чем я остановился? Ах, да, вернемся к личности убийцы.

– Как вам пришло в голову делать такие выводы на основании этой скудной информации? – поинтересовался Кай Остерманн.

– У нас свои методы, – ответил Нефф с сознанием своего превосходства. – Плюс, конечно, достаточный опыт.

Зазвонил телефон, стоявший в центре стола. Пия, которая сидела к нему ближе всех, наклонилась и взяла трубку. Секунд десять она слушала.

– Мы уже едем, – сказала она коротко и положила трубку.

– Что случилось? – спросила Катрин.

– Выстрелы в Майн-Таунус-Центре, – ответила Пия и вскочила. – Кай, попробуй дозвониться шефу. Мы с Катрин едем прямо сейчас.

– Я поеду с вами, – сказал Андреас Нефф с горящими глазами.

– Нет, вы останетесь. – Пия схватила куртку и рюкзак. – Если понадобитесь, мы дадим знать.

– А что мне здесь делать?

– Держите в голове общую картину, – посоветовала ему Пия. – Ведь, в конце концов, вас для этого сюда вызвали.

* * *

– Я помогу тебе, папа! – заявила София и принесла из ванной на кухню маленький пластиковый табурет. – Я точно знаю, что надо класть в куриный суп.

Она поставила табурет прямо перед ним.

– В самом деле? – Боденштайн был мыслями совсем в другом месте, но заставил себя улыбнуться. – И что же?

– Сначала воду, соль, перец, зелень, – перечисляла малышка, загибая пальцы и прислонившись к рабочему столу. – А потом курятину. Только это должен быть био-цыпленок, а не суповая курица. Ах да, еще грибы! Я так люблю грибы!

– Это, должно быть, вкусно, – кивнул Боденштайн. – Именно так мы и сделаем.

– Я хочу резать морковь, – объявила София, выдвинула ящик стола и взяла один из самых больших ножей.

– Может быть, ты лучше почистишь грибы? – Боденштайн отобрал у нее огромный нож.

– Это скучно! Мама разрешает мне резать морковь. – Девочка скорчила гримасу и начала пританцовывать.

– А я нет, – ответил Боденштайн.

– Но я умею!

– Грибы или ничего.

– Тогда ничего. – София спрыгнула с табурета и так его пнула, что тот полетел через всю кухню. Она скрестила на груди руки и, надув губы, демонстративно уселась на пол.

Боденштайн решил не трогать ее и не обращать на нее внимания. Выходные в обществе его младшей дочери раз от раза становились все напряженнее. С раннего утра до позднего вечера она требовала, чтобы ей уделяли внимание, чрезмерно ревновала его к Розали или к Инке и совершенно не слушалась. Козима, похоже, позволяла ей все, только бы она оставила ее в покое. Как это было когда-то с Лоренцом и Розали. В повседневной жизни он заметно больше занимался детьми, чем Козима, поскольку она часто бывала в командировках или допоздна работала в конторе. Если она на какое-то время оказывалась дома, ей было сложно найти там свое место, так как дети привыкли к жизни без матери. Чтобы не потерять их любовь, она баловала обоих и позволяла им все, что Боденштайн, наоборот, запрещал. Дети быстро научились вить из матери веревки, не испытывая к ней при этом никакого уважения. Козима пыталась быть строгой, но при этом никогда не бывала последовательной. В течение всего этого времени Боденштайн, выступая буфером, улаживал их ссоры и следил за соблюдением правил.

Насколько всего этого недоставало теперь Софии, было хорошо заметно по поведению девочки. Шестилетнюю малышку никогда не учили от чего-то отказываться и придерживаться определенных правил. С легкостью она подчиняла себе бабушек и дедушек, а также няню, на отца же ее обаяние действовало не часто. За ее милым личиком он видел огромную назревающую проблему и спрашивал себя, мог ли он этому противостоять и каким образом. Не из-за Софии ли Инка все еще не переехала к нему окончательно, как они, собственно говоря, планировали? Она никогда не говорила ему этого открыто, но уже давно на выходные, когда он брал Софию к себе, она уезжала домой, и он чувствовал себя брошенным. Когда он однажды заговорил об этом, она возразила, утверждая, что она все равно ему не нужна, если Софи здесь, поэтому она может вполне побыть дома или в ветеринарной клинике.

Между ними не было ни одной открытой ссоры – до этого с Инкой никогда не доходило, – но квинтэссенцией разговора было невысказанное «она или я», что Боденштайна в равной степени разочаровывало и приносило облегчение, потому что Инка тем самым отбирала у него решение. Может быть, с его стороны это было трусостью, эгоизмом, а может быть, ему просто было удобно, но в глубине души он также сознавал, что и у него нет больше ни желания, ни сил на многие годы идти на компромиссы и воспитывать третьего ребенка.

Козима тогда застала его врасплох своей поздней беременностью и фактически поставила перед свершившимся фактом. Это было началом конца. Ребенка Козиме было недостаточно, чтобы удовлетворить свое стремление вновь почувствовать себя молодой. Она закрутила любовную интрижку, не считаясь с семьей. И все разрушила. Не только брак, но и возможность для их маленькой дочки расти вместе с отцом и матерью. Почему, спрашивал себя то и дело Боденштайн, он должен расхлебывать всю эту кашу, которую заварила Козима в своем безграничном эгоизме? Отношения с русским авантюристом уже давно закончились. Мужчина искал темпераментную возлюбленную, а не изможденную мать с маленьким ребенком.

При покупке дома в Руппертсхайне Боденштайн подумал и о Софии, а также о том, что он время от времени вне всякой очереди может брать ее к себе, если возникнет сложная ситуация, но в то же время он не был готов подчинить ребенку всю свою жизнь и уж тем более поставить на карту свои отношения с Инкой.

Он только что съел тарелку супа и сидел за столом, когда зазвонил мобильный телефон. Это была Пия, и ее голос был напряженным.

– Мы едем в Майн-Таунус-Центр, – сказала она. – Там только что стреляли, и теперь там просто хаос. Мы еще не знаем, есть ли убитые или раненые.

При этих словах Боденштайна пронизал страх, и он ощутил, как внутри у него стала зарождаться паника. Часа полтора назад Розали уехала в торговый центр, чтобы перед отъездом в Нью-Йорк сделать пару последних покупок.

– Я приеду, как только пристрою малышку, – сказал он коротко и встал. – Держи меня в курсе!

Потом он дрожащими пальцами набрал номер Розали. Вызов сработал, но она не отвечала. Он попытался размышлять трезво. В такой день, как сегодня, тысячи людей посещают торговый центр. Почему именно с ней должно было что-то случиться? Но разве не все думают так и надеются, если случается какое-нибудь несчастье? Кто-то ведь становится жертвой, а все остальные, кого судьба пощадила, радуются, что это произошло не с ними.

Боденштайн позвонил Инке, и та сразу ответила.

– Мне, к сожалению, нужно срочно уехать по работе, – сказал он. – Можно я приведу к тебе Софию?

– Я еще у пациента, – ответила Инка, чуть замявшись. – Привези ее в клинику. Фрау Вагнер присмотрит за ней, пока я не вернусь.

– Я не знаю, когда смогу ее забрать. – Боденштайн выключил плиту. – В Майн-Таунус-Центре стреляли, беспокоюсь за Розали. Она хотела поехать в Центр, и я не могу ей дозвониться.

– Там сейчас наверняка суматоха, – предположила Инка, – и она не слышит звонка. Не волнуйся. Ничего страшного, если это будет поздно.

Это было именно то, что он ценил в Инке. Точно так же как и он, она подходила к любой возникшей проблеме трезво и решительно. Она была совершенно другой по сравнению с Козимой, которая сначала всегда представляла себе, насколько тяжело, сложно и неприятно будет то, что он предлагал.