Ирина Градова - Чужое сердце Страница 17

– Итого – двенадцать детей, – подытожил Карпухин. – А мы ни на шаг не продвинулись!

– Вы беседовали со всеми родителями? – поинтересовался Лицкявичус, впервые за все время подав голос.

– Кроме Энтиных, – ответил Олег. – Они уехали еще до того, как я смог что-то предпринять. И Лавровских: они сразу отказались.

– Их можно понять: родителей совсем затравили! – воскликнула Ивонна. – Сейчас речь вообще идет чуть ли не об изъятии мальчика и помещении его под опеку до тех пор, пока дело не расследуют до конца. Похоже, в России началась очередная «охота на ведьм»!

– Давайте-ка по порядку, – обратился к журналисту майор. – Пробежимся по всем вашим записям интервью с родителями и попытаемся установить что-то общее.

Через три часа работы мы пришли к выводу, что пострадавших не объединяет абсолютно ничего! Детям было от четырех до восьми лет, и Владик оказался самым старшим. Место похищения не повторялось ни разу, обстоятельства отличались кардинально. С точки зрения материального достатка, пожалуй, прослеживалась общая тенденция – все семьи были отнюдь не бедны, и только Елена Красина, простой преподаватель английского языка, выпадала из общего контекста. Однако майор сразу отбросил классификацию по материальному признаку, так как речь шла не о выкупе, а о похищении органов.

За эти три часа два раза звонил Шилов, чтобы узнать, не собираюсь ли я заночевать в «Волне». Ивонне тоже звонил муж, а Карпухину – дочь и жена. Время перевалило за полночь, а мы не сделали никаких полезных выводов, хотя и перелопатили горы информации, по отдельности собранной журналистом и майором. Когда мы уже собрались закругляться, зазвонил телефон Лицкявичуса. Он вышел за дверь, чтобы не мешать нашему обсуждению. Появившись вновь, глава ОМР сказал:

– Это звонила Рушко из Зеленогорска. Пришли результаты анализов Красиной: кровь и спинной мозг потенциально не подходят ее сыну. Теперь нужно искать отца – Красины в разводе. Кровь мы еще найдем, а вот спинной мозг... В общем, нужен папаша, хотя сама Красина упиралась до последнего, не хотела иметь с ним ничего общего. Вам что-нибудь известно об их отношениях, Агния?

Я покачала головой. Несмотря на то, что Елена являлась моим преподавателем, и даже на то, что я посещала ее дом, она никогда не рассказывала о своем бывшем муже. Лишь однажды обмолвилась, что разведена и они не общаются. Это я и сказала Лицкявичусу.

– Что ж, – произнес он, – тогда нам придется снова побеседовать с Еленой Красиной на этот предмет. Завтра вы когда заканчиваете? Нужно поговорить и с мамашей, и с мальчиком: Рушко сказала, что уже можно попытаться.

У меня было три операции на хирургии позвоночника, а потом я собиралась встретиться со своей подругой Лариской: расшаталась пломба, и мы договорились, что она меня примет. Теперь от этой мысли придется отказаться – насколько мне известно, мой начальник не принимает никаких оправданий и отговорок, кроме скоропостижной смерти.

Мне было очень жаль Елену. Не только потому, что ее сын попал в руки мясников, но и оттого, что с Толиком, похоже, все обошлось, а вот здоровье Владика все еще находилось под большим вопросом. Операцию по изъятию почки провели, судя по всему, успешно, но он потерял слишком много крови, находился в стрессовой ситуации и не прошел положенной реабилитации. Я прекрасно представляла, что может чувствовать мать, у которой отняли ребенка, а потом изувечили, – пережить такой кошмар не пожелаешь и злейшему врагу! А теперь мне предстояло допрашивать несчастную женщину в присутствии Лицкявичуса, который обычно не церемонится, не подбирает нужных слов, а просто режет правду-матку, мало заботясь о чувствах собеседника.

И на этот раз он не собирался изменять своим привычкам. Елена казалась сильно похудевшей и изможденной. Темное платье, висевшее на ее тонкой фигуре, словно на вешалке, лишь подчеркивало этот факт. Без косметики она выглядела намного старше, чем я привыкла думать, и впервые за время общения с ней я поняла, что моей преподавательнице, должно быть, не меньше пятидесяти. Владика рано утром перевели в обычную палату, и она сидела на краешке его кровати. Заведующая отделением реанимации, стоя в дверях, подала ей знак выйти в коридор.

– Я поговорю с мальчиком, – начал Лицкявичус без обиняков, обращаясь к Елене. Та сделала робкую попытку возразить, но глава ОМР не обратил на это ни малейшего внимания. – А вы, Агния, пока побеседуйте с мамашей. Мы ведь обговорили с вами круг вопросов, которые следует задать? В остальном можете действовать, как сочтете нужным.

Елена с мольбой устремила на меня взгляд, но я отвела глаза: это нужно было сделать, и мешать Лицкявичусу не входило в мои планы. Владик испуганно смотрел на нас со своей койки, но не сказал ни слова, будто понимая, что реальную власть здесь представляет именно мой начальник, и бесполезно обращаться за помощью даже к матери.

– О чем он будет с ним говорить? – спросила Елена нервно, едва мы покинули палату.

– Да не волнуйтесь вы так, – попыталась успокоить я. – Андрей Эдуардович – врач, он не причинит вреда Владику!

– Он еще такой слабенький, – почти всхлипнула Елена. – Неужели нельзя подождать?

– Мне очень жаль, но – нет. На карту поставлена жизнь не только вашего сына, поэтому нужно действовать быстро. Владик – единственный ребенок, которого похитили в достаточно сознательном возрасте, чтобы он смог рассказать, что же произошло с ним на самом деле. Остальные дети еще слишком малы для этого, так что, возможно, ваш сын, Лена, – единственный полноценный свидетель.

– Ну, хорошо, – вздохнула она, садясь на обтрепанный, проваливающийся в середине диван, стоящий в коридоре. – А о чем вы хотели поговорить со мной?

Я ответила не сразу, собираясь с мыслями.

– Я знаю, что вы уже разговаривали с майором Карпухиным, – сказала я наконец. – Он в основном задавал вопросы, касающиеся обстоятельств похищения, я же хотела бы спросить о другом. Скажите, не проходил ли Владик каких-нибудь обследований незадолго до того, как пропал?

Елена задумалась всего на мгновение.

– Да, – ответила она, – нам требовалась справка для посещения тренировок в плавательном бассейне, и мы прошли полный медицинский осмотр. Вы же знаете, что Владик занимается водным поло?

Записав адрес поликлиники, где мальчик проходил всех врачей, я задала следующий вопрос:

– Почему вы так не хотели, чтобы отец Владика узнал о проблемах сына? К счастью, ему уже лучше, но ему все же может понадобиться еще одно переливание крови и, возможно, немного спинного мозга, так как у него забрали часть во время операции по изъятию почки...

При этих моих словах Елена снова всхлипнула.

– Господи, как вообще такое могло произойти с моим ребенком?! Я учила его не разговаривать с незнакомыми, учила не доверять людям, но он все же пошел с кем-то чужим – почему?

Нас тоже очень интересовал этот вопрос, но пока ответ на него отсутствовал. Я вернулась к проблеме отца Владика.

– Так почему вы противились тому, чтобы известить бывшего мужа?

Елена заметно замялась.

– Понимаете, мы... не слишком хорошо расстались, – сказала она, опуская глаза на свои руки, нервно теребящие край платья.

– То есть?

– У нас были... некоторые разногласия в отношении воспитания Владика. Вернее, большие разногласия, если уж начистоту!

– Ваш бывший муж бил сына? – прямо спросила я.

Елена кивнула.

– Случалось. Сначала он делал это, когда я не видела, – думала, что синяки Владик получил в детском садике, ведь мальчишки постоянно дерутся. Сам он никогда на папу не жаловался – боялся, наверное. А однажды вечером, когда мы все находились дома, Владик попросился гулять с ребятами, но до этого Сергей, мой муж, приказал ему убраться в детской. Он не закончил, но сказал, что доделает все, когда вернется. Сергей вдруг отчего-то разозлился и начал орать на сына. Тот начал отвечать, и муж ударил его так, что мальчик отлетел к противоположной стене. Я повисла у него на руке, пытаясь не позволить бить дальше, но муж так рассвирепел, что почти не соображал, что делает. Мне тоже досталось как следует – Сергей мне два ребра сломал.

– Но это же не впервые случилось, верно? – уточнила я.

Елена избегала смотреть мне в глаза: очевидно, ей было стыдно из-за того, что приходится вываливать всю подноготную малознакомому человеку. Тем не менее она честно ответила:

– Нет, не впервые, но раньше Сергей не поднимал руку на сына в моем присутствии. Когда он ударил меня в первый раз, я собрала вещи и хотела уходить. Видели бы вы, Агния, как он умолял меня остаться – даже на коленях стоял, просил подумать о сыне. Вот я и подумала – без отца ведь ребенку плохо! Это, наверное, была моя самая большая ошибка, надо было уйти прямо тогда, но идти-то особенно некуда. Я ведь иногородняя, а квартира принадлежала мужу. Я даже маму перевезла, он не возражал, и в случае моего ухода мы втроем практически остались бы на улице! Не скажу, что Сергей часто поднимал на меня руку – так, время от времени. Он занимал довольно высокую должность в международной компании – мы ведь и познакомились на переговорах, где я присутствовала в качестве переводчика. Сергею приходилось нелегко – работа под сильным прессингом, материальная ответственность и все такое. Все свои неприятности и неудачи он срывал на мне, хотя, когда дела шли хорошо, он вел себя безупречно. Представляете, мои друзья всерьез считали, что мне здорово повезло «отхватить» такого мужа, как Сергей! Они не знали, что творится за дверями нашей квартиры, ведь муж делал все, чтобы создать видимость благополучия. Он никогда не бил по лицу, старался не оставлять следов. Но Владик стал последней каплей, и я поняла, что больше не смогу подвергать ребенка такой опасности: если спустить все на тормозах, то впоследствии остановить Сергея вовремя может не получиться! Я пригрозила ему, что напишу заявление в милицию, и на этот раз муж меня правильно понял. Он ушел, оставив нам квартиру. Потом он пытался отсудить ее, но, так как нам с сыном полагалась большая часть, отступился. Тут немалую роль сыграла сама судья, которая пристыдила Сергея за его крохоборство, ведь он – состоятельный человек и владеет не одной квартирой. Позже Сергей угрожал отобрать у меня Владика, но потом, к счастью, отказался от этой мысли. В общем, он оставил нас в покое, и я так радовалась, что мечтала больше никогда не видеть его, вы можете меня понять, Агния?!