Патрик Квентин - Он и две его жены Страница 17

– Ну, – сказал я со злостью, – мне кажется, что ты достаточно намутила воды.

Я чувствовал, что обвиняю ее незаслуженно, что она имеет право бросить точно такой же упрек мне. Однако Анжелика этого не сделала. Она стояла у окна с падающими на плечи блестящими волосами, спокойная и печальная.

– Расскажи мне о Джейми, – попросила она.

– Что я могу тебе сказать? Его кто-то застрелил. В ту ночь, в квартире, которую он снимал.

– Но кто?

– Откуда я могу это знать? – И что я вообще знаю об этом твоем Ламбе? Ты должна разбираться в этом лучше меня.

– Ты думаешь, что это... я? – спросила она чуть слышно.

Меня так и подмывало бросить ей в лицо: а почему бы и нет? Ведь ты с ума сходила по нему, а он обращался с тобой как с собакой; не прошло и суток, как он вышвырнул тебя из дома и из своей жизни. Однако, мне еще хватило рассудка на то, чтобы понять, что сейчас не время для упреков. Анжелика не была преступницей – она была только помехой на пути. Нужно было только обезвредить ее – для блага Бетси, для блага Дафны и Си Джей, а прежде всего для моего собственного блага.

– Я знаю, что ты его не убивала, – сказал я наконец. – Полиция установила, что Джейми был застрелен между половиной второго и двумя часами. Значит, до момента убийства ты минимум час провела в моем доме.

– Значит, ты уже разговаривал с полицией?

– Разумеется.

– А эта... эта женщина? Эта бонна?

– Она тоже.

– Тогда ты должен был рассказать им обо мне. Газеты начнут трубить об этом, и Бетси все узнает. Да, натворила я дел. О, Билл!..

На ее лице отражалась исключительно забота обо мне. "Бог мой! – подумал я. – Неужели она начнет теперь разыгрывать кающуюся грешницу?" И вдруг план, который, когда я излагал его Полу, казался мне столь надежным и практичным, утратил в моих глазах свои положительные качества.

– По правде говоря, – сказал я, – я ни слова не сказал о тебе. Элен тоже.

Затем я рассказал ей обо всем, что сделал до настоящей минуты. И по мере того, как я говорил, я все меньше выглядел в собственных глазах ловким политиком и триумфально коронованным вице-председателем. Я видел себя как кого-то другого; жалкого, покорного работника управленческого аппарата, непостоянного, как флюгер. Может быть, мне было бы легче, если бы Анжелика не смотрела на меня так внимательно. Но эти огромные серые глаза были неотрывно прикованы к моему лицу, и, хотя в них не было ни тени упрека, мне все равно казалось, что в них я читаю свой приговор, что я без труда угадываю ее мысли: "А ведь это человек, которого я когда-то любила!" Хотя я и знал, что сам навязываю ей эту роль, я невольно считал ее в эту минуту моральным арбитром и из-за этого чувствовал к ней ненависть. Кто она сама, чтобы иметь право судить меня?

Наконец я закончил. Анжелика, закурив очередную сигарету, сказала почти деловым тоном:

– Значит, дело это теперь выглядит так?

– Да, все обстоит так, как я тебе сказал.

– Итак, я поставлена в зависимость от Дафны. Если полиция начнет меня допрашивать и у меня не будет никакого алиби, я буду вынуждена сказать правду, а это будет гибельно для тебя и для Коллингхемов. Но... если я не скажу правду, они придут к заключению, что это я совершила убийство. Тогда они арестуют меня, ведь так?

Эта простая констатация факта прозвучала в моих ушах как обвинение. Но голос Анжелики совсем не изменился... и она продолжала смотреть на меня с той же приводящей меня в бешенство кротостью, как будто она просила простить ее за что-то. А когда я промолчал, она спросила:

– Как ты хочешь, чтобы я поступила?

"Лучше всего умри! – подумал я. – Исчезни... пропади!" Передо мной стояла Анжелика, мое проклятие. Женщина, всегда преследовавшая одну и ту же цель: уничтожить, погубить меня!

Она отвернулась к окну и взглянула на раскинувшуюся перед ней панораму крыш и каминных труб. Потом снова взглянула на меня и сказала:

– Ты знаешь, что я никогда не была в квартире Джейми. Он не хотел, чтобы я к нему приходила. В Нью-Йорке мы провели всего несколько недель, у нас здесь нет общих знакомых или друзей. Может быть, полиция не выйдет на мой след.

– К сожалению, уже вышла... Джейми был убит из твоего пистолета.

– Из моего пистолета?

– Из того, который лежал у тебя под подушкой. Трэнт нашел его возле трупа и показал мне. Я сразу узнал его. Ты знала, что он у Джейми?

– О, да, – она подтверждающе кивнула головой. – Он забрал его у меня три дня назад.

– Зачем?

– Это было в тот день, когда он пришел ко мне и сказал, что женится на Дафне. Он ожидал, что я устрою ему сцену, а когда увидел, что я не собираюсь этого делать, впал в страшную ярость и... Но мы были тогда в спальне, и мне удалось вытащить пистолет из-под подушки. Это привело его в чувство. Позже, когда Джейми уже уходил, он спросил, не могу ли я дать его ему. У него не было ни гроша, и он хотел заложить пистолет. Так он и забрал его.

Анжелика говорила об этом совершенно естественно, как если бы речь шла о нормальных отношениях между нормальными людьми. Полный хаос и бессмысленность жизни Анжелики были очевидны. Мысль, что я в какой-то мере виновен перед ней, совершенно меня покинула. Желание причинить ей боль снова вернулось ко мне вместе с презрением, столь выгодным мне в эту минуту.

– Полагаю, мое кольцо ты тоже отдала Джейми, чтобы он заложил его? Полиция нашла это кольцо в его квартире.

Румянец сперва окрасил ее щеки, а потом разлился по всему лицу.

– Да, я дала ему твое кольцо.

– Чтобы он его заложил?

– А почему бы и нет? – Ее лицо, залитое румянцем, стало совсем молодым и особенно красивым, но глаза метали молнии. – Надеюсь, ты не предполагал, что я храню его как драгоценную память о прошлом?

– Оно было у тебя на пальце в тот первый вечер.

– Ну и что с того?

– Ах ты... – Я вовремя остановился. Было бы безумием сейчас отпускать вожжи. Я только спросил на всякий случай: – Где ты купила этот пистолет?

– В какой-то лавчонке на Третьей авеню.

– И зарегистрировала его на свою фамилию?

– Конечно.

– Как Анжелика Хардинг?

– Нет. Как Анжелика Робертс.

Я мог бы этого ожидать. Уже тогда, когда Пол звонил по телефону в отель, возникло недоразумение с фамилиями. Однако я всегда думал о ней как о женщине, носящей мою фамилию. И тут мой мозг начал лихорадочно работать.

– Какой адрес ты указала?

– Западную Десятую улицу. Ведь я там жила.

И снова меня пронзило ощущение, что лейтенант Трэнт находится в этой комнате, оставаясь невидимым для нас. Однако на этот раз он не представлял для меня угрозы. Ни он, ни Анжелика. Они оба перестали иметь для меня какое-либо значение, так как я увидел, что смогу манипулировать ими как пешками. Трэнт найдет эту лавку на Третьей авеню, с этим он наверняка справится. Там он установит фамилию покупателя пистолета. Но что дальше? Он ничего не узнает об Анжелике Хардинг, связь которой со мной подсказывает элементарная логика; ему расскажут только о некой Анжелике Робертс, проживающей на Западной Десятой улице. Он пойдет туда и установит, что ни с кем близко не знакомая женщина с этой фамилией прожила несколько недель в квартире другого квартиросъемщика, откуда недавно выехала. Возможно, он заподозрит ее... он даже наверняка ее заподозрит хотя бы потому, что она купила пистолет и исчезла именно в день убийства. Но при всем при том он будет не в состоянии ее отыскать, если не застанет ее на Западной Десятой по имеющемуся у него адресу.

А там он не застанет ее наверняка. И в Нью-Йорке ее не будет тоже. Пусть прочесывает Соединенные Штаты в поисках женщины со столь распространенной в нашей стране фамилией. Даже Трэнт с его пугающей проницательностью не сможет найти ее в маленьком Клакстоне в штате Айова.

Чувство облегчения и разрядки настроило меня даже слишком оптимистично. Новый план казался мне теперь ясным и логичным. А для его осуществления требовалось всего лишь, чтобы Анжелика сделала именно то, что она намеревалась сделать. И даже эта минимальная опасность не будет угрожать ей сколько-нибудь долго, потому что Трэнт, несомненно, найдет другое объяснение убийству – виновным окажется какой-нибудь бродяга или незадачливый собутыльник надравшегося Джейми, – и имя Анжелики навсегда погрузится в забвение.

Я почувствовал себя так бодро, как если бы я был самим Си Джей. Анжелика тем временем села на кровать. Румянец исчез с ее лица, а вместе с ним и следы гнева. Вернулось прежнее выражение покорности судьбе, как если бы она хотела сказать или спросить: "Зачем я вообще родилась?"

– На Западной Десятой никто тебя не знает? – спросил я.

– Только одна женщина из квартиры напротив.

– А она знает, что ты из Клакстона?

– Конечно же, нет!

– Тогда слушай...

Охваченный энтузиазмом, я не сомневался, что Анжелика согласится с моим планом. И действительно, так оно и случилось. Когда я объяснял ей все это, она слушала в полном молчании, и только когда я закончил, сказала тихим, напряженным голосом: