Эд Макбейн - Румпельштильцхен Страница 17

— Сколько же?

— Да я даже сам не знаю, — ответил Эйб, — но поверь мне, что очень много. А когда тебе нужно все это узнать?

— Сейчас.

— Твое «сейчас» я как должен понимать: «сейчас — сей момент» или «сейчас — через десять минут», или может быть «сейчас — завтра утром»? Мэттью, ты все-таки потрудись оговорить сроки.

— Мне хотелось бы поговорить с ее адвокатом, Эйб. И если ты сможешь помочь мне найти его…

— Да что такого необыкновенного в этом концертном контракте? — Сам по себе он не столь уж и важен.

— А что же тогда?

— Важно, оставила ли она завещание или нет.

— Ты что, хочешь, чтобы я еще пустился и на поиски завещания? Поимей же совесть, Мэттью.

— Ты только выясни, кто из ваших представлял ее интересы, и тогда я уже стану надоедать исключительно ему, ладно?

— Подожди-ка, — сказал мне Эйб, — я оставлю тебя пока на линии, я не кладу трубку.

— Спасибо, поблагодарил я.

Я ждал.

Вошла Синтия с чашкой кофе для меня. На ней были темно-синие брюки в обтяжку, синие же лодочки на высоком каблуке и блузка нежно-голубого цвета. Я глядел на нее в крайнем удивлении; Синтия очень редко носила брюки в офисе, отдавая по большей части предпочтение юбкам, которые очень выгодно подчеркивали все достоинства ее стройных, покрытых золотистым загаром ног. Она поймала на себе мой взгляд.

— Что такое? — поинтересовалась она.

— Просто я несколько удивлен.

— А что, разве не хорошо?

— Да нет же, очень здорово, — поспешил успокоить я ее.

— Тогда в чем дело?

— Обычно ты носишь юбки…

— А это так, для разнообразия, — сказала она, передернув плечами. — А что, разве существует какой-нибудь регламент на этот счет?

— Нет, конечно.

— Ну ладно. А вот Фрэнк говорит, что я выгляжу просто потрясающе.

— А-а… так ведь они вообще ничего не понимает в женских ножках.

— Chacun son gout,[4] — заметила она. — Да, кстати, а ты знаешь о том, что ты все еще сидишь с телефонной трубкой в руке?

— Это я жду Эйба Поллока.

— Его всегда приходистя ждать целую вечность, — проговорила она. — Сливок у нас больше нет, а поэтому я налила тебе туда «Дари-Рич».

— Превосходно, спасибо, Син.

— Не за что, — ответила Синтия и выпорхнула из кабинета.

Я упорно продолжал ждать. Когда же Эйб наконец снова вернулся на линию, он сказал:

— Мэттью, кажется это займет еще некоторое время. У нас там наверху сейчас проводят большое совещание по поводу еще одной из наших многомиллионых сделок.

— Да-да, конечно.

— … и в данный момент я не могу никого вызвать оттуда. Ты в ближайшее время никуда не собираешься?

— Через двадцать минут мне нужно быть в банке «Трисити».

— Хорошо, ведь это рядом с нами. Ты сможешь зайти сюда после того, как освободишься? А я к тому времени разузнаю, кто же все-таки занимался этим контрактом, и ты тогда сможешь переговорить непосредственно с ним самим.

— Я не смогу быть у вас раньше двенадцати-половины первого, Эйб.

— Меня там тогда уже не будет, я ведь очень рано обедаю. Но, знаешь, я тогда оставлю для тебя записку, и еще я попрошу его дождаться тебя, идет?

— Я буду тебе очень признателен.

— Пустяки. А по тому, по другому вопросу, я тебя очень прошу, дай нам время хотя бы до конца недели. Ведь мой клиент — но только это строго между нами — не может сосчитать, сколько будет если к двум прибавить два, и у него целая вечность уйдет на то, чтобы просмотреть все свои книги и раскопать в них оптовые цены на все бутылки. Тогда с этим до пятницы, ладно?

— Отлично, Эйб.

— Я бы пожелал тебе прекрасного дня, — снова заговорил Эйб, — но мне кажется, что скоро пойдет дождь.

В Калусе во время сезона дождей можно ожидать грозу каждый день часа в три-четыре после полудня, как раз в это время зной в сочетании с высокой влажностью больше всего досаждают изнывающим от жары горожанам, нагоняя на них послеобеденную истому. Когда же на землю проливается дождь, то он безжалостно бросается в атаку на мостовые и тротуары, но хватает этого запала всего на какой-нибудь час или около того. Конечно, на какое-то время проливной дождь приносит хотя бы некоторое подобие облегчения, но стоит лишь ему перестать, как все тут же возвращается на круги своя, словно никакого дождя не было и в помине. О да, по сточным канавам текут быстрые потоки мутной воды, повсюду разливаются огромные темные лужи, и то здесь, то там дороги просто-напросто затопляет — но на смену непродолжительному ливню вскоре вновь приходят зной и влажность. И через каких-то несколько минут в воздухе снова повисает душное, потное марево. Но подобное бывает только во время сезона дождей. А январь вовсе не является таковым. В январе дождь вообще никто не ждет. Но тем не менее, как и предполагал Эйб, где-то в районе полудня на город обрушился сильный ливень. Это было как раз, когда я выходил из здания «Трисити», и конечно же за время своей короткой перебежки от банка до дверей конторы «Блэкстоун, Гаррис, Герштейн, Гарфилд и Поллок».

Большинство юридических фирм, особенно те, чьи названия сами по себе больше напоминают скороговорку, да еще такую, что язык можно сломать, позволяют своим секретаршам и служащим на коммутаторе отвечать на телефонные звонки просто и сжато, что-нибудь типа: «Юридическая служба». Но фирма «Блэкстоун, Гаррис, Герштейн, Герфилд и Поллок» не относилась к их числу. Когда я неторопясь вошел в огромную сплошь застеленную коврами приемную, располагавшуюся за массивными дубовыми дверьми, блондинка за секретарским столом весело щебетала в трубку телефона: «„Блэкстоун, Гаррис, Герштейн, Гарфилд и Поллок“, доброе утро…» Направляясь к ней через всю приемную, и на ходу стряживая воду с волос и с рукавов дорогого пиджака, который, как мне теперь казалось, обязательно сядет и будет впору если только моей дочери, я слышал, как она говорила в трубку: «Да, конечно, сэр, утро сегодня не очень доброе». Потом она еще слушала какое-то время. «Да, совершенно верно, сэр, — согласилась она, — это уже даже и не утро, действительно, уже день». Я молча стоял у ее стола. Блондинка взглянула на меня, мученически закатика глаза и сказала в трубку: «Да, и тоже не очень хороший, нет, сэр, а с кем вы хотели бы поговорить, сэр?» Затем она кивнула и сказала: «Подождите, пожалуйста», — и уже после этого она быстро подключила куда-то один из проводов.

— Я могу вам чем-нибудь помочь, сэр? — это уже ко мне.

— Эйб Поллок обещал оставить здесь для меня записку. Я — адвокат Хоуп.

Я понятия не имею, почему юристы именно так представляются другим юристам или людям, работающим в области юриспруденции, но тем не менее, почему-то так принято. Иногда мне кажется, что это как бы секретный пароль, что должен дать понять собеседнику, что его по телефону или лично пытается достать вовсе не водитель грузовика и не мусорщик, а юрист, такой же «его сиятельство адвокат», как и он сам. Но как бы то ни было, такова традиция. Для моего местного банка я просто «мистер Хоуп». А для юридических контор Блэкстоуна, Гарриса, Герштейна, Гарфилда и Поллока, я адвокат Хоуп.

— Да, сэр, — ответила мне секретарь. — Вот ваша записка.

С этими словами она протянула мне маленький листок для заметок, в верхнем углу которого были напечатаны имя и инициалы Эйба Поллока. В той записке он написал своим корявым почерком:

«Адвокат Миллер — Дейл О'Брайен будет ждать тебя здесь после обеда.»

— Не могли бы вы дать знать адвокату О'Брайен, что я уже пришел, — обратился я к секретарю. — Меня там ждут.

— Да, сэр, ответила она, и подключилась к коммутатору. Выждав некоторое время, она проговорила в трубку: «Вас ожидает адвокат Хоуп, — и кивнув добавила, — прямо здесь». После она вновь обратилась ко мне — Пройдите, сэр. Сначала войдете вон в ту дверь, а там найдете третий офис слева.

— Спасибо, — поблагодарил я.

Проходя через дверь, ведущую к внутренним помещениям, я слышал, как секретарша снова отвечает кому-то по телефону: «Блэкстоун, Гаррис, Герштейн, Гарфилд и Поллок, добрый день», — и я уже начинал чувствовать себя одним из членов фирмы: по крайней мере, первая проверка была уже позади, мое имя запомнили. Я подошел к двери, ведущей в третий слева офис, и осторожно заглянул вовнутрь. В небольшой приемной за столом секретаря сидела молодая женщина, которой, как мне показалось, не было еще и тридцати. Из приемной уже непосредственно в кабинет вела массивная дверь, отделанная панелями из орехового дерева. Женщина, видно, искала что-то в верхнем ящике стола, но услышав, как я вошел, она тут же взглянула в мою сторону.

— Привет, — сказала она.

У нее были волосы цвета опавшей осенней листвы, такие же рыже-коричневые, они вдруг неожиданно напомнили мне о том, что на свете еще бывает и смена времен года, чего мне все это время так недоставало в Калусе. И уж глаза-то у нее просто определенно были зеленые, потому что это был единственный цвет изо всех, что мог бы сочетаться с красновато-коричневым оттенком ее волос, он напоминал собой дурманящую зелень тропических зарослей. Лето в глазах, в волосах — осень, а губы ее дышали весенней свежестью, они были настоящими, на них не было даже штриха помады — а тогда где же могла находиться зима, чтобы можно было полностью завершить картину? Целый водопад веселых веснушек обрушивался с ее высоких скул вниз, к лисьему носику. Очки с большими стеклами были сдвинуты наверх, в волосы, и они казались двумя застекленными окошками на покрытой ржавчиной крыше. Близоруко щурясь, она какое-то время глядела в мою сторону, а затем опустила вниз очки и лучезарно улыбнулась — от этого сердце у меня в груди замерло. Я тут же осознал, что как только я закончу свои дела с О'Брайеном, ничто не помешает мне пригласить ее отправиться вместе со мной в путешествие по Бразилии, или на Галапагос, или на Аляску, Гавайи, в Россию в конце концов или может быть даже на Луну. Я был готов уехать вместе с ней куда угодно и даже до того как я закончу все свои дела с О'Брайеном, вот прямо сейчас, сию минуту, я был уже готов вообще даже не встречаться с этим О'Брайеном.