Сергей Рокотов - Нечто под маской Страница 17

Поели, попили, по традиции погорланили песни. Бермудская вышла на балкон покурить с отчимом.

- Курить стала, дочка, нехорошо, - ласково журила мать.

- Устаю очень, работы много. Егор Степанович тоже недоволен. Обещала бросить, - отрезала Ольга и захлопнула дверь на балкон.

- Как жив-здоров, Витюшка? - спросила Ольга, буравя своего первого мужчину черным немигающим оком.

- Помаленечку, Лелечка, помаленечку. Согласно своей скудной доле... Дела наши провинциальные, работа унылая... Но... есть кое-что и для души, вздохнул Витенька. - Глядишь, и я на что-нибудь сгожусь...

- На что же ты годен? - расхохоталась Ольга, глядя с брезгливой жалостью на своего бывшего любовника. - Сдал, полысел, усох весь как-то... Поганец... И на что тогда польстилась, за что страдала?

- Так, Лелечка, - угодливо согнулся Витенька, нимало не обижаясь на её слова. - По мелочи, токмо по мелочи, по аптекарской нашей части. Бывает, нужно...

- Для чего? - спросила Ольга, хотя она мгновенно поняла его мысль и насторожилась. Недооценила она отчима, не так-то он прост.

- Так... научными исследованиями занимаюсь в свободное от основной работы время, с наркотическими веществами дело имею. И имею основание полагать, что могу в той или иной степени воздействовать на рассудок и даже..., - он понизил голос и почему-то поглядел вниз с третьего этажа, на само существование людей, если таковые особи препятствуют продвижению, так сказать, к светлому коммунистическому будущему...

- Есть, есть ещё такие, - прищурилась Ольга и слегка погладила его по покатому узенькому плечу. - Постарел ты, однако, Витенька...

- Наше дело стариковское, Лелечка, - осклабился Удищев. - А вот ты какой красавицей стала, смотреть страшно... - И тоже дотронулся до пышного тела Ольги, только немного пониже, ближе к талии...

- Убери ручонки, паренек, - хмыкнула Ольга. - Не про тебя товар...

Ей нравилось говорить с отчимом. Наконец-то, она могла быть самой собой. Придуривалась в стихах, придуривалась перед мужем, перед домработницами, перед литературным окружением. А тут все свои... Да какие интересные люди, какие интересные предложения...

- А то бы, по старой-то дружбе? - плотоядно улыбался Витенька.

- Поглядим, - шепнула Ольга. - Выкинь папиросу, тлеет, вонь пошла...

Зашла в комнату, ещё раз оглядела её придирчиво, удовлетворенно кивнула головой и распорядилась:

- Налей ещё по одной, мать! И все! Баста! Неудобно на творческий вечер пьяной приходить...

..."И веет над родной страною великий ветер перемен...", - без предисловия продекламировала, входя на сцену Пружанского Дворца культуры в длинном бархатном черном платье знаменитая поэтесса Ольга Бермудская. Раздался взрыв аплодисментов. На сцену полетели букеты цветов. Аплодисменты сопровождали выступление поэтессы и в дальнейшем. Любители и ценители настоящей поэзии не жалели своих ладошек. Не водилось ещё в засраном Пружанске таких знаменитостей, как Бермудская.

После выступления был банкет, а потом поэтесса поехала на горисполкомовской "Победе" в номер "люкс" местной единственной гостиницы. С ней, якобы для делового разговора направился её отчим Виктор Удищев. Мамашу отправили домой...

... Через два с половиной часа Витенька вернулся к законной супруге очень возбужденный, с горящими глазенками-бусинками. Потому что разговор между ним и падчерицей состоялся весьма примечательный.

... - Поняла тебя, Виктор, все поняла. Я, признаться, думала, ты просто мелкий поблядун. А ты у нас, оказывается, ученый... Академиком мог бы стать...

- Не имею возможности и желания, Лелечка. А вот тебе угодить всегда готов. Поняла меня, деточка? Это вот возбуждает до кошмара, человек, так сказать, впадает в состояние эйфории и сколько нужно в таком восторженном состоянии пребывает. Главное это соблюсти пропорции, чтобы необходимое время его в таком состоянии продержать. Недобрать или перебрать опасно. Человечка, так сказать, тянет на откровенный разговор, язык у него как шнурок развязывается, все выложит, что нужно. Или сделать может, что нужно - ударить, убить даже, если кто под горячую руку подвернется... А вот от этого... человечек забывает о жизненных реалиях и располагается душой к делам амурным, неукротим становится, как, прости ты меня, старика, кобель-производитель либо наоборот сучка ебливая. Проверено! - нахмурил он свои жиденькие бровки и поднял вверх гибкий указательный палец. - Иначе не посмел бы даже предлагать. Но если перебрать, совсем обмякает человечек, в сон его тянет, и начинаются всякие там угрызения совести, глупость, короче. В таком случае, надобно его немножечко снова подогреть. А вот это..., - он понизил голос. - Выйди-ка на балкон, Лелечка. Я про это ещё не говорил. Мало ли что тут в гостинице, прослушивают, бывает, в таких-то номерах. Так вот, - сказал он, когда они вышли на балкон. - Это страшная вещь... Вызывает сердечный удар, и никто, никакая экспертиза не установит истинной причины летального, так сказать, исхода событий.

- Хватит! - оборвала его Ольга, отчего-то мрачнея. - Поняла я. Я смышленая, понимаю с одного раза, мне повторять не надо!

- Ну? - напрягся Витенька. - А как насчет вознаграждения за усердие?

Ольга открыла перед ним балконную дверь, и, когда они снова вошли в комнату, оглядела плешивца с головы до ног, тяжело вздохнула и стала снимать платье...

... - Нет, - досадливо сплюнула она минут через семь. - По аптекарской части ты куда толковее. Все, езжай домой, неудобно.

... А вспомнила о хранящихся у неё в потайном месте порошочках Ольга Александровна более десяти лет спустя. Порошочки, разумеется, постоянно обновлялись приезжавшим из Пружанска Витенькой, постоянно находившемся в присутствии Егора Степановича в положении вопросительного знака и с не сходящей с губ угодливой улыбочкой.

... Вспомнила тот день Бермудская, и у неё снова перекосилось от бешенства лицо... Да, такое не забывается...

... - Ольга Александровна! Вас к телефону! - крикнула прислуга из-за закрытой в кабинет двери, не смея войти.

- Кто это, Дашенька? - спросила, не вставая с рабочего кресла Бермудская. - Я так занята, в редакции ждут мою рукопись!

- Мужчина какой-то, голос приятный, вежливый...

- Ну раз вежливый - бегу, Дашенька. Налей мне, милочка, полстаканчика "Крем-Соды", что-то во рту пересохло.

- Ольга Александровна, вас беспокоит некто Валентин Константинович Нарышкин, - раздался в трубке приятный баритон. - Я звонил в Союз писателей, там сказали, что моя рукопись у вас. Мне хотелось бы знать ваше мнение...

Поначалу Бермудская сделала вид, что не помнит эту фамилию, потом сделала вид, что напрягает память и стала соображать, когда можно назначить аудиенцию. А назначить её надо было именно тогда, когда нужно...

... - Так, в ближайшие дни никак не получится, работы прорва, соображала Бермудская. - Потом я улетаю в Италию на Конгресс миролюбивых сил, прилетаю, и сразу же в Индию на встречу с прогрессивными писателями стран Востока, потом у меня Пленум Союза писателей, потом... Соединенные штаты, господи, знали бы вы, как неохота туда ехать... Вечно у них какие-то подковырки по поводу нашего метода социалистического реализма... А и отказаться ехать никак нельзя, надо уметь отстаивать свои идеалы. Но... перед Штатами есть небольшое окошечко. Это будет... Это будет пятнадцатого октября. Вы приедете ко мне на дачу в Барвиху. Предварительно позвоните, там есть телефон. Запишите телефон и адрес...

- А вам, правда, понравились мои романы? - воодушевился Нарышкин. Какой, однако, у него красивый баритон... Поглядеть бы на его обладателя...

- Да если бы не понравились, разве бы я вам назначила рандеву? У меня просто-таки завал рукописей, взялась я на свою голову работать с молодыми авторами! Все, пока! Пишите еще! Вы очень талантливы, Валентин Константинович, у вас хороший слог, интересные сюжеты. Но... А вот про это самое "но" мы с вами и побеседуем пятнадцатого октября у меня на даче. Там нам никто не будет мешать. Все, извините, бегу за письменный стол...

... Ольга Александровна не случайно выбрала именно это число. Четырнадцатого октября Егор Степанович отбывал в Сочи в ведомственный санаторий. Дача была свободна.

День выдался хорошим, погожим. Бермудская прибыла на дачу ещё накануне. Попарилась в бане, навела марафет. На ней было шикарное длинное платье с декольте и вызывающим разрезом сбоку, она сделала модную прическу и надушилась настоящей "Шанелью". Было-то ей в ту пор всего тридцать четыре года, женщина в самом цвету. Плюс мэтр, почти что классик, лауреат и тому подобное... Она должна была произвести эффект на провинциального учителя литературы...

... Нарышкин предварительно позвонил, а в пять часов вечера как штык явился перед ясные черные очи Ольги Александровны...

... Впечатление, произведенное им, оказалось гораздо сильнее, чем предполагала Бермудская. Она влюбилась в него с первого взгляда, в этого худощавого, среднего роста блондина с голубыми глазами и прямым носом, с густыми подстриженными усами, в черном модном плаще и маленькой клетчатой кепочке. Ему было лет тридцать, не более. И похож он был не на провинциального учителя, а на английского джентльмена.