Фридрих Незнанский - Убийство в состоянии аффекта Страница 17

– А при вас он не приходил?

– Нет, он звонил при мне несколько раз и мучил ее даже по телефону.

– А ее любовник не мог ее защитить? – удивился Турецкий.

– Я не знаю! – с отчаянием воскликнула Туся. – Правда, я не знаю, какие между ними были отношения. Чем больше я вам рассказываю, тем больше сама запутываюсь. Поля мне ни о чем не рассказывала, но я же не слепая и не глухая!

– Когда она отдала вам драгоценности?

– Месяца три назад, – подумав, припомнила Туся.

Турецкий сосчитал в уме: июль, июнь, май.

– В мае?

– Кажется, да. В самом начале. Или в последних числах апреля. Я тогда была занята на съемках в Петергофе, только вернулась. Дома я посмотрю в свою записную книжку и уточню дату.

– Хорошо, – кивнул Турецкий. – Тогда прощаемся до завтра. Кстати, хотел спросить, у вас рыжие волосы?

– Что? – удивилась Туся. – А! Обычно да, но сейчас я блондинка.

– Из-за этого я вас не сразу узнал. Я искал рыжеволосую девушку.

Туся слегка улыбнулась.

– Когда ты модель, все части твоего тела принадлежат не тебе, а агентству, – грустно заметила она. – Если понадобится, завтра я окажусь бритой, как солдат Джейн.

– Вы не думали сменить профессию?

– Почему? Мне нравится моя работа, – сразу же ощетинилась колючками Туся. – Не всю же жизнь я буду ишачить на «Престиж». Меня в том году приглашали на работу в Нью-Йорк, но у меня контракт с «Престижем» до сентября. Ничего! Как только закончится мой срок, тут же плюну на них и уеду за океан. Вот будет класс!

Турецкий в душе не разделял ее оптимизма, но промолчал.

ГЛАВА 7

Получив разрешение на свидание с задержанным Коробковым, Гордеев сразу же направился в следственный изолятор Матросская Тишина. Время для свидания было назначено раннее, и адвокат, кляня свою привычку поздно ложиться, как мог боролся с сонливостью и поминутной опасностью вывиха челюсти после очередного зевка. В таком не слишком бодром настроении добрался Гордеев до узкого переулка, откуда можно было через большие ворота попасть внутрь тюрьмы.

По середине переулка тянулись ржавые трамвайные пути, а по стене, как всегда, пролегла длинная очередь из пришедших на свидание к заключенным родственников и друзей. Машин в переулке было немного, «братва» в такую рань к своим не ездит. Поэтому авто адвоката сразу же заметили, из очереди к нему метнулся спившегося вида субъект, который едва ли не открыл перед ним дверцу с ловкостью гостиничного портье.

– Пятьдесят за первое устроит? – просипел алкаш, пытаясь придержать Гордеева за локоть и энергично подмигивая красным глазом.

– За какое первое, чего пятьдесят? – не сообразил адвокат.

Алкаш отпустил его руку и удивленно захлопал воспаленными веками.

Гордеев услышал за спиной спокойный голос:

– Оставь адвоката в покое, придурок.

Гордеев обернулся и увидел улыбающееся лицо второго мужчины, который хоть и выглядел так же затрапезно, как первый, но лицо имел не испитое, а взгляд трезвый и жесткий. Без лишних слов он отвернулся и перешел на другую сторону переулка к пивной, которая работала, несмотря на ранний час. Когда, проследив за ним взглядом, адвокат повернулся, то обнаружил, что алкаш испарился. Усмехаясь, Гордеев закрыл машину и направился к контрольно-пропускному пункту, по дороге размышляя о причудливости человеческих занятий, надо же придумать такое: продавать места в очереди на свидание. И даже здесь, как и во всей стране, существует, судя по всему, своя мафия. Раздумывая таким образом, адвокат преодолел все преграды и проверки и скоро оказался в комнате с шершавыми, облитыми серым раствором стенами. Сев на намертво приделанный к полу стул перед так же влитым в него столом, Гордеев стал смотреть на дверь в ожидании прихода заключенного. «Вот интересно, – размышлял он – говорят, если встретить похоронную процессию или карету „скорой помощи“, то это к удаче. А если начать день с визита к арестанту, то, наверное, никак не меньше большого наследства обломится…»

Дверь комнаты отворилась, и на пороге появился худощавый подтянутый человек в костюме и рубашке, застегнутой под горло. Гордеев даже не сразу понял, что перед ним задержанный, и только когда за спиной арестанта замаячила физиономия конвоира, адвокат сообразил, что это Коробков. С тяжелым стуком закрылась дверь, а адвокат и подзащитный все еще смотрели друг на друга. Наконец Коробков шагнул к столу и протянул руку:

– Будем знакомы. Владимир Дмитриевич. С кем имею честь?

– Гордеев Юрий Петрович – ваш адвокат.

– Мама с тетушкой постарались, – улыбнулся Коробков. – Позволите присесть?

Гордеев кивнул, удивляясь и восхищаясь присутствием духа этого человека.

– Вы не поверите, – продолжал арестант, – но там, в камере, у этих не принято говорить «садись». Надо говорить: присаживайся. Как примета, согласитесь, это довольно забавно, учитывая, где они находятся.

Гордеев видел, что, болтая, Коробков непрерывно изучал его, присматривался, старался понять, откуда этот человек. Адвокат понимал, что убедить Коробкова в своей искренности сможет только делом, и потому, будто не замечая испытующего взгляда, предложил:

– Расскажите, Владимир Дмитриевич, как случилось, что вы убили человека, который представился вашим старинным другом.

– Другом? – усмехнулся Коробков. – Это долгая история, Юрий Петрович, но если вы готовы слушать…

– Я весь внимание. – Гордеев выпрямился, про себя ругая последними словами строителей, погрузивших стул так глубоко в бетон.

– Ну что ж… – усмехнулся Коробков и начал рассказ.

Я родился в 1953 году в семье военного. Через неделю после моего рождения умер Сталин и мой отец, офицер госбезопасности, застрелился в собственном кабинете из наградного пистолета, врученного ему когда-то самим Иосифом Виссарионовичем. Мама оставила служебную квартиру и переехала к сестре. С детства мне было предназначено стать офицером, но мама никогда не хотела, чтобы я шел по стопам отца в выборе военной профессии. Даже в школе, помнится, единственным предметом, по которому я мог безбоязненно принести домой плохую оценку, был иностранный язык. Точные науки и сама техника увлекали меня с детства, и потому я поступил в Военно-техническое училище радиоинженеров, которое закончил в семьдесят четвертом году. Мама приложила все усилия к тому, чтобы меня не отправляли служить в Тмутаракань, как она выражалась.Связи позволяли ей добиться распределения в Москву. Но тут, как говорится, нашла коса на камень, я не хотел распределяться по блату. Был тяжелый разговор, и мы договорились, что я буду служить в Ленинградской области. Должен признаться, что воспользовался маминым незнанием положения вещей. Ленинградская область была совсем не тем местом, куда стремились попасть мои однокашники. В отличие от северной столицы это была, да и есть, довольно дикая местность с не совсем здоровым климатом. Но я хотел, что называется, тянуть лямку и потому с легким сердцем отправился к месту назначения. Командирский «уазик» вез меня по лесной дороге. Водитель, веселый солдат-срочник с руками, покрытыми комариными укусами, искоса поглядывал на меня и иногда даже посмеивался.

– Только из училища? – неожиданно спросил он.

– Почему обращаетесь не по форме? – Я был раздосадован его фамильярностью и покровительственным тоном.

– Извиняюсь. – Водитель нисколько не обиделся на мою резкость. – Разрешите обратиться?

– Обращайтесь.

– Вы к нам сразу после училища?

– Да. А что, заметно?

– Ну-да, все новье на вас и взгляд… – Он замолчал, подыскивая нужное слово. – Любопытный такой. Пока.

– Почему пока?

– А вот увидите сами через месяц.

Машина, пару раз нырнув, неожиданно оказалась перед воротами части. Это была небольшая секретная часть, обслуживающая радиолокационную станцию дальнего обнаружения воздушных целей. Несколько длинных деревянных бараков, огороженных колючей проволокой в два ряда, и гигантское «ухо» антенны, вращающейся днем и ночью. Вот, собственно, и вся часть. В штабе я узнал, что командир находится на станции, и немедленно отправился туда. В траншее, ведущей ко входу в подземный бункер, стояли, задрав головы, несколько офицеров. Они курили. Пройти мимо не было никакой возможности, и я остановился рядом.

– Тридцать шесть, тридцать семь, тридцать восемь, – считал молодой старлей, попыхивая зажатой в зубах папиросой. Капитан, стоявший ближе всех ко мне, обернулся и сказал:

– А, новенький. К командиру?

– Так точно, – отрапортовал я, по привычке щелкнув каблуками.

– Не напрягайся, лейтенант, – он протянул руку, я пожал ее. – Капитан Катышев. А этот мошенник старши льетьенан Мозырь.

Он произнес звание на французский манер, и я заметил, что от капитана сильно пахнет алкоголем.

– После четвертого десятка идет пятый. Считай нормально, я все слышу, – Катышев снова обернулся ко мне: – Глаз да глаз нужен, так и норовит обмануть старого капитана.