Адам Холл - Меморандум Квиллера Страница 17

Доктор взял маленький шприц, склонился над поверженным охранником, сделал ему укол и выпрямился. Никто не произнес ни слова. Моя правая рука онемела, болела лопатка. Пока что я отделался легко, они могли обойтись со мной куда хуже. Видимо, охранники были хорошо обучены и получили приказ не наносить мне увечий, только в случае крайней необходимости.

- А ну, двое из вас, - сказал Октобер. - Отнесите его к доктору Лове и возвращайтесь.

Охранник был без сознания. Его подняли и понесли. Двери открылись и вновь закрылись. Октобер вопросительно взглянул на анестезиолога, и тот ответил:

- Я готов продолжать, когда вы скажете, герр Октобер.

Пятеро оставшихся в комнате охранников по знаку Октобера приблизились ко мне.

- Сядьте на место, - приказал Октобер. Его узкое лицо ничего не выражало: никакой ненависти в глазах, никакой боли. Он не утер пот с подбородка, словно ничего и не случилось. Словно и не было боли. Он был выше этого.

Я снова сел в парчовое кресло и принялся обдумывать, какой следующий шаг мне предпринять.

Октобер продолжал:

- Пандер, целься в левую ногу. Герхард - в правую. Шелл - в левую руку, Браун - в правую. Крозиг - в пах.

Я видел, как поднялись руки с оружием, направленным в мою сторону.

- При малейшем движении - стреляйте, не ожидая приказа. - Октобер обернулся к доктору, - Подойдите к пациенту сзади, чтобы не мешать людям стрелять в случае необходимости. - Мне он сказал: - Не двигайте ни рукой, ни ногой, даже во время укола.

Доктор подошел ко мне сзади, закатал рукав и начал протирать кожу ватой. Запахло эфиром. Психоаналитик все еще продолжал изучать меня, оценивая материал, с которым ему предстояло работать. Пятеро охранников глазели на меня, держа пальцы на спусковых крючках. Я перестал думать о следующем шаге. Возможностей для него не существовало.

- Приступайте.

Игла вонзилась мне в тело.

12. НАРКОЗ

Семь человек казались совсем крохотными, и я понимал, почему: они стояли перед дверьми. Значит, причиной было расстояние, сделавшее их маленькими, ничего больше.

Часы показывали, что со времени инъекции прошло пятнадцать минут, и я начал обращать внимание на визуальные соотношения: величину людей у двери, интенсивность света, отражающегося на позолоте подоконников, высоту потолка и прочие вещи. О том, что мне в кровь ввели не препарат, вызывающий галлюцинации, сомневаться не приходилось; они нуждались не в том, чтобы я галлюцинировал, а в том, чтобы говорил правду.

В комнате было очень тихо. Огромная люстра неподвижно висела под потолком, словно бриллиантовая луна. Люди вокруг стояли, словно изображая живые картины: семеро охранников в дальнем конце комнаты, неподвижные; ближе их Октобер, руки назад, ноги слегка врозь, неподвижен; еще ближе психоаналитик, он разглядывает меня, склонив голову набок, неподвижен.

Возле моего кресла доктор, сделавший укол, мне он не виден.

Моим единственным союзником были часы. После инъекции прошло шестнадцать минут. Часы были не мои, а врача-психоаналитика. Углубившись в изучение меня, он забыл, что я, готовясь сопротивляться действию наркотика, могу прибегнуть к их помощи; он совершил ошибку, скрестив руки на груди. Когда действительность начинает ускользать от вас, следует уцепиться за что-нибудь реальное, как утопающий хватается за доску в бушующем океане. Созданное человеком условное время является реальностью и измеряется точными степенями; вы можете посчитать, что прошло шестьдесят минут, но часы поправят вас, если вы ошиблись. Часы значительно помогали мне. Они исправляли всякое искаженное представление о прошедшем времени, предупреждая, что мое ощущение времени и, следовательно, ясность мышления ухудшаются, и что поэтому следует сделать над собой усилие, дабы выйти из этого состояния; они оказывали мне помощь в определении, что является моим непосредственным врагом: пентотал, амитал, гиоцин или что там введено в мою кровь и окутывает клетки мозга. Различные наркотики действуют по-разному и требуют разного времени.

Я не мог взглянуть на собственные часы, потому что они заметили бы это и, поняв опасность, отобрали бы их у меня. Мне хорошо были видны часы врача-психоаналитика, потому что он держал руки на груди, и я периодически оглядывал его с ног до головы слипающимися глазами, словно начинал ощущать действие наркотика. В эти моменты я успевал взглянуть на его часы. Семнадцать минут прошло...

Ни звука не раздалось в комнате в течение этих семнадцати минут, и тогда врач заговорил:

- Меня зовут Фабиан, - сказал он с застенчивой улыбкой. - А вас?

Анестезиолог взгромоздился на табурет рядом со мной, и я теперь видел белизну его халата на самой грани поля моего зрения. Он перетянул мне правую руку, следя за давлением крови, чтобы предупредить возможный обморок, проверял мой пульс и все время прислушивался к моему дыханию.

Действие снотворного началось лишь теперь, и поэтому я медленно перешел в контратаку, заставляя себя не заснуть и занявшись разрешением проблемы: какой препарат они мне впрыснули? Конечно, он был из барбитуратной группы, не амфетаминной; меня клонило ко сну, я не чувствовал возбуждения. Но пентотал должен был бы подействовать быстрее. Вопрос психоаналитика дал мне ключ к пониманию: я должен был ощутить настоятельную потребность к общению с человеком, расспрашивающим меня. Но действие любого наркотика разнится в зависимости от степени сопротивляемости ему. На операционном столе я бы не вел мысленной борьбы с хирургом, собиравшимся исцелить меня. В этой комнате и в этом кресле я был готов бороться за свою жизнь.

Чтобы определить, какой препарат мне ввели, я должен был совершить сложные сопоставления действия различных наркотиков, учитывая реакцию в данных условиях (соответственно известным мне характеристикам моего организма).

Игра не стоила свеч...

Спокойно. Игра стоит свеч. Если ты не будешь соблюдать осторожность, это может повести к смерти людей, таких людей, как Кеннет Линдсей Джоунс...

Веки у меня отяжелели. Врач наблюдал за мной, ожидая моего ответа. Стрелки на часах едва двигались... Он только что сказал... Что он сказал?.. "Меня зовут Фабиан. А вас?" Сделай поправку и учти - казалось, что прошло пять минут, а стрелки показывают, что прошло всего тридцать секунд...

Отвечай отчетливо, звонко.

- Квиллер. - Неплохо.

- Это фамилия. А имя?

Имя... Имя... Чувство симпатии...

Молчу.

Мысли ясны. Если это пентотал, то вряд ли он может ожидать какого-то общения с моей стороны. Сейчас он начнет задавать вопросы перед тем как я погружусь в небытие, затем снова начнет расспрашивать в сумраке пробуждения.

Какие еще ясные мысли? Фабиан. Мне приходилось слышать это имя среди имен представителей медицинского мира... Доктор Фабиан... Кто-то называл его... Выдающийся психоаналитик. Группа "Феникс", она обращается за помощью к лучшим...

- Как ваше имя?

Молчу.

Он может проиграть. Я медленно теряю сознание, и у него не хватит времени, чтобы получить от меня связные ответы. Может быть, это не пентотал? Что они хотят узнать? Во-первых, мою должность, местопребывание берлинской резидентуры, фамилии агентов, действующие шифры и так далее. Во-вторых, что более важно, они хотят узнать, что мне известно относительно "Феникса". В-третьих, в чем заключается мое нынешнее задание. Они не будут спрашивать меня об этом прямо. Они прибегнут к испытанному методу наводящих вопросов, которые вынудят меня уклоняться от ответов и лгать, чтобы скрыть правду, так что даже малейшее замешательство может выдать меня. Этот способ был неэффективен лишь для выяснения имен.

- Инга, - шепотом ответил я.

Красная черта. Я перешел через нее. Прошло всего несколько секунд, как он спросил: "А как ваше имя?" - вовсе не десять минут, как мне показалось. Я сосредоточивал внимание на необходимости ясно мыслить (и тем самым сопротивляться воздействию снотворного). Типичная реакция на пентотал началась подсознательно: скрытые мысли помимо воли лезли на поверхность, подавляя все другие мысли об опасности и необходимости владеть собой.

- Вас зовут Инга? - переспросил он, не проявляя никакого удивления.

- Да. - Перехитрю ублюдка, ублюдка, ублюдка...

Первый натиск сомнений: ты думаешь, что сумеешь перехитрить эту братию? Перехитрить испытанный и проверенный наркотический препарат, подавляющий твою волю, и психоаналитика с международной репутацией?!

Да. Я должен, должен, должен...

Глаза закрывались. Действие препарата становилось сильнее. Инга была в моих мыслях, иначе я не произнес бы ее имени, поэтому дай ей волю, подчинись ей, пусть она довлеет над всеми другими дремлющими в мозгу твоем образами, и посмотрим, как это понравится Октоберу. Ему придется доложить своему фюреру, что он ничего не смог узнать относительно квиллеровского Центра, но что он узнал все относительно гибкости ее тела, полумрака ее комнаты... Ключи, брошенные в него, лицо умирающего человека. Солли, увернись!