Мальтийская богиня - Гамильтон Лин Страница 17

Храм Мнайдра был именно таким местом. Я думала о людях, сотворивших это чудо, о тех упомянутых доктором Стенхоуп одиннадцати тысячах, возводивших его. Кто их надоумил выбрать именно это место? Возможно, оно так же действовало на них, как и на меня. Как органично они дополнили своим творением эти скалистые берега, находясь в поиске запредельного физического существования через конкретное самовыражение своих духовных чаяний в высекании и укладке каждого из этих камней!

И тут я поняла, что доктор Стенхоуп, говоря о проникновении в лоно Богини, имела в виду вхождение в храм. Обозревая с вершины культовое капище, я увидела, что сфера поменьше могла изображать голову Богини, закругленное пространство в середине — ее сложенные руки, а самая большая площадка — вход в большое лоно и бедра. Тело Великой Богини Мальты было крупным, подобно ее палеолитическим предкам, символизирующим плодородие, которых Энтони банально назвал «жирными тетками».

Чуть поодаль я нашла продуваемое ветром место, с которого было удобно смотреть я на море, и на древние сооружения. Присев на выступ, я предалась своим мыслям и прежде всего подумала о Лукасе. Он специализировался на племени Майя, но и исследования других организаций вызывали у него восторг. Ему бы здесь понравилось. Он бы узнал не понаслышке, как возводили храмы, какого типа крыша покрывала их, он бы обязательно выдвинул теорию о каждом компоненте храма и о каждом найденном предмете. В храме Хаджар-Им я приметила выщербленный каменный постамент — должно быть, алтарь, на котором был высечен, возможно, позвоночник, похожий на выходящий из горшка стебель растения. Лукас рассказывал мне о культах друидов или о чем-то похожем на увиденное здесь, только находящемся в другой части земного шара. Я почти видела его стоящим рядом со мной на вершине, против солнечного света, высокого, худощавого, с длинными темными с проседью волосами, одетого, как всегда, в черные джинсы и футболку. Я представляла, как он смотрит на меня, как говорит, форму его рук, когда он указывает на детали ландшафта.

Тут на меня напала такая тоска, что перехватило горло, а в глазах померкло. Единственное, на что я смела надеяться в эту самую минуту, так это на его теплое чувство и на то, что он вспоминает меня, несмотря на разлуку.

Эту череду размышлений оборвали звуки, хотя и слабые по сравнению с морским прибоем, но доносившиеся до меня откуда-то снизу. Хихикающие школьницы, в числе которых я увидела Софию, вскоре поднялись по мощеной тропинке. Во главе группы шествовала грозная доктор Анна Стенхоуп в легком приталенном платье и соломенной шляпе. Увидев меня, София бросилась обниматься, а затем представила подружкам и доктору Стенхоуп.

После всех расшаркиваний и вежливых, ничего не значащих слов предводительница отпустила девочек в храм, напомнив им о том, на что следовало обратить внимание, а сама присела рядом со мной на камень.

— Красивое местечко вы отыскали, — вымолвила она, задыхаясь. Вытерев лоб носовым платком, который потом деликатно заложила за лиф своего платья, подобно старой викторианской деве, Стенхоуп добавила: — Ну и жара…

— Да, пожалуй, вы правы, — согласилась я. — Восхитительное место! Хочу поблагодарить вас за то, что привели меня сюда.

Она удивленно вскинула бровь.

— Вчера вечером я была на вашей лекции в университете, — объяснила я.

— Неужели? Ну и как она вам? Некоторых, смею заметить, уложила на обе лопатки, — засмеялась Стенхоуп.

Я не могла сдержать улыбку.

— Считайте, что так оно и есть, — согласилась я снова.

— Я — ярая феминистка, знаете ли, с плакатами и транспарантами бывала на митингах, где в знак протеста сжигают женское белье и все такое прочее. Боюсь только, что пришла к этому поздновато, но, как говорят, лучше поздно, чем никогда. — Она снова рассмеялась.

Приглядевшись к ней внимательнее, я поняла, что она на самом деле не так уж стара. На вид ей можно было дать не больше пятидесяти пяти.

— Мои убеждения, я имею в виду феминизм, многое объясняют. Почему я не получила академическое звание, которого так добивалась. Почему мне пришлось кровью и потом пробивать в печать свои научные работы, в то время как мои коллеги мужского пола, большая часть которых — недоумки, парили в академических кругах, не прикладывая ни малейших усилий. Единственное, чего я могла добиться, — стать директором частной школы для девочек. Но я поклялась отомстить. Я насаждаю феминистские взгляды сотням маленьких британских девчушек. — Последовал раскат гомерического хохота.

— Что привело вас на Мальту? — поинтересовалась я, меняя тему разговора. Ведь я тоже считала себя феминисткой, но существовала черта, которую я не хотела переступать.

— Годичный отпуск, — ответила Анна. — В молодости я практически не брала отпуска, не могла никуда вырваться. Жила с мамой. Я была — какое ужасное выражение — основным кормильцем в семье. Она умерла в прошлом году. Конечно, мне было не по себе, ведь мы были так близки по духу. Но видите, какая метаморфоза, я первый раз в жизни почувствовала себя свободной. Отец, пока был жив, много рассказывал мне о Мальте. Пятнадцать лет назад он умер, и мы остались с матерью одни. Во время Второй мировой войны он был на Мальте. Местное население пережило невыносимо тяжелые годы, почти умирая с голода, пока британцы не прорвали блокаду. Как бы там ни было, мой предмет — история. Меня влечет сюда, потому что этот край — богатейшее прошлое человечества. А вы? Из Канады, полагаю. Акцент вас выдает.

— Да, — с легкостью я продолжила беседу с Анной.

Я рассказала ей о порученном мне деле и о том, как я жду не дождусь его завершения через несколько дней, и что совершенно не против погостить здесь еще, чтобы насытиться теплом и солнцем и окунуться в историческое прошлое страны. И пока мы вели этот разговор, дневной зной немного разморил нас, и мы какое-то время заговорщицки тихо сидели, вдыхая соленый морской воздух.

В это время на тропе возник незнакомый мужчина. Его появление показалось мне неуместным после всех наших разговоров о феминизме. Этот человек имел внешность, какой Господь награждает кинозвезд, ловко подогнанный стильный костюм украшал его фигуру, выгодно подчеркивая темный цвет лица и волос. Зеркальные солнцезащитные очки завершали образ. Он чем-то напомнил мне Мартина Галеа. Он внимательно осматривал древний комплекс, и только на мгновение его взгляд задержался на нас. Потом мужчина снял очки и тщательно протер их. Обойдя храм по периметру, он медленно скрылся из виду.

— Ну, что, пора идти? — сказала доктор Стенхоуп, тяжело отрываясь от камня. — Девчата, пошли! — позвала она зычно своих учениц. В ее устах это прозвучало как «галчата» для моего североамериканского уха. Счастливые школьницы окружили ее в один миг.

Я смешалась с маленькой стайкой щебетавших девушек и пошла по тропе вместе с Софией. У выхода Анна Стенхоуп обратилась ко мне на прощание:

— Не согласились бы вы помочь мне в одном маленьком проекте? Видите ли, мы ставим небольшую пьесу для сановников, которые прибудут через несколько дней. Один из моих режиссеров-постановщиков — глупец — сломал ногу, катаясь на водных лыжах. Вы протянете нам руку помощи?

— Скажите «да», — попросила София.

— Да, — сдалась я. — С удовольствием!

София одарила всех безмятежной улыбкой.

— Вот и замечательно. Следующая репетиция в субботу днем в три часа в университете в той же аудитории, где проходила лекция.

— Я приду, — пообещала я.

Покидая святилище Богини, я еще раз бросила произвольный взгляд. Солнце катилось к закату. И вдруг я обнаружила, что стою на вершине правильного треугольника, где по левую руку от меня находится доктор Стенхоуп, а справа довершает картину таинственный незнакомец.

В течение нескольких секунд мы скованы симметрией, но затем я продолжаю свой путь, и треугольник распадается. Я вижу, как «киноидол» приближается к Стенхоуп.