Терри Хейз - Я Пилигрим Страница 18

Из винного отдела «Эдьяра» дверь вела на боковую улочку. Я не мешкая вышел через нее и повернул налево. То была улица с односторонним движением, и я быстрым шагом двинулся навстречу потоку машин – единственная правильная стратегия при сложившихся обстоятельствах. По крайней мере, ты увидишь приближающегося стрелка.

Следя за дорогой перед собой, я вдруг осознал, что действую согласно продуманному плану. Куда бы я ни шел, благодаря какому-то внутреннему импульсу всякий раз выбирал оптимальный маршрут. В моем подсознании словно бы запустилась скрытая программа бегства. Больше всего я жалел, что в тот день не взял с собой пистолет. Я ведь думал, что выхожу ненадолго: выпью чашку кофе, побеседую с доктором и приеду обратно на такси. Пистолет остался в сейфе, в квартире. Теперь беспечность дорого мне обойдется: если даже я сейчас увижу киллеров, то мало что смогу сделать. Придется вернуться домой, открыть свой дурацкий сейф и вооружиться.

Повернув направо, я быстро прошел еще один квартал, свернул налево и вышел на улицу Фобур-Сент-Оноре, как раз там, где хотел: возле дороги, ведущей от Елисейского дворца. Кто бы ни сидел в такси, грек или албанец, он наверняка знал, что это едва ли не самая безопасная улица в Париже, находящаяся под постоянным наблюдением антитеррористических служб. Только теперь я почувствовал себя достаточно спокойно, чтобы взять такси.

Добравшись до своего дома, я попросил шофера остановиться напротив черного хода. Быстро выскочив из такси и пригнувшись, я смогу открыть замок и проникнуть в здание так, что никто меня не увидит. Водитель-араб, наверное, решил, что я сумасшедший. Впрочем, если в его религии считается разумным забивать камнями до смерти женщину за супружескую измену, то мы квиты.

Захлопнув за собой входную дверь, я пробежал по подземному паркингу. Здание из белого камня, построенное в 1840-х годах графом дю Криссье, когда-то было величественным особняком, но со временем сильно обветшало. В прошлом году его отреставрировали и превратили в доходный дом. Я снял там одну из квартир на первом этаже. Хоть она и была совсем маленькой, отставной спецагент вряд ли мог позволить себе такое элитное жилье. Однако мое материальное положение изменилось: три года назад, когда я находился в непродолжительной командировке в Италии, умер мой приемный отец, Билл Мердок.

На похороны меня не пригласили, и это было обидно. Грейс лишь прислала коротенькое письмо, в котором сообщала, что Билл скоропостижно скончался и его уже погребли. Приемная мать ревновала меня к мужу до самой его смерти. Через несколько месяцев я получил от адвоката письмо, из которого узнал, что группа компаний, принадлежавшая Биллу и управляемая офшорным доверительным фондом, перешла к Грейс. Это не стало для меня неожиданностью: они были женаты сорок лет. В письме также говорилось, что по завещанию никаких денег для меня предусмотрено не было, но Грейс все же решила выделить мне долю наследства, обеспечивающую годовой доход в восемьдесят тысяч долларов до конца жизни. И хотя об этом не было сказано прямо, тон письма недвусмысленно свидетельствовал: отныне приемная мать считала себя свободной от каких-либо обязательств по отношению ко мне.

Два года спустя, почти день в день, умерла сама Грейс. Я счел, что ее поведение дает мне право не ехать на пышные семейные похороны, включавшие отпевание в старой епископальной церкви Гринвича.

И вновь, уже не впервые, я остался один на всем белом свете. Я улыбнулся при мысли, что, если бы моя приемная мать умерла первой, Билл наверняка оставил бы мне значительное наследство. А так Грейс завещала все Метрополитен-музею в Нью-Йорке с условием, чтобы на эти средства перестроили галерею, где хранятся полотна старых мастеров.

Все это я узнал из письма того же адвоката. Он также сообщил, что необходимо решить один небольшой вопрос, касающийся имущества Билла. Я ответил, что загляну в его офис в Нью-Йорке, когда в следующий раз буду дома, и выбросил это из головы. Чеки от Грейс приходили регулярно, так что я мог вести жизнь гораздо более комфортабельную, чем позволяла назначенная государством пенсия.

Самое осязаемое преимущество – эта квартира в Париже. Я промчался через кухню бывшего особняка, превращенную в техническое помещение, и взбежал по пожарной лестнице. Открыв дверь рядом с лифтом, я очутился в маленьком холле.

Там я обнаружил женщину. Это была мадам Данута Фурер, моя семидесятилетняя соседка, занимавшая в доме самую большую квартиру. Эта холеная вдова какого-то промышленника-аристократа обладала сверхъестественной способностью – дать любому почувствовать себя уроженцем страны третьего мира.

Бросив выразительный взгляд на мою выбившуюся из брюк рубашку и заметив, как я лихорадочно облизываю языком пересохшие губы, она спросила на своем непостижимо изысканном французском:

– Что-то случилось, мистер Кэмпбелл?

Мадам Фурер знала меня как Питера Кэмпбелла, пребывающего в годичном отпуске управляющего хедж-фондом – единственная профессия, которая, на мой взгляд, позволяла мужчине моего возраста жить в такой квартире и при этом не работать.

– Ничего страшного, мадам, просто я забыл выключить духовку.

Она вошла в подъехавший лифт, а я отпер стальную дверь своей квартиры. Закрыв ее изнутри на засов и не включая света, я пробежал через гостиную с красивыми эркерами, где размещалась маленькая, но постоянно растущая и пополняющаяся коллекция современного искусства. Биллу она бы понравилась.

В темноте я распахнул дверцу платяного шкафа и набрал код небольшого сейфа, где хранились крупная сумма наличными, стопка бумаг, восемь паспортов на разные фамилии и три пистолета. Я вытащил девятимиллиметровый глок с удлиненным стволом, отличавшийся повышенной точностью при стрельбе, проверил его исправность и прихватил запасную обойму.

Сунув пистолет за пояс брюк, я задал себе вопрос, уже давно крутившийся в голове: «Если это греки, то как, черт возьми, они меня разыскали?»

Неужели помогли русские, которым опять понадобились наличные? А может быть, я совершил в банке «Ришлу» какую-то едва заметную ошибку, о которой Маркус Бухер сообщил своим клиентам, и в результате тем удалось установить мою личность? Пусть даже и так, но как греки вышли на меня спустя столько времени? Боже милосердный, я ведь живу в Париже под другим именем!

Раздался стук в дверь, настойчивый и решительный.

Я не прореагировал. Всегда знал, что врагу не составит большого труда проникнуть в здание: наш консьерж Франсуа, известный подлиза и угодник, частенько оставляет входную дверь открытой. Стоит ему услышать, что мадам Фурер спускается на лифте, как он тут же выскакивает на улицу будить шофера лимузина, а потом суетится вокруг пожилой дамы, чтобы она уж наверняка одарила его на Рождество.

Без малейших колебаний я проделал то, что нас учили делать в таких случаях: быстро и бесшумно переместился вглубь квартиры. Опытные наемные убийцы могут действовать следующим образом: прикрепляют к двери пару унций семтекса (это один из видов пластичной взрывчатки с добавкой глины), а потом нажимают кнопку звонка.

Преступник укрывается, скажем, в кабине лифта и взрывает бомбу, запустив ее механизм звонком с мобильника. 21 декабря 1988 года восемь унций семтекса, пронесенных на борт самолета авиакомпании «Пан Американ», следующего рейсом 103, вдребезги разнесли лайнер над шотландским городом Локерби. Можете себе представить, что могло сотворить вдвое меньшее количество этой взрывчатки со стальной дверью и тем, кто подошел бы взглянуть в глазок.

Я миновал гостиную, накинул пиджак, чтобы не виден был пистолет за поясом, и направился дальше. Когда это здание еще было особняком графа дю Криссье, его слуги использовали лифт в качестве бессловесного официанта, доставлявшего готовые блюда из кухни в столовую. Конечная остановка находилась в кладовой дворецкого, которую теперь переделали в жилое помещение, оборудовав там запасную спальню. Именно туда я сейчас и шел.

В ходе модернизации шахта была оснащена электропроводкой. Сказав управляющему, что якобы хочу провести в квартиру высокоскоростной Интернет (надо же было контролировать, как идут дела в моем несуществующем хедж-фонде), я получил разрешение на доступ в шахту лифта для моего подрядчика, который когда-то устанавливал оборудование слежения для «Дивизии». Я попросил его приладить внутри лесенку, ведущую в подвал, подозревая, что теперь арендная плата достигнет заоблачных высот. А сейчас это место и вовсе стало для меня бесценным.

Я открыл дверь кладовки, вытащил съемную панель и меньше чем через минуту уже шел по узкой улочке на задворках нашего здания. В любой момент я был готов увидеть, как фасад девятнадцатого века и эркеры, вошедшие в список культурно-исторического наследия, летят беспорядочной кучей в сторону Елисейских Полей.