Лариса Соболева - Дневник чужой жены Страница 18

– На кой черт мне все это надо? – спросила себя Нина. – Что я сама хочу? Вернуть его? Или помочь из меркантильных побуждений? С собой-то не стоит хитрить. Надо определиться, а не метаться и не испытывать дурацкую ревность, читая эту пошлятину.

– Ты сама с собой разговариваешь?

Нина сидела на любимом месте у стойки бара в углу. К ней подсел Миша со стаканом сока. Он не пьет. Не алкоголик, просто не пьет из принципа. Нина уставилась на Мишу, забыв сказать «добрый вечер». Что, если изменить Глебу с Мишкой, как Валька изменила снегу с Глебом? Вдруг и Нина освободится от «непреодолимой тяги»? Вопрос, конечно, серьезный, его стоит обдумать. Ну, чем плох Мишка? Высокий, внешне не урод, в отличие от Глеба надежный, пожалуй, больше о нем Нина ничего и не знает. А надо ли знать? Глеба она знала несколько лет и что? Миша улыбался ей, смотрел преданно.

– Ты последнее время какая-то другая, Нина, – сказал он.

– Другая? А какая – другая?

– Не знаю, – слегка пожал плечами Миша и отпил сока из стакана. – Озабоченная. Будто боишься чего-то…

– Я боюсь? – рассмеялась она. Немного нарочито рассмеялась, но это неважно, ведь с Мишей не надо себя контролировать. И призналась: – В общем-то, да, боюсь.

– Может, тебе нужна помощь?..

– Нина Александровна, – подошла к ним официантка, – вас спрашивает вон тот мужчина. Он сказал, что хочет поговорить с вами.

Вторник – день пустой, обычно со среды вечера забиты посетителями, поэтому в противоположной стороне Нина без труда заметила человека лет сорока, пившего кофе в одиночестве. Она направилась к нему, натянув на лицо улыбку приветливой хозяйки. А он, не говоря ни слова, протянул удостоверение. Ух ты! Следователь! Этого оказалось достаточно, чтобы Нина мгновенно отбросила недавние лирические терзания и заставила себя собраться с мыслями. С товарищем следователем надо быть начеку, это не Надя, не папа и мама Глеба. Это опасно. И пришел он неспроста. Нина села на стул, спросила:

– Вам не будет мешать музыка? Можно пройти в мой кабинет.

– Не беспокойтесь, музыка не помешает, она негромкая, – сказал следователь. – Меня зовут Анатолий Трофимович Рыков…

– Очень приятно. А меня Нина. Мне двадцать восемь лет, рост сто семьдесят пять сантиметров, группа крови вторая, не замужем, детей нет, судимостей не имела. (Опять занесло. Это чисто нервное.) У вас ко мне дело?

Он выдержал паузу, откровенно оценивая Нину: перед ним дурочка или прикидывается? Нина, разумеется, оценивала его. Первое, что бросилось в глаза, – уверенность Рыкова. Это уверенность стабильного во всех отношениях человека. У него есть постоянная работа, которая ему нравится, законный отпуск он проводит с семьей, нужды не знает, внешне похож на сотни людей. В общем, эдакий образец среднестатистического удачника, который не хватает звезд с неба, но живет нормально. Только какого черта он приперся к Нине? Неужели Надежда или родители Глеба посоветовали ему допросить Нину? Ответил он мягко, доброжелательно:

– Да, у меня дело. Вам известно, что в четверг вечером было совершено двойное убийство? Убили жену и друга вашего знакомого Глеба Печернина.

– Ну, известно, и что? (Это правильно, врать не стоит.)

– А от кого вы узнали об этом?

– Ну, знаете ли, ко мне многие заходят…

– Я бы хотел знать конкретное имя, – перебил он.

– Не помню. (Все же врать придется, это печально.)

– Значит, не помните? (А на лице написано: не верю.) Мне известно, что у вас с Глебом Печерниным были близкие отношения, вы собирались пожениться…

– Были, – не выдержала Нина, поэтому перебила его. Он говорил медленно, будто жилы из нее тянул. Одно дело, когда Долли говорит протяжно, в ее речи никогда нет некоего тайного смысла. Другое дело, когда перед тобой следователь и явно расставляет капкан. – Были да сплыли. Он женился на другой, а мы расстались.

– Вы расстались, потому что он женился на другой, – уточнил он.

– Не играйте словами! Это было давно, мне неприятно вспоминать. Лучше скажите, что вам надо? Почему вы пришли ко мне?

– Мы беседуем со всеми знакомыми убитой.

– А я не была с ней знакома.

– Но вы хорошо знали Глеба. Последнее время вы с ним виделись?

– Нет. И видеть его у меня нет желания.

– Да?

Он странно прищурил один глаз, как будто брал Нину на мушку, отчего внутренности у нее задребезжали. Ну, полное ощущение, что он ее в чем-то подозревает. Не нравились ей ни следователь, ни его визит, ни его недосказанность, даже то, как он пил кофе, тоже не нравилось. Кофе варит бармен на раскаленном песке, каждую порцию в отдельности! Запах идет одурманивающий. У Нины подают кофе с пенкой, кофе с мороженым – глясе, кофе с коньяком, кофе с взбитыми сливками… Растворимых помоев вообще нет! Но следователь пил кофе Нины, как помои, изучая чашку с тоской, достойной генерала, попавшего на гауптвахту. Нина разозлилась:

– А что означает это ваше «да»? На что вы намекаете? На то, что мы с Глебом встречаемся? Уж, извините, должна вас разочаровать.

– Почему вы сердитесь, Нина? – спросил он со сладкой интонацией, от которой ее едва не стошнило. И глаза у него стали добренькие, но с проницательными искрами в зрачках.

– Потому что не люблю, когда ходят вокруг да около, – отчеканила Нина.

– Хорошо, я задам более конкретный вопрос. Вы знали, какие складывались отношения у Глеба Печернина с его женой?

– Нет. Мы расстались. Это должно о многом говорить.

– Ну, тогда у меня все.

Он встал, вскочила и Нина. Вдруг он протянул руку к ее плечу:

– Извините, на вашей кофточке соринка.

– Спасибо, – буркнула она.

После его ухода Нина вздохнула с облегчением и вернулась за столик. Миша, наблюдавший за ними, спросил, когда она вернулась на свое место:

– Это кто был?

– Следователь.

– А что ему от тебя нужно? – предельно удивился Миша.

– Не поняла. Задавал дурацкие вопросы…

– Следователи дурацких вопросов не задают, – насторожился Миша. – Почему он пришел к тебе?

– Ой, не бери в голову. Спрашивал об одном человеке… которого я давно не видела, поэтому ничего толком не рассказала. Я пойду к себе, извини.

Она сгребла листы и поспешила в кабинет, так как не могла избавиться от неприятных ощущений после беседы со следователем. Сначала хотела собраться и поехать домой, но вспомнила, что не дочитала несколько страниц из дневника Вальки. Нина даже не присела, ведь текста немного. Если пропускать порнографию, а ею Валькины опусы изобилуют, то прочесть можно за пять минут. Сейчас Нину интересовало развитие сюжета.

Я выдержала паузу – неделю. Думаю, этого достаточно. Пришла к нему в офис и не ошиблась. У Глеба загорелись глаза, участилось дыхание, он этого не скрывал. Я сказала, что, если он хочет, мы будем встречаться тайно. Тайные встречи придают остроту, бодрят. И это нормально для людей, которых сильно влечет друг к другу. Он думал, опять думал, что-то решал в уме. Очевидно, он решал нравственные проблемы, ему надо было помочь. Я оседлала Глеба. Близость тела, которое он хочет, должна перечеркнуть все границы. Он сказал, что в кабинет могут войти. Я только рассмеялась, ведь он меня плохо знает. Разумеется, ни он, ни я не хотели, чтобы нас застукали на месте преступления. Но именно этот фактор подогрел меня. (Большой кусок непристойных откровений Нина пропустила.) Все, он пропал. (Тяжелую порнуху Нина тоже пропустила.) Мы осквернили кабинет, правда, никто не вошел. Приводя себя в порядок, я думала: а как бы он вел себя, если б вошел кто-нибудь из его сотрудников? Я представляла самую разнообразную реакцию, которая почему-то смешила меня и вряд ли соответствовала действительности. Вот тут-то он и сделал мне предложение выйти за него замуж. Это меня смутило, в конце концов я не собиралась замуж. Однако в моем отношении к Глебу и к себе есть ненормальность, я понимала это. Глеб мне приятен, с ним хорошо, чего же еще надо? Но что-то мешало сказать мне: да, согласна. На этот раз думала я, а он сказал, что любит меня и теперь не отпустит, даже если захочу уйти. У меня было ответное предложение: ничего не менять, оставить все как есть. Но он категорично настаивал на законных отношениях, говорил, что прятаться по закоулкам ему противно. Законные отношения? Честно сказать, на меня такие слова наводят скуку. Но, может, так будет лучше. Я согласилась…

А следующие строки все же заставили Нину присесть на стул. Она пробежала глазами две последние страницы, задумалась. Это было самое настоящее потрясение. Ее уже не занимало, чем и как привязала Валька Глеба, на последних страницах Нина увидела между строк более важные вещи, поэтому вдумчиво перечитала…

Теперь я буду разговаривать с тобой, милый, только с тобой, Глеб. Прошел месяц, вчера мы с тобой поженились. Все эти приготовления раздражали меня, мне казалось, что я готовлюсь к рабству, начнется однообразное и уродливое существование. На меня свалятся обязательства – и уже свалились, – которые я должна буду выполнять, свалятся обязанности, и снова вернется скука, а скуки я боюсь, как смерти. Скука меня убивает, некоторые люди от скуки впадают в депрессию, а я в неистовство. В таком состоянии я не отдаю отчета в своих поступках и могу натворить все что угодно. Но твоя страсть росла, и мне это нравилось. До вчерашнего дня. Ты допустил одну маленькую ошибку, такую незначительную, такую глупую, другая посмеялась бы, и все, возможно, раздулась бы от гордости, что ее безумно любят. Другая, но не я. Понимаешь, милый, я соткана из тканей, которые требуют огня, иначе я становлюсь холодной, как снег. Ты охладил меня. Одной фразой. Ты сказал: «Если ты мне изменишь, я убью тебя». Или зажег меня, что тоже может быть. Сама по себе фраза глупая и вычурная, но твои глаза, твое лицо при этом… Я испугалась, Глеб. Я испугалась тебя. И обрадовалась. Но не тому, что ты меня безумно любишь, а что от тебя исходит жар опасности, какую я ощущала во время скоростного спуска на лыжах. У меня все остановилось внутри, я вдруг поняла, что теперь начался новый этап в моей жизни. И в твоей. Ты мне заменишь тот страх и блаженство, тот поединок насмерть…