Чингиз Абдуллаев - Фактор страха Страница 18

– Убирайтесь! Иначе я выстрелю, – крикнула она.

– Вы не будете стрелять. Вы расскажете мне, как было дело. – Он говорил мягко, стараясь ее успокоить и в то же время лихорадочно размышляя.

Она признает свою вину, но не может скрыть отчаяние и слезы. Порывается уйти и готова применить оружие, если ее остановят.

– Дайте мне пройти, – взмолилась женщина. – Я не хочу вас убивать. Уйдите!

– Отдайте мне ваш пистолет, – сказал он, на всякий случай не двигаясь с места.

Она мучается, хочет уйти. Признает свою вину и страдает. Почему она страдает, куда спешит с оружием в руках? Если наказать того, кому все рассказала по простоте душевной, это глупо. Наказание заслуживает она сама. За излишнюю доверчивость. Доверчивость... Она кому-то доверила тайну. Доверила и...

– Мне нужно идти, – собрав нервы в кулак, выдохнула Галина. – Вам все равно меня не остановить.

– Вы доверили ему свою тайну, – вдруг сказал Дронго, – а он вас предал.

Она опустила пистолет, отвернулась и заплакала. Может быть, впервые в жизни. Это были скупые, не женские слезы. Галя стыдилась их. Дронго тоже испытывал стыд, сам того не желая, он причинил страдания этой сильной, волевой женщине. В то же время он предотвратил трагедию, которая могла произойти, не появись он здесь до приезда Романенко. Не вникнув в случившееся, сотрудники милиции могли попытаться ее арестовать, а она оказала бы сопротивление. И тогда произошло бы непоправимое. Дронго обнял Галю за плечи, осторожно взял у нее пистолет.

– Успокойся, – он перешел на «ты». – Ты не совершила предательства. Не совершила. Слышишь?

Дронго понимал, что Галю повергло в шок вероломство того, кому она доверилась, а не павшее на нее подозрение. Сама мысль о том, что человек, которому она верила, предал ее, была невыносима.

– Ты рассказала ему про Труфилова? – спросил он, совершенно не зная, о ком идет речь.

– Да, – кивнула Галина.

– И про Ахметова?

– Он расспрашивал как бы между прочим, мне и в голову не могло прийти, что он преследует. Какая же я дура, господи!

В этот момент в дверь позвонили. Она вздрогнула.

– Спокойно, – сказал Дронго, – я им все объясню. Иди в спальню и не показывайся.

Москва. 10 мая

Романенко сразу понял, что Дронго хочет сказать ему нечто важное, и попросил сотрудников подождать за дверью. Выслушав эксперта, он долго молчал, как обычно, когда предстояло принять важное решение, затем спросил:

– Что будем делать?

– Надо все проверить. Найти того, кому Сиренко выдала служебную тайну. С ней должен поехать человек, которому она доверяет.

– Вы можете такого назвать?

– Не могу. Потому что не знаю, как поведет себя в сложной ситуации тот или иной ваш сотрудник и кому доверяет Сиренко. Думаю, мне надо поехать с ней.

Всеволод Борисович снова замолчал. Операция предстояла опасная, а Романенко очень не хотелось подставлять эксперта. Однако дело не терпело отлагательств.

В этот момент в комнате появилась Галя. Лицо ее, совершенно бесстрастное, было похоже на маску.

– Извините меня, Всеволод Борисович, – твердо сказала она, – это я во всем виновата. Вы должны отстранить меня от работы в вашей группе. Я готова нести ответственность за свой проступок.

– Девочка моя, – Романенко поправил очки. – Дело не в ответственности. И не в том, чтобы вас наказать. Гораздо важнее установить, как произошла утечка информации и каким образом сведения об отъезде Труфилова стали известны убийце. И хватит твердить о вине и ответственности, Дронго мне все рассказал. Скорее следует вести речь о вашей доверчивости.

– Преступной доверчивости. – Она была к себе беспощадна.

– Сядьте и успокойтесь. Хотелось бы знать, кому именно вы рассказали о Труфилове и при каких обстоятельствах.

С тяжелым вздохом она опустилась на стул и начала говорить.

– Теперь я понимаю, что все было подстроено. Три недели назад я ездила к матери в Тулу, и моим попутчиком оказался... – она запнулась, подбирая подходящее слово, – этот тип. Представился писателем. Показал книжку со своей фотографией. Рассказал о себе. Бил на жалость. Мол, рано овдовел и пришлось одному воспитывать двух маленьких дочек. Даже фотографии их показывал. Я и развесила уши, поверила. Хотя ни дочек не видела у него в доме, ни написанных им книг. Дочки вроде бы гостили в деревне, у его сестры, а книги и рукописи находились на другой квартире, где он обычно работал. В общем, сплошное вранье. Жил он в хорошей квартире, шикарно одевался, ездил на «Волге».

– У вас с ним роман? – спросил Дронго.

– Можно и так сказать. Я даже замуж за него собиралась.

– Как его имя, фамилия?

– Роман Хатылев. Он говорил, что его книги продаются по всей Москве. «Сила любви», «Меч и разум», «Палач для любимой»...

– Ладно, сейчас проверю, что он там за писатель, – сказал Дронго и набрал по мобильному номер Зиновия Михайловича, своего оператора.

– Добрый вечер, – поздоровался он как мог любезно, зная, что оператор терпеть не может поздних звонков.

– Между прочим, уже полночь, – недовольным тоном ответил Зиновий Михайлович, – я собираюсь ложиться.

– Прошу вас, проверьте, есть ли такой писатель Роман Хатылев, и сообщите все имеющиеся о нем данные. По его словам, он автор книг «Сила любви», «Меч и разум», «Палач для любимой».

– Не так быстро, я записываю. Сейчас перезвоню. Только не беспокойте меня больше до утра, пожалуйста. Я хочу отдохнуть.

– Вы видели его паспорт? – обратился Дронго к Галине, убирая мобильный телефон.

– Конечно, хотела проверить, действительно ли он холостой. Оказалось, что да. Только не вдовец, а разведенный. Правда, он объяснил, что жена умерла сразу после развода. И я опять поверила. Он меня все расспрашивал то об одном, то о другом, особенно делом Ахметова интересовался. Говорил, что это ему нужно для книги.

– И вы ему все рассказали?

– Не все. Только про Труфилова. Его отправят десятого утром обычным рейсом Аэрофлота в Берлин. Сама не знаю, как у меня это вырвалось. А потом вечером, когда Роман ко мне пришел и опять стал спрашивать про Ахметова, чтобы он отвязался, сказала, что в десять вечера Ахметов будет давать показания и на этом все кончится. Он аж подскочил, побледнел, вдруг вспомнил про друга, которому нужно отвезти лекарства. В общем, стал сам не свой. Я тут же приревновала, потому что баба есть баба, если даже она генерал. Подумала, он мне изменяет, на свидание спешит.

Он сразу ушел, пообещав позвонить. Но позвонили вы. И не по телефону, а в дверь. Что произошло дальше, вы знаете. Никогда себе не прощу, что поверила такому мерзавцу. Все время чувствовала что-то неладное в наших отношениях, но приписывала это своей профессиональной подозрительности.

– Галя, вы не совершили предательства. А это главное.

– Но все равно я виновата. Уже не ребенок и обязана была догадаться, что ухаживает он за мной неспроста. И Ахметовым интересуется не из праздного любопытства, так же, как и Труфиловым.

В этот момент позвонил мобильный телефон Дронго. Это был Зиновий Михайлович.

– Значит так, – недовольно сказал оператор. Ему не исполнилось еще пятидесяти, но он был по-стариковски ворчлив. – Не существует писателя Романа Хатылева, – сказал он. – Названные книги принадлежат перу английских романисток девятнадцатого века. Хатылев имеет четыре судимости. Брачные аферы, мошенничество, хищения. В общем, полный букет.

– Вдовец?

– Какой к черту вдовец. Пять раз разводился. Бросил двух детей от разных жен. И из-за этого подлеца вы беспокоите меня ночью.

– Такой у нас контингент, – напомнил Дронго. – Я не нарочно.

– Надеюсь, что не нарочно. А сейчас я хочу спать.

– Отдыхайте, только скажите сначала, передали ли вы на мой компьютер интересующую меня информацию.

– Передал. Час назад. Спокойной ночи. – Он отключил связь.

Дронго передал полученную информацию Галине и Романенко и сказал:

– Видимо, они использовали обложки названных им романов и через компьютеры вводили фотографии Хатылева, чтобы затем вклеить в книги. Типичная афера.

– Не знаю, как я могла поверить этому мерзавцу и не поняла сразу, что он пытается выведать у меня данные расследования дела Ахметова. Верните мне пистолет, Всеволод Борисович. Я исправлю свою ошибку. Поеду к Хатылеву и заставлю его признаться во всем, назвать имена тех, на кого он работает.

– А потом? – спросил Романенко.

– А потом застрелю и его, и себя. Потому что не смогу смотреть в глаза товарищам после того, как провалила такое ответственное дело.

– Вы все сказали? – мрачно спросил Всеволод Борисович. – Значит, убьете его, потом себя. Индийская мелодрама. Или бразильская? Нет, моя дорогая. Если убьете себя, мы не узнаем, кто стоит за убийством Труфилова. Исправляйте ошибку, но без глупостей. У вас еще вся жизнь впереди. Будет и хорошее, и плохое. Нельзя падать духом из-за мерзавцев. Еще не одного встретите на своем пути.