Нина Вадченко - Час абсента Страница 18

— Журналистка. Сын вчера весь вечер выяснял, как ее зовут и где живет.

— Когда же он успел влюбиться, если даже имени ее не знает? — Алевтина Николаевна еще хотела добавить «Вот мужики пошли!», но вовремя спохватилась. Пожалуй, ей это на руку, если он такой влюбчивый, может, и с дочкой что-нибудь получится. Она ведь красавица, умница. Институт закончила, почти не красится, и шьет, и вяжет, и обед приготовит.

— Стресс он пережил и думает, что она его спасла от смерти, журналистка эта. Пономаренко Инна Владимировна.

— Знаю! Знаю такую! — Алевтина Николаевна чуть в пляс не пустилась от радости. Об этой журналистке и придумывать ничего не надо было. Правду расскажет, всю правду, без утайки, и совесть мучить не будет. Хорошо, что они с Анастасией Назаровной повстречались. Лучше ее, Алевтины Николаевны, никто матери завидного жениха глаза на эту хищницу не откроет. А там пусть сама решает, нужна ей такая невестка или не нужна. — Вот что скажу, Анастасия Назаровна: бедным будет ваш сын, если на ней женится.

— Чуяло мое сердце, чуяло! — Назаровна схватилась за левый бок. — Мать не обманешь. Я как услышала ее адрес, сразу стала собираться, будто бы в магазин, а сама сюда бегом, чтобы первой с ней поговорить. Сын намерен ее в ресторан приглашать, и столик заказал, и в магазин ювелирный звонил, подарок, видите ли, хочет купить. Так он привык за женщинами ухаживать. Так, мол, принято.

Алевтина Николаевна затаила дыхание. Кольцо подарит золотое с бриллиантами, или сережки, или цепочку. Ну почему другим девкам так везет, а ее несчастной Сашеньке попадаются все непутевые? Сто граммов конфет карамельных принесут внучке и как павлины ходят — осчастливили!

— Она странный образ жизни ведет, — начала Николаевна вдохновенную обличительную речь, — спит сколько хочет, за полночь приходит. Где только шляется? Мужики к ней липнут. Поживут-поживут — и пропадают. А в прошлом году она совратила совсем молоденького. Он ей в сыновья годился. Бесстыжая.

— Ох, горе-то какое! Гулящая! — стонала Назаровна.

— Недавно ее похищали, голую, прямо из ванны, а через три дня вернули в чем мать родила, сама не видела, но соседка рассказывала. Где была, говорит, не помнит[1]. Это ж надо так напиваться!

— Или пьяная, или под наркотиками, — подсказала Анастасия Назаровна, массируя сердце.

— Люди к ней странные забредают. То бандюги, то милиционеры. Музыку любит громкую слушать по ночам. Трупы в морге ходит смотреть.

— Господи, бедный сыночек!

— Подруга у нее под стать, представляете, трубку курит! Сама видела.

— Спасибо, Алевтина Николаевна, спасибо вам, что открыли глаза. Я теперь знаю, как с ней разговаривать. Такая проглотит моего Алешеньку и не подавится. Кто ж его защитит, если не мать родная!

Алевтина смело вела Анастасию Назаровну в нужный подъезд. Перед дверью Пономаренко Алевтина Николаевна показала на соседнюю квартиру:

— Вот здесь живет моя подруга. Она-то все мне и рассказала. Очень ее допекает эта журналистка. Спать по ночам мешает.

Назаровна кивнула и решительно нажала звонок в квартиру Пономаренко. Тишина.

— Может, она на работе?

Версия о работе никак не укладывалась в нарисованный облик распутной журналистки, поэтому Алевтина Николаевна, пожевав в раздумье губу, настоятельно посоветовала:

— Звоните еще раз.

И оказалась права. Пономаренко, пробегав ночь, конечно, спала. Вернее, только-только заснула. И совсем не обрадовалась настойчивым звонкам. Дверь она открыла в соответствующем настроении. Но это полбеды. Беда случилась, когда Анастасия Назаровна увидела нечесаную, всклокоченную, опухшую от бессонной ночи избранницу своего сыночка.

— Что я вам говорила? — торжествуя, заявила Алевтина Николаевна. — Двенадцать часов, а она еще спит.

— О господи! — только и успела сказать Назаровна, и с ней случился припадок.

Пономаренко узнала Серпантинову, совершенно не обрадовалась ее визиту и уже хотела бесцеремонно захлопнуть дверь и отправиться досыпать. Но женщина вдруг неестественно покраснела и стала заваливаться на бок. Инна подставила плечо, приняла на себя немалый груз, прогнулась и просипела стоящей рядом старушке:

— Помогите.

Спутницу она тоже узнала, и это узнавание тоже не принесло большой радости. Алевтина Николаевна слыла известной на весь район сплетницей-всезнайкой. Запускать ее в квартиру, в довольно запущенную квартиру, если точнее, не в квартиру, а берлогу, было рискованно. Инна с точностью до одной сотой могла предсказать, что на ближайшие три дня Николаевна обеспечена пищей для разговоров со своими задушевными подруженьками.

Но делать было нечего. Если бы она позволила Серпантиновой свалиться на лестничной площадке, то пришлось бы в помощники искать мужиков, что в планы Пономаренко не входило.

Вдвоем они дотащили еле передвигавшую ноги Назаровну до ближайшего кресла.

— Я «скорую» вызову, вы тут с ней посидите.

Пономаренко злилась. Мало того, что ей не дали поспать, так она еще перехватила стреляющие во все стороны взгляды Алевтины Николаевны.

— Посижу, посижу, — с готовностью согласилась Николаевна.

«Чертова старуха, — выругалась про себя Инна, — две чертовы старухи».

— Не надо «скорую», — тотчас же пришла в себя Назаровна, — я не доверяю врачам.

— А что надо? — зло спросила Инна.

— Воды, — процедила старуха.

«И чего она ко мне притащилась?» — терялась в догадках Инна. Она поплотнее запахнула халат и отправилась на кухню за чистым стаканом и минеральной водой.

— Что я вам говорила? — зашептала Алевтина Николаевна. — Вы посмотрите, какой беспорядок. Вещи разбросаны, на столе стакан немытый, кажись, чай пила с лимоном. Окна грязные…

— Николаевна, спасибо, что довели.

До чего довела ее Алевтина, Серпантинова не уточняла. Она отдышалась, привстала с кресла и осмотрелась.

— Видите, видите? — не успокаивалась Николаевна.

— Я бы хотела с ней с глазу на глаз поговорить, — сказала Назаровна. — Вот вам мой телефон, позвоните мне вечерком, я все расскажу.

— Понимаю, — тотчас же согласилась Алевтина Николаевна. Все, что ей требовалось, она уже увидела. Ей и самой пора было внучку на танцы вести.

Инна вернулась, увидела, что ряды противников поредели, но радоваться этому обстоятельству или огорчаться, не знала.

Старуха пила воду и жадно разглядывала Пономаренко. Допила и сказала:

— Не пойму, что он в тебе нашел.

— И я не пойму, что вам от меня нужно. Извините, я очень устала. У меня выдалась бурная ночь…

— Бурная ночь, — эхом отозвалась старуха. — Может, ты по женским делам большая умелица?

— Послушайте, не знаю, как вас величать, если я спасла вашего сына, это не значит, что я с ним спала!

Инна закипала. «Что позволяет себе эта старуха? Вот и делай после этого добрые дела. Нет чтобы спасибо сказать, так она пришла разбирать меня по атомам! Еще начнет обвинять, что это я ее сыночка в гроб запихнула! Все, больше никого из могилы выкапывать не буду! Попали туда, пусть там и остаются».

— Анастасия Назаровна.

— Что «Анастасия Назаровна»?

— Меня так величают. За Алешеньку спасибо, если правду говоришь.

— Наконец-то, пожалуйста. Теперь я могу идти спать?

— Жена его, Людмила, доложила, что ты им интересовалась.

— Он мне и даром не нужен! — в сердцах выпалила Пономаренко.

— Что-то ты горяча больно.

— Интересует он меня только с профессиональной точки зрения, — зачем-то стала оправдываться Инна. Может, потому, что старуха безошибочно угадала ее горячность, Пономаренко испугалась, что она докопается и до странного сердцебиения, которое накрыло Инну, когда она смотрела на Алексея.

— Ты что, проститутка?

— Думайте что хотите, — опомнилась Инна и перестала вдаваться в дальнейшие объяснения.

— Что я могу думать? Сыночек в тебя влюбился. А я мать. Согласна, жена его, холодная щука, ему не пара, но и ты, гляжу, птица еще та!

Инне очень хотелось взять бутылку с водой, налить минералку в стакан и выплеснуть ее прямо в физиономию настырной старухи. Она представила траекторию полета освежающей струи и даже получила некоторое удовлетворение от виртуального акта мести. Инна мысленно уже наливала в стакан следующую порцию, но тут зазвонил телефон, как всегда некстати.

— Это Алешенька, — материнским сердцем угадала Назаровна.

Инна уничтожающе улыбнулась. Еще чего! Никакие Алеши ей звонить не имеют права, и номер телефона, насколько ей помнится, она никому не дарила.

— Алло, это Серпантинов.

Инна чертыхнулась. Потом несколько минут слушала его пламенную вступительную речь. Пока Серпантинов заливался соловьем, Анастасия Назаровна поедала ее глазами.

— Нет, ресторан меня не интересует, — наконец отрезала Инна, чем порадовала Назаровну, — а вот историю вашего приключения выслушала бы с большим удовольствием.