Петр Северцев - Слабое место жесткого диска (сборник) Страница 18

– Понимаю.

– Да у него сына убили, в конце концов! Он пустил по следу четверых лучших людей Гановера, а их прирезали, как кроликов! Здесь действуют профессионалы, которые ни Огородникову, ни Гановеру, ни даже Глебову не известны! – Я волновался, а оттого несколько повысил голос.

– Не кричи, – негромко прошелестела она сзади, – обратят внимание.

– У меня раздвоение личности, я сам с собой, – мрачно сострил я. – Извини.

– Ничего.

– Но ты сама видишь, что, кроме всех вышеперечисленных, ты нужна еще кому-то. И этот кто-то, в отличие от них, уже висит у нас на хвосте… Поэтому лучше будет, если ты расскажешь мне, что и как. По крайней мере, вдвоем выбраться изо всего этого шансов больше, чем поодиночке.

– Ты прав, – вздохнула она. – Я тебе все расскажу, когда приедем к тебе домой.

– Спасибо.

– Попытайся от него оторваться. В крайнем случае, езжай прямо к дому и хрен с ними. Адрес и так не может долго оставаться секретом.

Я понимал это, как и то, что, если бы нас хотели прилюдно расстрелять из автоматов, как иногда рассказывают в криминальной хронике, это уже было бы сделано.

Конечно, если преследователю наша смерть не с руки, всегда можно договориться. Но у меня на сердце лежало нехорошее и тяжеленное предчувствие насчет преследующей нас машины, самой Валентины, всего происходящего, нехорошей смерти младшего Огородникова, пропажи этих чертовых долларов, в общем, насчет всего прошлого, настоящего и будущего этого замысловатого дела.

– Лежи смирно и крепко держись за все, что сможешь ухватить, – предупредил я. – Сейчас будет жутко трясти.

И увеличил скорость, резко сворачивая в сторону.

Кто-то засигналил, кто-то заорал, осыпая меня отборными и неразборчивыми ругательствами; две машины из встречного потока, на пути которого прошла гордая корма моей колымаги, шарахнулись в сторону, едва не столкнувшись.

Сознавая, что из неприятностей, в которые я настойчиво пытаюсь вляпаться, меня не вытянет сам командир взвода ГАИ Аслан Макаров, неоднократно помогавший мне в прошлом, я рванулся вперед по улице, на которую свернул, спиной воспринимая поднявшуюся сзади суматоху; пролетев до конца квартала, я свернул в переулок, где движение было разреженным, а никого из представителей ГАИ просто не наблюдалось, и увеличил скорость до опасной, промчавшись мимо деревянных стропил, несомненно, украшающих ремонтируемый универмаг.

Мысленно представляя себе свой маршрут (заворот направо, затем квартал прямо, теперь поворот влево), я преодолел проулок, снова повернул влево и оказался внутри огромного прямоугольного двора из двух нестыкующихся девятиэтажек; заехав внутрь и остановившись в тени деревьев, в проеме между двумя домами я узрел живописную картину и понял, что наконец-то в ходе этого дела удача обернулась ко мне лицом: вишневая «девятка» как раз выворачивала из-за угла, вслед за мной сворачивая в переулок. Но то ли водитель был неосторожен, то ли местная Аннушка уже успела пролить свое судьбоносное масло, но «девятку», так же превышающую скорость, внезапно занесло, причем на тротуар, где занимались привычной ходьбой безвинные прохожие.

Сшибая все на своем пути, отчаянно визжа трущимися об асфальт шинами, водитель успел-таки остановить движение до того, как под колеса попал застывший в оторопи мальчишка лет шести, но скольжение принесло свои результаты – задняя часть машины врезалась в вышеупомянутые мной стропила, ломая деревянные перекладины, словно спички; потерявшие опору стропила начали крениться и падать прямо на машину и стоящих рядом людей, но у последних было явное преимущество – свободные ноги и обзор – они успели вовремя отпрыгнуть.

Ведра с краской и известняковым раствором, а также полупустое корыто с подсыхающим бетоном рухнули прямо вниз, одно из ведер пробило лобовое стекло.

– О, господи, – пробормотала изумленная Валентина, – что там такое?!

– Наших преследователей постигла преждевременная авария, – прокомментировал я. – Будем надеятся, что свидетели не вспомнят о нашем не слишком заметном превышении скорости, пока я ехал по кварталу, а будут увлечены впечатлениями от крушения строительных работ. – Говоря это, я уже выворачивал на улицу через противоположный проход между домами – выворачивал тихонько и аккуратно, как и положено образцовому водителю советских автомашин…

Квартира моя, тихая, непривычно чистая и отрешенно-пустая, встретила нас совершенно спокойно и безэмоционально, как и положено квартире. Валентина Павловна молчала и думала о своем; совершенно автоматически она приняла от меня ручку и листок, на котором, пока я ставил чай, записала-таки номера «Волги» и «Лендровера».

– Ты знаешь эти машины? – спросил я, внимательно на нее глядя и чувствуя сквозящую в своем взгляде и выражении лица озабоченность.

– Знаю «Лендровер», – сказала она, отвернувшись от меня и продолжая о чем-то скорбно размышлять. – Это машина Хлыща. Он всегда ездит сам, без шофера. Но с ним обычно двое-трое ребят.

– Валентина, очнись, – жестко сказал я, понимая, что ее сомнамбулическое состояние продиктовано усталостью и нервозностью. – Нам нужно поговорить, прежде чем ты ляжешь спать.

– Спать? – спросила она, уставившись на меня с удивлением и непониманием; мысль о сне в таком положении, когда неудавшаяся попытка убийства могла повториться еще раз, и в любой момент нас обоих могли настигнуть злые киллеры, ей, кажется, в голову не приходила.

– Да, спать. Тебе необходимо отдохнуть.

– Ну да, – кивнула она, подумав, и я невольно залюбовался ее усталым изяществом. – Ты прав.

– Тогда садись на диван и рассказывай мне все, чтобы, пока ты спишь, я смог хорошенько обдумать, как нам сейчас действовать.

– Кажется, о пропаже товаров и денег договорились Паша и его друг из Красноярска – Курилов. Они хотели пошатнуть авторитет Огородникова-старшего у остального руководства – Глебова и некоторых других людей, о которых я сама толком ничего не знаю. Далее планировались еще несколько акций того же рода. Но если машины с товаром, скорее всего, осели где-то в Красноярской области, то деньги исчезли сам знаешь, как. Ничего не могу сказать о причастности к убийству Павла Петровича самого Курилова, но, как мне кажется, это не мог быть он.

– Почему?

– Потому что убить в такой ситуации – значит подставиться. Он успел смотаться из города быстрее, чем Папаша принял меры по его задержанию. Конечно, тут же из Красноярска пришли соболезнования, и уже через несколько часов оттуда прилетел официальный представитель Красноярской группировки, от отца Курилова. У них был конфиденциальный разговор, хотя Гановер там присутствовал… До чего они там договорились, я не знаю… Хотя Огородников оттуда вышел багровый, а Гановер и красноярский дипломат – белые. Может, уже развязана война между группировками? Они же друг другу доверять не могут! – В голосе ее яркая досада смешалась с волнением.

– Тебе это не нравится? – отреагировал я.

– Это неэффективно. Европейские формы работы и организации этой работы куда лучше. И пусть никто мне не говорит, что у нас в стране по-другому нельзя – все можно! Я же работала… Ладно, хватит. Ты меня конкретно спроси, чего тебе интересно.

– Как и что ты узнала такого, что тебя решили нейтрализовать?

– Ты представь себе ситуацию. – Она в задумчивости потерла ладонью лоб. – Сейчас подозревают каждого. В любой момент может взорваться бомба. И тогда все кинутся перегрызать друг другу глотки. Ты даже не представляешь, чем это чревато. А они это понимают. И хорошо, даже слишком хорошо. Поэтому и для красноярских, и для наших гораздо выгоднее, чтобы нашелся, и как можно быстрее, человек со стороны, который за все это отвечает… А я подошла на эту роль идеально. А, кроме того, Огородников внезапно прознал о моей осведомленности в его делах.

– Какой осведомленности? Откуда она бралась?

– Да у них все собрания, решающие разговоры проводились на моей базе, в помещениях, нередко с девочками. Разумеется, при них они болтали, особенно не стесняясь. А молодые, типа Паши, так и кидали понты: мол, вот какой я крутой. А девочки все это обсуждают. Я запретила им выносить мусор из избы, они строго наказывались за разглашение… но я-то могла спросить в любой момент. И всегда получала правдивый ответ. Да и сам Папаша…

– Сам Папаша? – почему-то удивился я, причем довольно глупо. Разумеется, Огородников пользовался своим положением, чтобы спать с кем ему вздумается и когда захочется из массажного салона; спал он, конечно, и с «Наташей».

– Он мужик самоуверенный, – покачала головой Валентина, вспоминая что-то из своей практики. – На женщин обращает внимание исключительно по определенному поводу. В делах их совершенно не представляет никем, кроме секретарш. Кем, собственно, я и была для него все пять лет. Обыкновенной помощницей. Конечно, с удовольствием выполняющей его прихоти и вполне естественные требования. А разомлевший мужик на любые откровения способен… Тем более мужик самоуверенный.