Ольга Хмельницкая - Темное прошлое прекрасного принца Страница 18

– Типа – «хотели как лучше, а получилось как всегда»? Или – «хуже водки лучше нет»?

– Ха-ха! Точно! Кстати, Коэльо отлично пишет, зря ты не читаешь его книг.

Майя села на кровати и закуталась в одеяло.

– Сомневаюсь, – скривился Роман, – что он пишет так уж хорошо. Все-таки это не элитарная проза, а ширпотреб.

На слове «ширпотреб» Тряпкин сморщился, как будто ему в нос попал перец. Он ужасно не любил ширпотреба, тем более культурного.

– В чем дело? – тихо спросил Игорь, стоя в дверном проеме.

Его обнаженный торс напоминал своим совершенством статую Аполлона Бельведерского. Вокруг бедер у Пуканцева было обмотано банное полотенце.

– Какой красавчик, – восхитилась женщина с пучком.

– Вылитый Майк Тайсон, – вздохнул слесарь.

– Он такой клевый! Я мечтаю взять у него автограф! – взвизгнула девушка лет шестнадцати.

– А по телевизору он симпатичнее, – фыркнула дама в цветастом халатике.

– Это потому, что по телевизору он потный, а сейчас – мытый, – заступилась за Игоря женщина с пучком.

– И ноги у него – как у Майка Тайсона, – пробормотал слесарь, разглядывая икры Игоря, торчавшие из-под полотенца.

– Я хотел бы знать, в чем дело, – снова повторил Пуканцев, обозревая толпу. – Что вам нужно?

Плотная масса соседей подалась назад, отступая от Рема и Василисы.

– Мы можем войти? Надо поговорить, – сказал Рем.

– Да, у нас дело! Мы вас надолго не задержим, – подхватила верная Василиса.

Игорь нехорошо улыбнулся и сделал шаг назад.

– Пожалуйста, – сказал он, – проходите.

Вася и Рем триумфально вступили в темное нутро квартиры. Дверь захлопнулась. Фильчикову и Сусаниной стало не по себе. В этот же момент Рем получил удар кулаком по челюсти и отлетел к стене. Наступившую на мгновение тишину нарушили забористый мат продюсера и причитания Василисы Николаевны.

– Никакой это не ширпотреб, – обиделась Майя, – в «Алхимике» Коэльо пишет о том, что знает каждый успешный человек. Эта книга будет откровением для неудачников, но богатые, успешные и влиятельные люди и так это знают. Про знаки. И про путь.

Роман молча уставился на подругу.

– Он пишет о том, что человек – часть мира. Такая же, как камень на дороге, как облака в небе, как рыба в пруду и как другие люди. Все связаны друг с другом и все являются частью Бога, который говорит с человеком знаками и снами, – надо только внимательно смотреть и слушать и быть открытым новому. И еще Коэльо пишет про страх, который парализует человека и отгораживает его от действительности, от сокровищницы, изобильной и неисчерпаемой. Весь окружающий мир существует для человека, это его плацдарм, его поле для игры, это все его, его личное, собственное. Бог создал и человека, и мир – вокруг него и для него. И если человек хочет что-то поменять в своем мире, то нет ничего проще. Другими словами, каждый, имеющий мечту, может ее осуществить, потому что человек влияет на мир так же, как мир влияет на человека. Человек – всесилен, потому что Бог дал ему бессмертную душу и сотворил его по своему образу и подобию.

Майя замолчала. Роман подошел к кровати и лег, вытянув ноги. В свете ночника в розовом абажуре его шевелюра казалась огненной.

– Я ничего не понял, – сказал он наконец. – Может, пойдем завтракать?

– Ну что, – свирепо прорычал Пуканцев, наклоняясь над упавшим продюсером, – долго вы еще будете портить жизнь моей любимой девушке? Предупреждаю, я парень простой, папа у меня слесарь, а мама крановщица, я так сейчас вам накостыляю, что родной бухгалтер не узнает!

– Узнаю, не бойтесь, Рем Яковлевич, – пробормотала Василиса Николаевна, но ее голос звучал как-то неуверенно.

– Ах ты сопляк! – закричал Фильчиков. – Да тебя в тюрьму посадят за нанесение мне тяжких телесных повреждений!

– Не посадят, – с улыбкой ответил Игорь, – как минимум два десятка человек видели, как вы колотили ногами в квартиру Ксении и выкрикивали угрозы. На суде я легко докажу, что вы ворвались в частное жилище и кинулись на меня с кулаками. Я только защищался.

И он, подскочив, несильно пнул Фильчикова ногой.

– Ах ты, физкультурник недоделанный! Недоучка с начальным образованием! – заорал Рем, вскакивая и пытаясь атаковать. Но так как спортом он занимался последний раз лет двадцать назад, то получилось это у него неубедительно. Обрушив вешалку на пол, запутавшись в висевших на ней вещах и получив кулаком еще раз, продюсер затих.

– По физкультуре у меня как раз была пятерка, – вежливо объяснил Пуканцев.

Он подошел к лежащему Рему и поставил на него ногу, как охотник, позирующий у туши поверженного льва.

– Игорь, – подала голос Василиса, – мы вообще-то пришли к вам не с мечом, а с оралом.

– С чем-чем пришли? – насторожился футболист.

– С Аралом, – подсказала Ксения, до этого прятавшаяся в спальне, – море такое. Я передачу видела!

– С оралом, – уточнила Сусанина, – через букву «о».

Ксения аж задохнулась от возмущения.

– Ничего себе! – воскликнула она, выбегая из спальни и обнимая жениха за плечи. – Не надо ему вашего орала!

– Конечно, – рявкнул Игорь, бросая на Василису заинтересованный взгляд, но надеясь, что в темноте этого никто не заметит.

– И вообще, мы люди скромные, приличные и глубоко нравственные, просьба при нас таких слов не употреблять, – отрезала Ксения.

Игорь тихонько вздохнул. Рем завозился и попытался распутать рукава обмотавшей его одежды.

– Игорь, – снова начала Василиса Николаевна, поняв, что ее попытка начать диалог с противопоставления меча и орала позорно провалилась, – пожалуйста, уговорите Ксению пойти сегодня к десяти утра в студию и спеть песни. У нас контракт со звукозаписывающей компанией. Мы заплатили музыкантам и звукооператорам, если она не придет, у нас будет гигантская неустойка. Уже идет рекламная кампания. Поймите нас, пожалуйста.

– Да, – подхватил лежащий на полу Рем, – пусть как угодно споет, хоть один раз – криво, косо, сипло, фальшиво, как угодно. Мы потом все поправим, смикшируем, музыку наложим где надо погромче, а где надо – потише, в общем, в этом вопросе наши возможности безграничны. Нам просто нужно, чтобы было слышно, что это именно Дюк поет.

– Ни! За! Что! – сказала Ксения.

Фильчиков взвыл. Василиса заплакала от отчаяния.

– В десять мы идем подавать заявление в загс. Я выхожу замуж и буду домохозяйкой. Через месяц у нас свадьба! – выпалила Ксения с триумфальной улыбкой.

– Да, – подтвердил Пуканцев.

Его голос прозвучал как-то сдавленно. Футболист попятился, потом побежал. Хлопнула дверь туалета, щелкнул шпингалет. Это закончилось действие «Имодиума».

– Игорь! – закричала Дюк, внезапно оказавшаяся в одиночестве перед лицом Фильчикова и Василисы. – Дорогой мой, ты что? А как же я?!

Она попятилась, потом повернулась и побежала по коридору, намереваясь спрятаться в ванной комнате, но была поймана цепкой рукой Василисы Николаевны.

– Ксения, милая девочка, – пробормотала Василиса извиняющимся голосом, – спой – и мы тебя сразу отпустим.

Через мгновение освободившийся из одежного плена Рем крепко скрутил Дюк руки.

– Игорь! Спаси меня!!! – изо всех сил закричала певица. – Они меня схватили!

Из туалета раздавались странные неаппетитные звуки.

– Пошли! – быстро сказал Рем.

Держа вырывающуюся Ксению за обе руки, Сусанина и Фильчиков повели девушку к двери.

– Игоо-о-орь! – закричала она, цепляясь за косяк.

Неаппетитные звуки усилились. Василиса и Рем выволокли Ксению, которая отчаянно пыталась вырваться, на лестничную площадку, где уже никого не было – зрители разошлись.

– Будешь петь, придется, – говорил Фильчиков, – нравится, не нравится – спи, моя красавица!

– Всего десять маленьких песенок, – сказала Сусанина извиняющимся тоном.

Ксения рыдала и цеплялась за перила. Вдруг Василиса и Рем остановились: откуда-то снизу послышались шаги и голоса. Еще секунда – и трио, состоящее из Фильчикова, Сусаниной и зажатой между ними Дюк, нос к носу столкнулось с врачом футбольной команды «Шпалоукладчик». За ним, слегка запыхавшись, поднималась крупная круглолицая брюнетка в синем свитере, в которой Василиса Николаевна без труда узнала Алену, старшую сестру Майи – разрушительницы брака ее любимой дочери.

Несмотря на ужасные душевные муки, вызванные ревностью и жаждой мести, Петру Петровичу удалось заснуть. Вася по-прежнему не брала трубку, но палка колбасы и бутылка колы слегка примирили Сусанина с действительностью. Оставив отца, храпевшего под одеялом, Полина оделась и поехала домой. Там, правда, ее никто не ждал, и от этой мысли Тряпкиной стало грустно.

– Ну как же так, – сказала Полина сама себе, вставляя ключ в замок зажигания. – Я же так его любила! Я его обожала! А он… ах он, гад! Стихоплет недоразвитый! Александр Сергеевич Лермонтов, мать его! Папуас новогвинейский!