Юлиан Семенов - Петровка, 38. Огарева, 6. Противостояние (сборник) Страница 18

– Толку никакого, а за квартиру я уже два месяца не платил. Боюсь туда идти.

– Почему?

– Не знаю.

– Киря… Беги сейчас, уплати, делов на два часа. Может, сегодня деньги получим от старика и двинем к «самому синему в мире».

– Надьку возьмем?

– Ни к чему это. Там бабы есть похлестче. Роскошные по пляжам кадры ходят…

– На поезде поедем?

– Зачем? ТУ-104 есть в Советском Союзе.

– Боюсь я летать…

– Не бойся… На машинах больше бьются…

– Слушай, а у профессора никого дома нет, это точно?

– Конечно, точно. Я туда поднимусь один, а ты следом – через десять минут. Три раза стукнешь и скажешь: «С Мосэнерго». Я тебе открою. Если кто-нибудь будет на площадке – пройди мимо, будто ищешь квартиру, понял?

– Да. Только если в квартире кто-нибудь есть, не ходи. Мокрое дело – расстрел.

– Что ты говоришь? А я думал – два года условно. Между прочим, почему ты боишься идти домой? Может, трепанул кому-нибудь? У тебя язык без костей… Лучше мне правду скажи – трепанул?

– Я не идиот.

– Ты киря, а не идиот, это точно… Давай поднимайся, жрать будем.

Хорошее имя

К двенадцати часам дня у Садчикова на столе были адреса сорока двух Надежд с Пушкинской площади. Тридцать две отпали сразу же: это были женщины далеко не первой молодости, матери семейств и бабушки. Потом отпало еще пять Надежд – девочки до пятнадцати лет. Осталось пять девушек, которых надлежало проверить в течение ближайшего часа. Садчиков вызвал машину, чтобы ехать в пятидесятое отделение милиции. Собираясь, он думал о том, как сейчас мало девочек с таким прекрасным именем – Надежда. Раньше тридцать две на дом, а теперь десять.

Надо бы позвонить Гале. Все милицейские герои в кино звонят домой, а жены спрашивают, что они ели за завтраком. Галка сейчас мне выдаст: почему не позвонил вчера? А она уже спала в два часа. У нее вчера опять было дежурство, а она с вечерних дежурств приходит выжатая, как лимон. И спит до десяти. А сейчас двенадцать. Надо было позвонить два часа назад, а я сидел в отделении. В кабинете полно народу. Галка начала бы меня пытать, что случилось, а мне было бы неудобно ей отвечать при всех, потому что я должен врать, а это со стороны смешно. Странный народ женщины. Из ребра сотворены как-никак. Ребро не череп. Ни черта не хотят понимать, а объяснять – унизительно для самого себя. Когда женишься, думаешь, что на самой умной. Все поймет, всегда поможет. Грех мне, конечно, на Галку сердиться, но иногда и она такое колено загнет, что потом неделю не опомнишься.

Садчиков вздохнул и набрал номер своего домашнего телефона. Голос у Галины Васильевны был усталый и тихий.

– Галка, – сказал Садчиков как можно веселее, – привет! Ну, что ты? К-как дела?

– Изумительно! – коротко ответила Галина Васильевна и замолчала.

– Что ты молчишь?

– Мне надо петь? Или станцевать у телефона? Неужели ты не мог позвонить вчера?

– Я поздно освободился и не хотел тебя будить.

– Я ведь тоже человек.

– Догадываюсь.

– Сегодня тебя ждать?

– Я позвоню.

– Завтра днем?

– Ч-что ты, Г-галочка?! Может быть, и сегодня…

– До свидания, – сказала она, – всего тебе хорошего.

Садчиков в сердцах швырнул трубку на рычаг и вышел из комнаты, хлопнув дверью.

Надежда Мамонова

– Эх, милый ты мой начальник, – сказала бабка певуче, – бог, он все видит, все прегрешенья людские и все людские доблести.

– Конечно, – согласился Садчиков и утвердительно покачал головой, – это вы, бабуся, в-верно говорите. А Надя когда придет?

– Она всегда тут, – сказала бабка и тронула себя где-то около ключицы.

– В сердце? – спросил Садчиков.

– В нем, – убежденно ответила бабка и вытерла слезу, которая то и дело закипала у нее в левом глазу. Садчиков понял, что бабка перенесла инсульт, от этого у нее так часто собирается слеза в уголке глаза.

– Ну, а здоровье как у вас?

– Нет теперь на земле здоровья, – сказала бабка. – Вон у моей мамаши нас тринадцать человек было, а у Лешки-то, у сына мово, – одна Надюшка. Мужик с виду сильный, а на большее не вытянул, как на одну девку. Четверых у меня на войне убило, а Лешка самый младшенький, ему пятьдесят три, выжил. А лучше б и не выживал. Куском хлеба старуху корит, с дома гонит. «Теперь, говорит, все работают, давай, говорит, мама, и ты вкалывай». А Надюшка, дай ей господь наш всевышний, ангел. Кто меня кормит, поит и обувает? Кто меня на земле держит? Надька. Труженица девка. Днем в магазине, вечером в техникуме, а ночью у корыта да на кухне. Так вот я тебя и спрашиваю, сыночек, есть бог на земле или нет?

– На земле нет, а в н-небе – наверное.

– Сам-то крещеный?

– Не знаю.

– Как же ты не знаешь, сынок, а? Это дело все знают!

– Я сирота, м-мамаша, меня в приют подкинули.

– Ах ты, горемыка! – запричитала бабка. – А гляди, обратно, боженька. Вон ты какой долдон с его милости вымахал. Верста верстой. Раньше такие в лейб-гвардии его величества государя императора служили. Мой дед в гусарах был, в ампериалистическую его положили. Два метра росту имел. Как столб. Надька в его пошла. Красавица, рослая, не то что пигалицы сейчас ходят, безо всякого женского достоинства. Грудей нет, чем детей-то кормить будут? С пальца не пососешь, а у нонешних не цицка, а кукиш…

– А к-карточки Нади есть?

– Есть, миленький, есть. Вона, в альбомчике, на комоде стоят.

Управдом взял альбом и передал его Садчикову. Надежда Мамонова строго глянула на Садчикова. Глаза у нее были маленькие. Рядом с ней стоял парень в форме летчика.

– Жених? – спросил Садчиков.

– Жених, – вздохнула бабка, – тут в переулке жил.

– Ничего парень?

– Да ничего так… Щупленький только. Ручищи длинные, а худые, как твои плетки. В плечах тоже неширокий, щупленький. Я Надьке-то говорю: щуплый – он и есть щуплый…

– Бабуся, – спросил Садчиков, – а Костя д-давно не ходил?

– Давно.

– Поругались?

– Да нет… Он же теперь в Белоруссии служит.

– Жених?

– Ну да. Костька его зовут.

– Нет, я про того Костьку с-спрашиваю, про черненького, со шрамиком на лбу, Назаренко его фамилия.

– Ты, сынок, на Надежду напраслину не возводи. Она себя соблюдает, не то что некоторые.

Садчиков распрощался с бабкой и, выйдя от нее, позвонил в отделение.

– Пожалуйста, пошлите кого-нибудь из о-оперативников в продмаг номер сто пятьдесят два, на углу… Да, да, там… Вызовите Надю Мамонову и поспрашивайте ее о Назаренко. Может, с-слыхала. Да. Я позвоню через полчаса. До свидания.

Надежда Сергеева

Дверь открыл рослый парень, выбритый до синевы, в черном спортивном костюме. Садчиков поджался: чутье подсказало ему, что он нашел именно то, что искал.

– Из райжилотдела, – бросил он и обернулся к управдому. – Ну, показывайте, где здесь менять перекрытия.

Управдом быстро взглянул на Садчикова и все понял. Военный в прошлом, он сразу же сориентировался в обстановке и вошел в квартиру первым.

– Где ответственные съемщики? – спросил управдом парня.

– Надя, – крикнул тот, – к тебе пришли!

Надя вышла из ванной в халатике, босиком. Она лениво оглядела пришедших и спросила, зевнув:

– В чем дело?

Лицо у нее было помятое, с синяками под глазами, чуть оплывшее, но все же очень милое.

– Тут у вас перекрытия подгнили, – сказал управдом, – нам надо посмотреть полы. В комнаты войти можно?

– Идите, – ответила Надя.

Садчиков долго простукивал пол в передней, поглядывая при этом на обувь, стоявшую под вешалкой. Потом он вошел в комнату, увидел неприбранную кровать, остатки еды на столе, порожнюю бутылку «Букета Абхазии» и пепельницу, полную окурков.

– Вторую к-комнату откройте, – попросил он.

– Она открыта, – ответила Надя, – там сестра живет.

Во второй комнате никого не было. Потом Садчиков зашел в ванную комнату и на кухню. Там тоже было пусто. Он вернулся в комнату, улыбнулся, погрозил Наде пальцем и сказал:

– В-вот я вас хорошо п-помню, а вы меня забыли.

– Откуда же вы меня помните?

– А н-нас Костя знакомил.

– Где?

– Д-да здесь, около киоска.

– Может быть, – ответила Надя и пояснила парню: – Чего смотришь, это муж, Костя, он в ресторане сидел, помнишь?

– Назаренко, – подсказал Садчиков.

– Ну да, – повторила Надя. – Кот.

– В-вы еще долго будете д-дома? – спросил Садчиков. – Мы водопроводчика должны п-прислать…

– Ломать?

– Нет, – сказал управдом, – текущая профилактика, ничего не потревожим…

– Часа два еще пробудем, – посмотрев на своего приятеля, ответила Надя, – да, Сережа?

– Конечно.

– А тебе когда на стадион? Не опоздаешь?

– Нет, дорогая, – ответил парень, – не опоздаю…

– А К-кот где? – спросил Садчиков. – О-обещал позвонить – и пропал.

– Мы с ним поссорились, – ответила Надя, повернувшись к Сереже спиной, и сморщила лицо. Осторожно подмигнула Садчикову и выдохнула: – Разводиться будем.