Heлe Нойхаус - Белоснежка должна умереть Страница 19

Андреас Хассе, вернувшийся утром на службу бледный и молчаливый, чихнул.

— Зачем ты притащился на работу со своей простудой? — раздраженно сказал сидевший рядом с ним Кай Остерманн. — Хочешь нас тут всех перезаразить?

Хассе промолчал.

— Еще что-нибудь?

Николь Энгель медленно обвела подчиненных пристальным взглядом, но те предусмотрительно избегали зрительного контакта, зная способность начальницы читать по глазам. Ее сейсмографический датчик уже давно зарегистрировал какие-то едва уловимые подземные толчки, и она пыталась определить источник растущего напряжения в коллективе.

— Я запросила дело Тобиаса Сарториуса, — подала голос Пия. — У меня складывается впечатление, что нападение на фрау Крамер непосредственно связано с освобождением ее сына. В Альтенхайне все узнали человека на фотографии, но упорно это отрицают. Они его сознательно покрывают.

— А вы что скажете по этому поводу? — обратилась Николь Энгель к Боденштайну, который все это время сидел с безучастным видом, глядя в пустоту.

— Вполне вероятно, — кивнул тот. — Во всяком случае, реакция на фотографию была странной.

— Хорошо. — Николь Энгель вновь перевела взгляд на Пию. — Просмотрите дело Сарториуса. Только не увлекайтесь. У нас нет времени копаться в давно закрытых делах. Скоро будут готовы результаты экспертизы по скелету, и именно на этом нужно будет сосредоточиться.

— Тобиаса Сарториуса в Альтенхайне все ненавидят, — сказала Пия. — На стене его дома кто-то краской написал: «Здесь живет грязный убийца», а когда мы в субботу приехали туда, чтобы сообщить о происшествии, три женщины, стоявшие перед домом, обзывали Сарториуса и выкрикивали угрозы в его адрес.

— Я хорошо помню этого Сарториуса, — включился Хассе, прокашлявшись. — Хладнокровный убийца. Высокомерный, заносчивый красавчик, который пытался убедить всех в том, что у него были какие-то провалы в памяти. При этом улики были достаточно убедительны. А он все отрицал до последнего момента и так ни в чем и не признался.

— Но он отсидел свой срок, — возразила Пия. — И у него есть право начать новую жизнь. А поведение альтенхайнцев меня удивляет. Почему они лгут? Кого они покрывают?

— И ты надеешься получить ответы на эти вопросы из старого дела? — Хассе скептически покачал головой. — Этот тип убил свою подружку, потому что та порвала с ним. А поскольку его бывшая подружка стала свидетелем убийства, он и ее отправил на тот свет.

Пия удивилась неожиданной активности своего обычно довольно равнодушного ко всему коллеги.

— Вполне возможно, — ответила она. — За это он и отсидел десять лет. Но может, я наткнусь в старых протоколах допросов на того, кто сбросил с моста Риту Крамер…

— Ну и что ты собираешься… — начал Хассе, но Николь Энгель резко оборвала дискуссию:

— Фрау Кирххоф займется делом Сарториуса, пока не подоспеют результаты экспертизы.

Так как больше обсуждать было нечего, совещание закончилось. Николь Энгель скрылась в своем кабинете, сотрудники отдела разошлись по рабочим местам.

— Мне нужно домой, — вдруг сказал Боденштайн, взглянув на часы.

Пия тоже решила отправиться домой, прихватив с собой часть материалов. В управлении сегодня уже ничего интересного не будет.

— Занести вам чемодан в дом, господин министр? — спросил шофер, но Грегор Лаутербах отрицательно покачал головой.

— Спасибо, Фортхубер, я еще пока вполне дееспособен, — с улыбкой ответил он. — Езжайте домой. Завтра утром вы мне понадобитесь не раньше восьми.

— Хорошо. Приятного вечера, господин министр.

Лаутербах кивнул и взял свой чемоданчик. Он три дня не был дома: сначала разные дела в Берлине, потом совещание министров культуры и образования в Штральзунде, на котором коллеги из Баден-Вюртемберга и Северного Рейна-Вестфалии не на шутку сцепились друг с другом по поводу разработки программы по устранению дефицита преподавательских кадров.

Открывая дверь, он услышал телефонный звонок. Он привычным движением отключил сигнализацию и подошел к телефону. Включился автоответчик, но звонивший не удосужился оставить сообщение. Лаутербах поставил чемодан перед лестницей, включил свет и прошел в кухню. На столе лежала почта, сложенная уборщицей в две аккуратные стопки. Даниэлы дома не было. Если ему не изменяла память, она сегодня вечером должна была читать доклад на конгрессе врачей в Марбурге. Лаутербах отправился в гостиную и долго изучал бутылки в серванте, прежде чем остановил свой выбор на сорокадвухлетнем шотландском виски «Блэк Боумор». Это был, так сказать, дипломатический подарок: кто-то подарил ему эту бутылку, желая его задобрить. Он налил немного виски в стакан. С тех пор как он стал министром культуры и образования и работал в Висбадене,[12] они с Даниэлой встречались либо случайно, либо чтобы сверить свои еженедельники. В общей постели они не спали уже лет десять. Лаутербах тайно снимал в Идштайне квартиру, в которой раз в неделю встречался с любовницей. Он с самого начала недвусмысленно дал ей понять, что не собирается разводиться с Даниэлой, так что эта тема не играла в их отношениях никакой роли. Был ли кто-нибудь у Даниэлы, он не знал и никогда бы не стал у нее об этом спрашивать.

Он ослабил галстук, снял пиджак, небрежно бросил его на спинку дивана и сделал глоток виски. Опять зазвонил телефон. После трех звонков включился автоответчик.

— Грегор… — с нажимом произнес мужской голос. — Если ты дома, возьми трубку. Это очень важно!

Лаутербах помедлил немного. Он узнал голос. Вечно у них все «очень важно»! Но в конце концов он, вздохнув, взял трубку. Звонивший не стал тратить время на обмен приветствиями и любезностями. Слушая его, Лаутербах почувствовал, как волосы у него на затылке встают дыбом. Он невольно выпрямился. Чувство опасности внезапно вцепилось ему в глотку, словно прыгнувший из засады хищник.

— Спасибо, что позвонил… — сказал он хриплым голосом и положил трубку.

Несколько минут он, словно окаменев, стоял в полутемной гостиной. Скелет в Эшборне. Тобиас Сарториус вернулся в Альтенхайн. Его мать сбросили с моста. А какая-то честолюбивая сотрудница полиции из отдела К-2 в Хофхайме вдруг начала копать давно закрытое дело. Черт побери! Дорогое виски было с каким-то горьким привкусом. Он, не глядя, отставил в сторону стакан и поспешил в свою спальню. Все это еще ничего не значит, скорее всего, это просто случайность, пытался он себя успокоить. Но страх не отступал.

Лаутербах сел на кровать, сбросил туфли и откинулся на спину. В его сознание ринулся поток непрошеных картин и образов. Как же это могло случиться, что одно-единственное неверное, хотя и малозначимое решение привело к таким катастрофическим последствиям? Он закрыл глаза. На него вдруг навалилась усталость. Мысли незаметно расплылись, ушли какими-то извилистыми тропинками в мир смутных грез и воспоминаний. Белая как снег, румяная как кровь, с черными как смоль кудрями…

Вторник, 11 ноября 2008 года

— Это скелет девушки. Возраст на момент смерти — от пятнадцати до восемнадцати лет.

Доктор Хеннинг Кирххоф торопился. Он боялся опоздать на самолет в Лондон, где его ждали английские коллеги в связи с каким-то расследуемым делом. Боденштайн сидел на стуле перед письменным столом и слушал Кирххофа, который, не прерывая своих ученых рассуждений о сросшихся черепных швах, о частично сросшихся костях таза и других показателях возраста, складывал нужные бумаги в чемодан.

— Сколько времени она пролежала в баке? — не выдержав, перебил его Боденштайн.

— От десяти до пятнадцати лет.

Кирххоф подошел к световой панели и постучал пальцем по закрепленному на ней рентгеновскому снимку:

— У нее был перелом плеча, между локтем и плечевым суставом. Здесь отчетливо видна фрактура.

Боденштайн уставился на снимок. Кости белели на черном фоне.

— Ах да, что еще интересно…

Кирххоф был не из тех людей, которые торопятся поскорее выложить все, что знают. Даже опаздывая на самолет, он не мог отказать себе в удовольствии усилить драматический эффект своего сообщения. Отобрав несколько рентгенограмм, он поочередно просмотрел их на просвет и повесил рядом со снимком руки.

— Ей удалили первые верхние премоляры. Вероятно, потому, что у нее была слишком узкая челюсть.

— И что это означает?

— Что мы избавили ваших людей от лишней работы. — Кирххоф, подняв брови, посмотрел на Боденштайна. — Проверив зубную схему по электронной картотеке пропавших без вести, мы получили положительный результат. Заявление о пропаже девушки поступило в 1997 году. Мы сравнили нашу рентгенограмму с ее прижизненными снимками — и вот пожалуйста… — Он прикрепил на световую панель еще один снимок. — Вот этот перелом, когда он еще был свежим.