Анна и Сергей Литвиновы - Три последних дня Страница 19

Вот эти вопросы далеко не личное дело Ходасевича. И имеют значение не только для его внутреннего мира и морального самочувствия. Над ними следовало помозговать (как говорил старый советский сатирик) тщательне́е.

Валерий Петрович отправился на кухню, заварил себе чайку покрепче: все эти новомодные пакетики – долой! Даешь старый добрый фарфоровый чайник да заварку, два фунта которой ему привез из Лондона один из учеников. Англичане толк в чае знают – если отбросить, конечно, их идиотскую традицию добавлять в благородный янтарный напиток пошлое молоко.

Пока заваривался чай, Ходасевич достал из кухонного стола лист бумаги и хорошо отточенный простой карандаш. У него всегда под рукой было в каждом жилом помещении, не исключая даже сортира, чем писать и на чем писать. Как он говаривал – слегка, впрочем, кокетничая – своей падчерице: «Я уже настолько стар, что могу умную мыслю́ до другой комнаты не донести, растерять по дороге». Конечно, дело было не в ослабшей памяти – просто еще со времен скучнейших и длиннейших совещаний, которые проводил резидент в Париже, появилась у него, тогдашнего старлея в гражданском, привычка записывать все, что думалось.

Главное только – впоследствии сжечь это все. А то в истории разведки известны случаи, когда уборщицы в конторах, офисах и гостиницах много ценнейшей информации собирали – исходя из спонтанных рисунков и отрывистых замет, что делали важные люди во время тоскливых заседаний или, к примеру, телефонной болтовни.

Итак, проблем на повестке дня у нас есть несколько, подумал Ходасевич. И главный из вопросов таков (когда размышлял, он писал в испанском духе, ставил вопросительный знак не только в конце предложения, но и в его начале):

Случайно ли старая любовь вдруг появилась в жизни Юлии Николаевны именно сейчас?

Дневник Юлии Николаевны

Обо мне никто никогда не заботился. Отца не было, мама по характеру – женщина сдержанная, сухая. А дальше, наверно, – сама виновата. Всегда влюблялась в мужчин, которые лишь снисходительно принимали мое поклонение.

Дочь, Татьяна, пошла в своего папочку – эгоистичного, избалованного. Обожала подарки, сюрпризы, когда ее балуют и ласкают, но никогда не беспокоилась обо мне. Считала меня машиной для обеспечения собственного спокойствия и комфорта. До сих пор помню: ей уже лет двенадцать, зачиталась за полночь «Графиней де Монсоро» и часа в три утра крадется в мою спальню, тычется носом в щеку: «Мамочка, я не могу уснуть! Расскажи что-нибудь!» У самой-то каникулы, может потом дрыхнуть сколько угодно. А что мне рано утром вставать на работу, ей плевать.

…Единственный мой официальный муж, Валерий, человеком был неплохим. Пытался, как умел, обо мне хлопотать. Но получалось у него очень уж примитивно. Типичный деревенский вариант «мужика в доме»: всегда чинил розетки, безропотно прибивал карнизы, таскал из магазина картошку. Но ему в голову не приходило, что иногда мне просто хочется положить голову ему на колени. Чтобы перебирал мои волосы, шептал ласковые слова. Говорил бы, что я – красивая, единственная и любимая. Однажды упрекнула его, что равнодушен ко мне, – удивился: «С чего ты взяла? Я тебя люблю. И живу с тобой!»

Ну, да. Со мной на общих квадратных метрах. Но на самом деле с газетой, с телевизором, с бесконечными детективами своими. С работой – она у него всегда и безусловно находилась на первом месте. А если говорили мы с ним, то лишь о совместном хозяйстве: когда и где покупать новый диван, на что потратить тринадцатую зарплату. Я пыталась хотя бы уговорить его вместе «выходить в свет» – в консерваторию, в театры. Но Валера отказывался. Для него, видите ли, единственный отдых – посидеть дома в тишине. Предлагал благородно: «Сходи сама, а я к твоему приходу ужин организую». Вроде бы только радуйся, тем более что готовить супруг умел, но чем заменить – когда идешь с любимым мужчиной рука об руку, болтаешь ни о чем, слушаешь его комплименты?! Уж их-то от Валеры никогда было не дождаться. Танюшку, падчерицу свою, куда чаще хвалил. Всегда замечал у нее новую кофточку, новую прическу. А на меня реагировал, как в анекдоте: когда жена, чтоб внимание мужа привлечь, надела противогаз. А муж посмотрел на нее мимолетно и спросил: «Ты что, брови выщипала?»

Когда мы развелись, я самонадеянно думала, что еще молода, успею найти свою половинку. Жила бы в Европе – может, нашла бы. Но в нашей стране несчастной, да когда самой за сороковник, ловить оказалось нечего. Мужчин ярких, самобытных встречать изредка удавалось. Но задерживались они в моем доме лишь на пару часов, на день, на месяц… Поневоле будешь вспоминать Мирослава. Человека, кто яркой кометой вошел в мою жизнь, осветил ее, вознес – а потом исчез.

Соединись я с ним тогда, совсем бы по-другому судьба сложилась. Он меня понимал, как никто. Баловал. Радовал. Мысли мои читал по лицу, по интонациям. Только подумаю, что хорошо бы на лавочке отдохнуть, сразу спрашивал: «Ты устала? Хочешь присесть?» Или пиджак свой накидывал мне на плечи – точно в ту секунду, когда я чувствовала, что замерзла…

Но судьба ко мне, увы, не благоволила. Даже те несколько дней, что мы с ним вместе провели, прожили словно вполсилы. Тогда, при социализме, что мы могли? Ни уехать никуда, ни даже ночь провести в одной комнате. Да еще дома, в Москве, меня ждала годовалая дочь – это тоже сдерживало, мешало отдаться страсти.

Зато уж сейчас, когда на закате дней мы снова встретились, я твердо решила: больше своего не упущу. Потому что, хотя минуло столько лет, Мирослав по-прежнему понимает меня с полуслова. И зажигает – одним своим взглядом, прикосновением… Даже просто когда он молча смотрит на меня, я чувствую, как вся счастьем наполняюсь.

А за то, чтоб каждое утро просыпаться рядом, встречать его взгляд – теплый, чуть ироничный, – мне жизни не жаль. Тем более много ли мне осталось? Лет десять, двадцать?

«Мамуля, ты только голову не теряй, – читала нотации дочка, – курортному роману положено быть страстным, но мимолетным».

Что бы она понимала, девчонка, считавшая, впрочем, себя великим психологом и умудренною жизнью дамой!

Не курортный роман у нас. Не интрижка. А самая настоящая, проверенная десятилетиями любовь. Взаимопонимание. Взаимодоверие. Вместе с Мирославом мне хорошо везде, ежечасно. За чашкой капучино в маленьком кафе, в очереди в музей, просто идти рядышком по вечерним улицам.

Вкусы тоже – хотя жизнь прошла порознь – удивительным образом оказались схожи. Он, как и я, любит итальянскую оперу, английские романы, испанскую кухню. Только, в отличие от меня, имел возможность летать в Ла Скала на «Турандот», читать в подлиннике Шекспира, ужинать в лучших ресторанах Гранады.

«Я давно отказался от идеи откладывать, крохоборствовать, копить. Бессмысленно. Жизни осталась меньшая часть, и провести ее надо ярко. Успеть сделать все, о чем мечталось, да никогда руки не доходили…»

И манил в круиз. На машине по Европе. В большое путешествие по Америке… Я сначала отнекивалась, стеснялась. Сама-то, в отличие от Мирослава, в средствах ограничена, даже здесь, в Чехии, жила фактически за дочкин счет. Но он чуткий человек, лишь расхохотался в ответ на мои сомнения:

– Юлечка, во-первых, ты ешь как птичка. А путешествовать вдвоем совсем немногим дороже, чем одному. Зато куда интереснее!..

И снова завел свою сладкую музыку: что в лондонском Ковент-Гардене появилась новая балерина, мисс Сара Лэмб, и нужно обязательно посмотреть ее в заглавной партии в «Золушке». А трактирщик в испанской деревеньке Пампонейра – его давний приятель, и окорока его производства – нечто феноменальное…

Как я могла устоять? Ведь ничто больше меня не сдерживало. Дочь выросла, во мне не нуждается. Бывший муж – тем более. Работу я бросила десять лет назад. А уж скучать по своей скромной квартирке на Рязанском проспекте и нескольких подругах по поликлинике – не собираюсь совершенно.

Мне, правда, хотелось довести до конца наш с Татьяной отдых в Карловых Варах. Не то чтобы я пеклась о завершении лечебного курса (любовь чудесным образом излечила меня от всех болезней) – просто жаль было рас-

страивать дочь. Она ведь планировала нашу поездку, платила за билеты и за отель. К тому же перед Большим Путешествием я надеялась хотя бы на несколько дней вернуться в Москву. Заменить практичные свитера и брюки, что привезла для прогулок по горам, на пару имевшихся в моем гардеробе красивых платьев. Посетить парикмахерскую. Завести себе кредитную карточку и перевести на нее имевшиеся небольшие накопления. (Что бы Мирослав ни говорил, я должна иметь собственные, хоть минимальные средства.)