Андрей Троицкий - Удар из прошлого (Напролом) Страница 19

– Что ж, приезжайте, – сказала она. – Адрес не забыли?

– Как можно забыть ваш адрес? – Казакевич расплылся в улыбке.

Через пару часов он оказался в районе Чистых Прудов. Купив большой букет белых гвоздик, поднялся на последний этаж дома старой постройки, надавил кнопку звонка. Яхонтова провела Казакевича в большую комнату, усадила в кресло. Поставила перед гостем чашку кофе и вазочку с пирожными.

– Так что случилось?

– Леня пропал, – вздохнул Казакевич. – Вышел из машины, сказал, что вернется через пять минут. Но не возвращается уже вторую неделю. Я с ног сбился. Подумал, может, вы что-то знаете. Может, он звонил?

Яхонтова не смотрела в глаза собеседнику. У этой женщины какой-то странный ускользающий взгляд. Будто она врет даже тогда, когда говорит правду.

– Последний раз Леня звонил мне накануне Нового года, – сказала Яхонтова. – Поздравлял. Хотел заехать с подарком. Но я решила: раз все кончено, значит, кончено. Тогда у меня появился другой мужчина. Но подарок он все-таки прислал.

Яхонтова подняла палец и показала на люстру. Казакевич задрал голову кверху. Да, дорогая, даже уникальная вещица. Люстра сделана из чистого серебра и представляет собой плетеную корзину с вытянутыми по сторонам хрустальными рожками.

– Значит, он не звонил? – повторил вопрос Казакевич.

Яхонтова отрицательно покачала головой. Она водила взглядом по сторонам. И, несмотря на видимые усилия, о Тимонине она не могла говорить спокойно. Яхонтова поднялась с кресла, встала у обеденного стола, сплела руки на груди.

– Леня никак не мог решиться на важный шаг, не мог расстаться со своей Ириной, – продолжила Ада Михайловна. – Что ж, я его за это не осуждаю. Это его решение. А я уже ничего не ждала.

Врет, – решил Казакевич. Определенно врет. По глазам заметно, по этому взгляду, раскосому, блуждающему по углам комнаты, по стенам, по потолку. Или не врет? Черт этих баб угадает.

– Я вас понимаю.

Казакевичи одним глотком выпил кофе и встал с кресла. Он подошел к женщине, взял её за плечи, как добрый утешитель, как друг. Иначе этот жест не истолкуешь.

Коротко размахнувшись, Казакевич ударил Яхонтова кулаком в лицо. Когда та отлетела в угол комнаты, прошел в прихожую, впустил в квартиру ждавших на лестнице трех азербайджанцев. Он показал пальцем на лежавшую в углу комнаты женщину.

– Начинайте.

Вперед выступил бригадир Валиев. Он встал на колени перед Яхонтовой. Бритая налысо голова бригадира отразила свет коллекционной люстры. Он стянул с женщины джинсы и трусы. Помощники сорвали темную майку и бюстгальтер. Веревками привязали руки к батарее отопления, а щиколотку левой ноги к серванту.

Яхонтова пришла в себя, закричала. Она пыталась отбиться от мужчин одной свободной ногой. Азербайджанцы смеялись. Валиев сходил на кухню принес длинный провод от электрического чайника. Усевшись на диван, он удалил обмотку с конца провода. Затем надел прорезиненные перчатки, закрывающие предплечья по самые локти. Он встал на колени и вставил штепсель в розетку.

– Раздвигай ей ноги, – скомандовал Валиев.

Казакевич сидел в кресле и задавал вопросы. Яхонтова скрипела зубами, до крови кусала губы и извергала потоки ругательств.

– Ублюдки, твари. Не трогайте меня… Господи… Господи, что вы делаете, твари? Ублюдки…

Казакевич не боялся шума и криков. На площадке кроме двери Яхонтовой ещё одна дверь. Проверено, что нижние соседи в отъезде. Дом старой постройки, с толстыми стенами и межэтажными перекрытиями. Тут хоть спевку хора имени Пятницкого устраивай, едва ли кто услышит.

Разумеется, Казакевич предпочел бы не смотреть на истязание женщины. Он не садист и не поганый извращенец, он не ловит кайф от таких зрелищ. Но присутствие Казакевича было более чем желательно. Азербайджанцы не знают всех нюансов дела. Они могут не придать значения словам Яхонтовой, неправильно их истолковать.

Яхонтова тонко вскрикивала, дергалась от ударов электротока.

– Сволочи, я беременна. Я на четвертом месяце. Грязные азерботы. Суки поганые.

– Ты беременна, – обрадовался Валиев. – Это хорошо. Ну, это хорошо… Умница, что сказала.

Он отволожил в сторону электропровод, на карачках подполз к Яхонтовой, низко наклонился над ней. И взасос поцеловал в губы.

– Поганая тварь, – плевалась словами Яхонтова. – Что б твоей матери руки оторвало. И ноги. И то место, которым она тебя, срань такую, рожала.

Валиев стал давить коленом на живот Яхонтовой. Что-то хрустнуло. Через две-три минуты в уголках рта закипела малиновая пена. Яхонтова больше не ругалась, она тяжело с хрипотцой дышала, будто в груди насверлили дырок. Выплевывала на голую грудь розовую мокроту.

– Переверните её на живот, раздвиньте ноги и так держите, – приказал Валиев.

Стоя на коленях, он расстегнул ширинку и спустил штаны.

Казакевич прикрыл глаза ладонью. Но не смог усидеть на месте, вышел из комнаты, прошел по длинному коридору, сел на бортик ванной. Лишь бы сейчас не блевануть. Попив холодной воды из крана, стал с усилием сглатывать вязкую солоноватую слюну, стараясь вспомнить о посторонних приятных вещах.

«А эта Яхонтова, наверное, в постели ничего, – думал Казакевич. – Такая миниатюрная женщина. Приятно её повертеть, такую горячую. Темперамент выдает румянец на впалых щеках. Тимонина можно только поздравить с находкой».

Казакевич тут же поправил себя. Поздравлять Тимонина уже не с чем. Сейчас Яхонтова не в форме, в таком виде она не нужна пьяному извозчику, и никогда уже не будет никому нужна. Если даже оставить её в живых, жалкий огрызок жизни Яхонтова проведет в инвалидной каталке.

Тошнота немного отступила. Казакевич с наслаждением вздохнул полной грудью, достал из кармана сигареты. Он сознательно тянул время, в комнату возвращаться не хотелось. Сюда в ванную доносились слабые стоны и невнятное бормотание. Яхонтова уже не могла говорить. Бесполезная жертва, бесполезная мучительная смерть.

Казакевич вышел из ванной, встал в дверях комнаты.

– Все, хватит. Кончайте с ней.

– Понял, – Валиев подтянул штаны, застегнул ширинку.

Один из его помощников выдернул вилку из розетки. Просунув оголенные провода глубоко в горло женщины, он обмотал нижнюю челюсть клейкой лентой. Затем снова сунул штепсель в розетку. Запахло паленым мясом. Голое тело изогнулось в дугу, вытянулось во всю длину, снова изогнулось. Мелко задергалось. Затряслась посуда в серванте.

Казакевич отвернулся, к горлу опять подступила тошнота.

– Я ухожу, – Казакевич сел на табурет и стал зашнуровывать ботинки. – Избавьтесь от трупа, уберите тут все, чтобы чисто было. Она должна просто исчезнуть. Ясно?

– Так точно, – отрапортовал Валиев.

Помощник бригадира, молодой парень с красивыми вьющимися волосами, полез в спортивную сумку, достал ножовку и сапожный нож. Когда Казакевич закрывал за собой дверь, помощники Валиева уже волокли тело Яхонтовой в ванную комнату.

Казакевич, не заезжая в офис, отправился домой. Там его ждал брат жены Петр, дремучий провинциал из Тюмени. Родственник владел несколькими строительными фирмами, получал за взятки хорошие подряды, но в Москве ориентировался, как слепой котенок в чужом доме. Казакевич обещал показать Пете вечернюю Москву.

– Что-то ты бледный, – Петр похлопал Казакевича по плечу. – Устал?

– Устанешь тут, – пожаловался Казакевич. – Но наша договоренность в силе. Я вызвал машину. Сейчас покажу тебе места, где можно вкусно пожрать. И дешево потрахаться.

Поездка на угнанных «Жигулях» оказалась не самым приятным путешествием в жизни Тимонина. Он хорошо запомнил дорогу на Черниховку и теперь находил путь без помощи карты. Однако над горизонтом стелился голубоватый дымок, в горле першило.

Сам не зная того, Тимонин гнал машину прямиком в эпицентр лесного пожара, бушующего третью неделя на границе Тверской и Московской областей. Огонь захватил площадь в шестьдесят гектаров и продолжал поедать лес и торфяные поля. Съехав с асфальтовой трассы на двухрядную асфальтовую дорогу, Тимонин прибавил газу. Впереди километров пять приличного асфальта, а дальше грунтовка, на которой «жигуль» не разгонишь. Впрочем, гнаться не за кем, да и видимость из-за дыма неважная.

Тимонин издалека заметил «Москвич» дорожно-постовой службы, стоявший поперек пустой дороги, двух милиционеров, расхаживавших по обочине. Несколько мгновений Тимонин боролся с соблазном сделать быстрый разворот на сто восемьдесят и рвануть в обратную сторону. Он соображал слишком долго, драгоценное время для поспешного бегства было упущено. Черт с ним, решил Тимонин, раз бумажник с деньгами оттягивает карман пиджака, к чему бегать от милиции?

Старший по званию лейтенант Лыков шагнул на проезжую часть, сделал отмашку полосатым жезлом. Тимонин затормозил, «Жигули» остановились в двух метрах от лейтенанта. Лыков подошел к машине, наклонился к водителю. Тимонин опустил стекло. Милиционер не почувствовал водочного духа, исходившего от Тимонина, спиртовые пары почти без остатка поглощал едкий дым, который к вечеру сделался ещё гуще, ещё тошнотворнее.