Юлий Файбышенко - В осаде Страница 19

Нина стиснула платок, скомкала его, долго молчала. Потом сказала изменившимся голосом, в котором он почувствовал что-то чужое, но не успел понять что.

— Да… Вот и Яковлев… Может быть, вы объясните этот парадокс запутавшейся женщине. На той стороне люди вашего круга, вашего уровня. С этой стороны серые и неграмотные, близкие к пещерному уровню мужики. Я, конечно, понимаю, что в прошлом они были обижены, оскорблены в своем достоинстве, доведены до отчаяния, а теперь добились своих прав… Но дальше встает вопрос о построении новой и справедливой жизни… Вы не обидитесь, если я спрошу?

— Не обижусь, — сказал Гуляев.

— Неужели вы верите, что они смогут установить совершенно новые серьезные законы, что они смогут соблюдать их?

— Почему, собственно, нет?

— Разнузданная, развращенная насилием орда?

— Орда?

Она замолчала и отвернулась.

Он молча смотрел на нее. К чему весь этот разговор? Она не понимает и никогда не поймет его товарищей. Зато он прекрасно понимает ее, но что толку… Взаимопонимание зависит от двоих, а не от одного… Впрочем, почему это он вдруг задумался о взаимопонимании?

— Что ж вы не ведете меня? — спросила она с явственными нотками гнева в голосе.

— Куда это?

— В свою ЧК. Я же тут такое вам наговорила!

— Говорите, что хотите… Это ваше право.

— А если я сама пойду в ЧК и скажу, что вы слышали страшные вещи о вашей власти и не донесли?

Он сверху вниз посмотрел на нее. Глаза черно блестели на бледном лице, светилось золото огромной косы.

— Грабители и насильники не способны дать справедливости своей стране, бандиты не могут быть честными правителями!

Он положил ей руку на плечо. У нее срывался голос, ее трясло, зато он теперь был спокоен.

— Нина Александровна, с вами что-нибудь случилось? Не таитесь!

— Ничего не случилось! — крикнула она, отбрасывая его руку. — Вы произвели впечатление воспитанного и гуманного человека, спасли нас во время обыска от голодной смерти. Я поверила вам, а оказалось все это лишь затем, чтобы шпионить за нами!

— За кем — за вами?

— За мной и дядей!

— Откуда вы это взяли?

— Он сидит там внизу и ежеминутно ждет ареста. Говорит, что вы приписываете ему соучастие в каком-то грабеже! Дядя — честный человек, откуда он мог знать, что в его лавке хранилось награбленное? Он туда уже год не кажет носа. А вы приписываете ему!…

— Одну минуту, — сказал Гуляев. — Где ваш дядя?

— У себя! Он уже готов, собрал вещи! Можете брать!

— Пойдемте-ка потолкуем. — Гуляев потянул ее за руку и повлек за собой.

Они спустились в комнаты. За освещенным трехсвечником столом хозяин, грузный, с нечесаной бородой, пил чай. Хозяйка мелькнула, поставила самовар, ворохнула глазами в сторону квартиранта и сгинула. Нина прошла в красный угол и села под иконой. Гуляев стоял у стола, сунув руки в карманы, размышлял. Хозяин, кашлянул, пролил чай на бороду.

— Так вот, Онуфрий Никитич, вы сочли, что я вас заподозрил? — спросил Гуляев. — Вот не могу понять — с чего пришло такое вам на ум?

Хозяин крякнул, дернул головой, не ответил.

— И потом, — все еще размышляя, медлительно говорил Гуляев, — если бы вы даже и бывали в лавке, если даже и ключи у вас от нее имеются…

— Нету ключей! Нету! — каким-то утробным ревом вырвалось у купца. — Не мучь ты меня, лиходей! Матушка-заступница, царица небесная, спаси и помилуй раба твоего.

И в этот момент Гуляев вспомнил, откуда он знал то молодое хищное лицо на фотографии, взятой из дома Нюрки Власенко.

— Я говорю, что если вы даже и были в лавке, это еще не доказывает вашу связь с бандитами, — продолжал Гуляев. — Но вот что я вспоминаю: а ведь я видел этого типа у вашего дома, видел, Онуфрий Никитич!

— Какого еще типа? — повернулся к нему на крякнувшем стуле хозяин.

— Фитиля-то я видел, — спокойно сказал Гуляев, — и как раз накануне ограбления. И не далее, как в вашем саду.

— Это подлость! — вскочила Нина.

— Не могу! — сполз и рухнул на колени хозяин. — Не могу, вот те крест! Запужал он меня, Нинка! Все расскажу.

— Дядя! — зазвенел натянутый до предела голос Нины. — Встаньте! Рохля!

Гуляев нащупал в кармане рукоять нагана и накрепко обнял ее пальцами. Вот оно что! А он чуть не поверил сладкоречивой племяннице.

— Встаньте! — сказал он. — Собирайтесь!

— Какой-то шум, — сказал сзади знакомый голос. — По-моему, здесь все переругались.

Гуляев обернулся. В проеме двери, освещенный слабым светом из кухни, улыбался Яковлев. Шинель на нем была распахнута, в руке фуражка.

— Здравствуйте, Владимир Дмитриевич, второй раз на дню.

— Здравствуйте, — сказал Гуляев, — придется вам мне помочь.

— В чем же? — спросил Яковлев. — Впрочем, я к вам испытываю такую симпатию, что готов помочь в чем угодно.

— Надо отконвоировать моих уважаемых хозяев в ЧК, — сказал Гуляев.

— Отконвоировать? — Яковлев туманно улыбнулся. — Но позвольте… Мы гости, они хозяева, есть в этом что-то непорядочное… К тому же, Нина Александровна женщина, а в ЧК этому могут не придать значения. Нет, Владимир Дмитриевич, я не могу! Это не мужское дело.

Гуляев зорко оглядел всех троих. Нина стояла под иконой, сплетя руки у груди. Купец тяжко переминался на коленях. Яковлев смотрел на него с нехорошей усмешкой. Гуляев сориентировался.

— Эй, — сказал он, выхватывая наган, — отойдите-ка от двери.

— Это мне? — спросил, все так же улыбаясь, Яковлев.

— Вам! Ну!

Яковлев шагнул в комнату и в тот же миг ударил выстрел. Гуляев отскочил. Купец бил в него с колен. В руках у Нины тоже воронено блеснуло.

Он выстрелил вверх, и в тот же миг по руке его ударили чем-то железным. Наган упал. Гуляев заскрипел зубами от боли и попытался поднять его левой рукой, но второй удар сшиб его с ног. С трудом нащупав затылок, уже влажный и липкий от крови, он стал подниматься. Сильная рука заставила его сесть.

— Веревки! — скомандовал голос Яковлева. — Надо спрятать этого большевистского Холмса. Он нам еще понадобится.

Гуляев с натугой приподнял гудевшую голову. Нина с окаменевшим лицом принесла веревки. Яковлев, упершись коленом в гуляевскую спину, натуго скрутил ему руки.

— Не мечитесь, Онуфрий Никитич, — сказал Яковлев, — не надо было трусить. Не приди я вовремя, вы могли бы все дело завалить! Сейчас потрудитесь-ка на общую пользу. Отнеси нашего комиссара наверх. Мы тут кое о чем потолкуем между собой, а потом и с ним побеседуем.

Гуляев увидел подступившую к нему вплотную огромную тушу купца, ощутил запах пота исходивший от его салопа, почувствовал, что он отделяется от пола. Купец, охая и стоная, поволок его по ступеням наверх и сбросил на пол в его комнате.

Когда купец ушел, Гуляев приподнял голову. Рука болела нестерпимо. Может быть, была переломлена кость? Нет, успокоил он себя, скорее ушиб. Голова была налита чугуном и ныла. Надо было собрать и привести в порядок мысли, боль мешала этому. Он стиснул зубы, постарался перевести внимание. Внизу грузно топал хозяин, слышались голоса, но слов разобрать было невозможно. Гуляев поднатужился, перекатил на живот и встал на колени. С большим трудом поднялся на ноги…

Ошибочку допустили, господин ротмистр или как вас там по чину, подумал он о Яковлеве, — ног не связали. А пока мы на ногах, нас еще не сбили. Он тряхнул головой и тут же чуть не упал от подступившей дурноты. Сейчас эти, снизу явятся. Он прислушался. Среди голосов выделялся голос Нины. Он звучал на пронзительных, почти истеричных нотах. Требует вывернуть его наизнанку? Откуда такая горячность?

Но вот уже полминуты что-то отвлекало его от голосов в гостиной. Слышался еле уловимый звук щепы во дворе. Чуть-чуть звякнуло стекло, точно его коснулись чем-то металлическим. Неужели свои? Гуляев перестал дышать, слушал. Это было бы слишком большой удачей. К нему иногда присылали связных от Бубнича или Иншакова. Но как они могли явиться именно сейчас? На выстрелы? Но выстрелы в доме, стоящем в глубине двора, почти не слышны на улице…

Вот уже скрипнула входная дверь, и крадущееся шаги нескольких человек еле слышно прошуршали в передней. Он ждал, боясь пошевелиться. Те в гостиной могли услышать по скрипу пола, что он уже на ногах. Вдруг ахнула дверь и тотчас раздался крик Нины, внизу затопали, зарычали сдавленными голосами.

Гуляев шагнул было к двери, но вспомнил: за спиной его было окно. Оно закрыто. Открыть он его не сумеет, но если ударить плечом, можно высадить раму. Но куда бежать — ведь пришла помощь. Он подошел к раскрытой двери и остановился. С яростной матерщиной кто-то выволок что-то тяжелое в прихожую.

— Ну, фраер! — услышал он остервенелый голос. — Куда камушки запрятал?

В ответ — прерывистое дыхание.

— Будешь говорить? — накаленно спросил голос, тупо прозвучал удар по живому, послышались стон и одышливый голос купца: