Керен Певзнер - Смерть саксофониста Страница 19

– Значит, убийца – агент-конкурент! – невольно вырвалось у меня.

Все, как по команде, повернули головы и посмотрели на меня.

– Ты опять? – укоризненно заметил Денис. Он лихо расправился с ножкой, оставив на тарелке лишь голую косточку.

– Ищи того, кому это выгодно, – мне не понравился собственный оправдывающийся тон. – Тем более, что в этом занюханном Кирьят-Шенкине ох как нелегко выжить в условиях жестокой конкуренции.

– Ой, мамочка, тебя послушать, так все лавочники друг друга перерезать должны, – вставила моя разумная дочь.

– Ничего не должны! – парировала я. У каждого лавочника свой ареал. К ним из другого района за молоком в десять вечера никто не пойдет. Если они и захотят что-либо сделать, так подожгут супермаркет. А от убийства у них клиентов не прибавится…

– Мам! А я вчера мимо «Космоса» проезжала, так он закрыт. Там пожар был.

– Вот, пожалуйста… – я приняла слова дочери как лишнее доказательство своей правоты.

«Космос», огромный супермаркет, по которому можно было блуждать часами, был построен на выезде из Ашкелона, и с его открытием появилась присказка: «Он сказал: «Поехали!»». Новоявленные Гагарины толпами бродили по суперу, набивая брюхо никелированных колясок разной снедью на неделю.

Там можно было купить все: от хлеба и молока до верхней одежды и компьютеров. Если брать много, то можно было получить ощутимую скидку, подарки и даже выиграть в лотерею полет в Таиланд. Рядом располагалась обширная стоянка и променад с кафетериями. Так что бедным лавочникам, действительно, надеяться было не на что. Мне на память пришел один из романов Эмиля Золя, из эпопеи «Ругон-Маккары» о таком же монстре-магазине, душителе мелкого частника и предметом эротического обожания женского населения Парижа.

Мои размышления прервала Элеонора:

– Валерия, вечно ты криминал ищешь. При чем тут владельцы мелких магазинов? Проводка где-нибудь перегорела или еще что-нибудь прозаическое…

Денис отложил в сторону вилку и улыбнулся:

– Тем более, что Тишлер принимал участие в его строительстве. Тебе это ни о чем не говорит, дедуктивная ты наша?

Это было уже слишком. Я прямо задохнулась от негодования.

– Хватит вам надо мной смеяться! Да, у меня не хватает выдержки не лезть туда, куда нормальный человек носа не сунет. Но я же, в конце концов, оказываюсь права. Ты вспомни!

– Мамочка, да не злись ты так, – Дарья пыталась сбить пламя, – Денис шутит, никакая ты не дедуктивная.

Взрыв хохота потряс нашу маленькую компанию. Элеонора тряслась от смеха, вытирая слезы. Моя злость куда-то испарилась, а Дарья сидела, переводя взгляд с одного на другого.

– Денис, объясни мне, что это вы?

– Все в порядке, Дашка, все хорошо. Мама не дедуктивная, ты права, – он потянулся ко мне и влепил мне звучный поцелуй в щеку.

В разгар веселья в дверь позвонили, и в столовую вошел Суперфин. В руках он держал красочный пластиковый пакет с надписью «Космос». Увидев это, мы снова зашлись от смеха.

– О! Рад вас видеть, – сказал он, недоумевая, что может быть причиной столь бурного веселья. – Элеонора, у вас божественный цвет лица.

Эдвард порылся в свертке, и на столе оказались баночка красной икры, полоски лосося в вакуумной упаковке, бутылка полусухого вина и роскошная роза. Розу он немедленно с изящным поклоном преподнес Элеоноре.

– Скажите, Эдвард, – осведомилась моя дочь вполне невинным голосом, вы эти продукты в «Космосе» купили?

– Да, – кивнул он.

– Так он же сгорел!

– Нет, только отдел постельного белья. Там стоит загородка. А что? спросил он. – Вам нужно было постельное белье?

– Нет, спасибо, – серьезно ответила Элеонора, – у нас есть.

Воцарилось непривычное молчание. Денис встал, вытер губы салфеткой и сказал:

– Собирайтесь, дорогие дамы, я отвезу вас домой.

– Что, уже? – заныла Дашка.

– Уже. Про школу вспомни.

Ночью, лежа в приятной полутьме, освещаемой только ароматизированной свечой, я спросила Дениса:

– И что ты об этом думаешь?

– О чем?

– Ты знаешь, о чем я говорю…

– Мама – взрослая женщина. И потом, она же сказала, что у нее есть постельное белье.

К Тишлерам сопровождать Суперфина пришлось мне. Элеонора не на шутку расхворалась, чувствовала себя разбитой. Но, скорее всего ей было неприятно поступаться принципами. Она, державшая траур по мужу долгие годы, не могла смириться с таким попранием устоев. Но Суперфину нужен был сопровождающий. И выбор снова пал на меня, как самую свободную.

Семья разбогатевшего подрядчика жила на самом краю Кирьят-Шенкина, в огромной трехэтажной вилле. Из всех окон открывался прекрасный вид на море и старинные развалины крепости крестоносцев. Перед входом в виллу раскинулась ухоженная зеленая лужайка, на которой шли приготовления к какому-то представлению. Ставились декорации, изображающие восточный дворец. По лужайке были разбросаны шелковые и бархатные подушки, а сам вход на виллу украшали тяжелые драпировки.

Зазвучала очень знакомая музыка, и из дверей, как из-за кулис выпорхнули четыре танцовщицы, одетые более чем скромно. Они кружились по лужайке и вдруг замерли на месте.

Под аркой восточного дворца стоял высокий мужчина в черном пышном парике и тюрбане, украшенном павлиньими перьями. От шеи до пят он был закутан в шелковый плащ. Музыка зазвучала снова и певец начал исполнять куплеты Ирода Антиппы из рок-оперы «Иисус-Христос – суперзвезда».

Этот голос невозможно было не узнать. Пел Леон Ковалло собственной персоной.

Резким движением певец сбросил плащ, и по публике пронесся стон восхищения. На нем была надета набедренная повязка из золотистой ткани, а ноги до колен оплетали высокие сандалии.

Он пел и танцевал в быстром чарльстоновском ритме, девушки слаженно кружились по лужайке, и, когда стих последний звук, публика разразилась громкими аплодисментами.

– Дорогой, – к мужу подошла Клара и поцеловала в щеку, – тебе понравился мой подарок?

Беньямин Тишлер, в пиджаке рисунка «птичья лапка», стоял у входа и раскланивался с гостями. Он обнял жену и растроганно произнес:

– Какая ты у меня выдумщица!

Мы с Эдвардом подошли, поздравили и прошли вовнутрь.

В салоне с окнами от пола до потолка был устроен фуршет.

Разные красивые вкусности, выполненные, несомненно, рукой опытного мастера своего дела, заполнили собой всю поверхность большого резного буфета. Рядом, на двух столиках, теснились бутылки. Всю эту красоту венчала птица, выполненная из резной тыквы и баклажан. Было стильно.

Около буфета оживленно разговаривала группа гостей, накладывая себе бутербродики с воткнутыми в них палочками. Хотя я знаю многих в городе, некоторые приглашенные были мне незнакомы.

Покрутив немного головой, я заметила роскошную блондинку Кристину, беседующую с импозантным мужчиной в роговых очках. Кристина была в чем-то воздушно-голубом, с неизменной ниткой жемчуга на шее. Ее собеседник жмурился как кот, глядя на нее. Кажется, я видала его на похоронах Вольфа. Дама, любительница классической музыки, сменила тон волос с красного на бурый, и откусывала слойку, изящно оттопырив мизинец. Рядом с ней стоял Леонид Горелов, злой гений Кристины, и скучающе оглядывался.

В салоне появился Леон Ковалло. Он успел переодеться в белый костюм-тройку и сейчас принимал восхищения гостей.

Положив немного закуски на тарелочки, мы с Суперфином присели на массивный кожаный диван, и я принялась разглядывать африканские маски, в изобилии развешанные по стенам.

– Посмотрите, Валерия, – мой спутник показал на старинные часы, стоящие в углу, – это же настоящий Буре!

Часы были высотой с рослого мужчину, и маленький Суперфин вряд ли смог дотянуться до верхней крышки. Корпус красного дерева сиял приглушенным блеском натурального воска. Циферблат из потемневшей бронзы тускло мерцал сквозь разрисованное узорами стекло. Римские цифры на нем едва проглядывались. Массивный маятник мерно качался из стороны в сторону. Боковые стенки часов украшали резные фигурки ангелочков с песочными часами и завязанными глазами.

Эдвард встал, и подошел поближе. Восхищению его не было предела, он подозвал меня и стал показывать различные детали орнамента, гирьки-противовесы.

– Этим часам без малого триста лет, – раздался неожиданно голос сзади.

Мы обернулись. Виновник торжества стоял возле нас и улыбался.

– Их, как реликвию передавали в нашей семье от отца к сыну. И даже существует предание: если часы остановятся, то в семье происходит несчастье, вплоть до смерти домочадцев. Поэтому заводить их – первейшая обязанность главы семьи.

– А если глава в командировке или в отпуске? – влезла я в мужской разговор.

– В нашем доме всегда был тот, кто заводит часы! Они никогда не оставались без присмотра. Если бы вы знали, скольких трудов мне стоило вывезти их из России! Сколько я заплатил на таможне!..