Диана Кирсанова - Созвездие Овна, или Смерть в 100 карат Страница 19

Антон злобно проводил взглядом уже скрывшегося за поворотом нахала и процедил сквозь зубы несколько слов, процитировать которые здесь я не берусь. И затормозил у морга без всякого шика.

Вздохнув, я нехотя вылезла из машины, вошла в корпус и, не оглядываясь, проделала уже знакомый мне путь: по полутемному коридору с потрескавшимся полом, вдоль выложенных желтым кафелем стен, мимо закрытых кабинетов - налево, вторая дверь за поворотом. Вот она. Я выбила костяшками пальцев на этой двери подобие стука и тут же, пользуясь своими короткими отношениями с господином Неунывайко,    толкнула    ее.    Дверь    легко    подалась,    скрипнула    и остановилась, выпуская в коридорный полумрак треугольник дневного света. В кабинете никакого движения не ощущалось.

В недоумении я вытянула шею, заглянула - Павел сидел за столом, откинувшись на спинку стула, и как будто дремал. Это показалось мне странным. Удивительно было не то, что он дремал (кто из нас отказался бы от возможности поспать на рабочем месте?), а то, что напротив него, ко мне спиной, навалившись на стол грудью, спала еще и какая-то незнакомая женщина. На ней тоже был белый халат и шапочка - сейчас она наполовину сползла с головы, выпустив на волю длинные русые волосы: они ниспадали по поверхности стола, почти касаясь пола.

Что-то в этой картине было не так, и я, чувствуя, как в мою спину подул резкий ледяной ветер, шагнула через порог, приблизилась к Павлу - и тут же зажала себе обеими руками рот, чтобы не заорать благим матом. Неунывайко и его соседка вовсе не спали, если, конечно, под словом «спать» не подразумевать известную идиому «спать вечным сном» - а именно это выражение подходило к ситуации больше всего.

Я ошиблась, когда подумала, что находящаяся в кабинете женщина была мне не знакома; это стало понятно, когда я осторожно убрала с ее лица волосы и увидела, как сквозь меня безо всякого выражения смотрит светлый глаз в густом обрамлении черных ресниц. Не далее как вчера эти глаза взирали на меня спокойно и дружелюбно, и я знала, что их владелицу зовут Людой.

Сейчас она была мертва, так же как безусловно мертв был и Павел. Глаза Неунывайко были закрыты только наполовину, а в уголках рта виднелась темно-коричневая пена, точно такой же пеной была вымазана Любина щека. Оба тела еще не успели остыть, из чего следовал вывод, что Павел с Людой расстались с жизнью совсем недавно.

Но почему? Я с трудом отвела от них взгляд и огляделась вокруг. Кабинет был в полном порядке, и никаких следов чьего-то неожиданного визита в нем не усматривалось. Но на столе между телами стояли блюдца с поставленными на них гранеными стаканами, в которых мокли пакетики одноразового чая. На другой тарелке лежал недавно вынутый из розетки маленький кипятильничек, а рядом - открытая коробка шоколада с золотой лентой по краю. Два гнезда в золоченом поддонце, где лежали конфеты, пустовали.

По стеночке, по стеночке, по стеночке - я тихо-тихо пробралась назад к порогу и, еле сдерживая дрожь в ногах, застучала каблуками в сторону выхода из здания. К счастью, коридор был все так же пустынен; и ни одна живая душа не встретилась мне в этом царстве смерти...

...Сказать, что у Антона глаза полезли на лоб, - значит не сказать ничего:

-Убиты?!

-     Этого я не знаю. Мертвы.

-     Значит, убиты!

-   Говорю тебе - не знаю! Но если убиты, то, скорее всего, отравлены. Конфетами. Коробка лежит на столе, и, похоже, это та самая коробка, которую подарил патологоанатому Одноглазый.

-  Как-как? Синяя коробка с желтой полосой? А... виски?

-   Бутылки там не было. Разгар рабочего дня - кто тебе будет вискарем накачиваться?!

- Ой, тоже мне, проблема!

Внезапно Антон осекся и снова вылупил на меня свои голубые пятаки. Я тоже остановилась на полувздохе и уставилась на приятеля - нас посетила одна и та же мысль, и мысль эта была ужасна. Ни слова больше не говоря, Антон резко выжал педаль и развернул «Фольксваген» обратно, в ту сторону, откуда мы недавно сюда приехали.

Вцепившись в руль, приятель гнал машину что есть мочи, а я сидела рядом, закрыв ладонями уши и стараясь избавиться от жуткого воспоминания: Надежда берет с покрытого вышитой салфеткой стола бутылку виски и - кошмар!!! - узкую синюю коробку и со словами: «Николаша вернется - вот и порадую его...» - ставит все это на невысокую этажерку...

-  Она наверняка не успела это открыть, - робко подала я голос, но Тошка,   не   обращая   на   мою   реплику   внимания,   все   гнал   и   гнал «Фольксваген» к Надеждиному дому. И в этом он был, безусловно, прав.

К Надеждиному крыльцу мы с Антоном кинулись одновременно, едва успев притормозить; крепкая входная дверь задрожала под оглушительным грохотом наших кулаков, но с той стороны на эти требовательные звуки отзываться никто не торопился. Мы переглянулись; у меня затряслись губы, да и Антон тоже посерел на глазах.

-  Может быть... - я хотела предложить позвать на помощь соседей, но Антон вдруг приложил палец к губам и навострил уши: до нас как будто донесся слабый стон.

Вслушиваясь изо всех сил вместе с Антоном, я одновременно пыталась  убедить  себя   в  том,   что  это   нам   послышалось   -   но   нет, негромкий звук повторился, и донесся он  не из дома, а откуда-то со стороны огорода.

В одну секунду перепрыгнув через невысокий заборчик, Антон оказался на грядках и, пригнув голову, как настоящая ищейка, скрылся в зарослях малинника - листья с кустов уже почти совсем облетели, и торчавшие к небу голые прутья походили на огромные, воткнутые в землю веники-голики. Похоже было, что стон действительно доносился оттуда.

Я довольно-таки неуклюже перевалилась через частокол оградки и побежала следом за Антоном. Колючая ветка хлестнула меня по щеке, ее примеру последовала другая, третья - я не замечала этого, не отрывая взгляда от того, что обозначалось впереди. А впереди, много ниже уровня моих глаз, виднелась обтянутая тонким свитером крепкая Антошкина спина - приятель стоял на коленях возле чего-то темного, распростертого на сырой земле, и этим темным, к моему ужасу, была Надя...

Она лежала на спине, снова в своей клетчатой шали и резиновых сапогах (значит, после нашего ухода женщина переоделась и продолжила работу в огороде) и смотрела в небо - еще живая, потому что руки ее слабо шарили по земле, поднимая слабую пыль, - но уже агонизирующая, ибо она уже не видела нас и не отвечала ни на какие вопросы. Собственно, вопрос был только один: кто?

-     Кто? - наклонившись к самому ее лицу, с отчаянием спрашивал Антошка. - Кто?!

-     «Скорую» надо, - пролепетала я.

- Так что ж ты стоишь?!

Мотнув головой, я побежала обратно, но на полпути резко остановилась: куда это я? Надо же к телефону, а где ближайший? Черт! В панике заметалась по крыльцу, рванулась к соседям, дернула дверь -закрыто, вспомнила: у Антошки в кармане есть мобильник! - снова перевалилась через заборчик, побежала...

Все так же наклоняясь над женщиной, Тошка осторожно развязывал ее стянутую на груди шаль - она быстро намокала кровью, как видно, рана была глубокой. Я упала на колени рядом с приятелем, сунула руку в его карман и наконец достала телефон...

- «Выезжаем», - буркнул в трубке бесстрастный голос.

Я перевела дыхание.

-     Что с ней?

-     Не видишь - ранена!

-     Опасно?

-        Я не врач, но... - Антон запнулся и снова наклонился над Надеждой; она вдруг широко распахнула глаза, и в них впервые промелькнуло осмысленное выражение.

-        Надя, вы слышите меня? Слышите? Врач сейчас приедет, сейчас!.. Вам помогут! Вы слышите?

Женщина молчала, но губы ее слабо шевельнулись.

-  Сейчас вам помогут. Но... вы можете говорить? Кто вас... кто вас ранил? Вы слышите меня, Надя? Кто?!

- ...колаша... - прошелестела Надежда.

-     Как?

-     ...колаша... Он убил... еня...

-     Николаша?!

-     Да... Убил... меня.

Надежда выгнулась дугой, глаза ее затуманились, но женщина еще пыталась сказать что-то последнее, самое важное.

-  Не верую! - твердо сорвалось с ее губ, и вслед за этими словами женщина обмякла. Она еще смотрела на Антона, но в глазах уже не было никакого выражения...

Тошка медленно поднялся с колен; цепляясь за него, встала и я.

-   «Не верую»?! - машинально повторила я последние Надины слова.

-  Да. Странно... Стой!!!

Антон отшвырнул мою руку и, ломая ветви, кинулся в глубь малинника - оттуда доносились звуки тяжелой крадущейся поступи; шаги удалялись. Неровная сетка веток скрыла от меня то, что происходило в нескольких шагах, но ненадолго. Раздался сухой треск, и из зарослей снова показался Антошка: заломив пленнику руку, он подпихивал в спину и тащил на свет полноватого мужчину лет пятидесяти, с испитым лицом и густой гривой нечесаных волос.

Мужик затравленно оглядывался по сторонам и протестующе мычал, не совершая тем не менее никаких попыток освободиться, хотя при желании сделал бы это легко: Антон был как минимум в полтора раза его тоньше, да и мускульной силой мой приятель пока еще уступал этому громиле с руками, больше похожими на ковши экскаватора. И все же Николаша абсолютно не сопротивлялся, а может быть, просто не понимал, что происходит. Свободной рукой он сжимал круглую деревянную рукоятку заточки, а весь перед его несвежей тельняшки был вымазан - по ней шли страшным узором широкие красные полосы.