Шарль Эксбрайя - Ночь Святого Распятия Страница 19

— Этот Просперо… ты с ним знаком?

Хуан удивленно вскинул брови.

— Нет, но по вашему описанию я решил, что, возможно, это тот тип, которого в Триане называют «el Loco»[58].

— И как же ты его искал?

— Я знал, что при случае парень подрабатывает у торговца рыбой на улице Сан-Хорхе, ну и пошел взглянуть. «El Loco» и вправду был там.

— Он тебя видел?

— Я даже предложил ему выпить, надеясь что-нибудь выведать.

— Вот как?

— Да, я сказал, что, кажется, видел его на Ла Пальма в тот день, когда он чуть не убил вас на лестнице.

И Хуан рассмеялся, ужасно довольный собой.

— Разумеется, последнего я ему не сказал… А потом подождал, пока парень закончит работу, и незаметно пошел следом. Он зашел в несколько разных кабачков. Наконец, когда мы добрались до «Эспига де Оро», я решил, что наш клиент не в состоянии тащиться куда-то еще, и побежал предупредить вас…

Бедняга Хуан! Он даже не догадывался, что Асинес играл с ним в кошки-мышки! Правда, я сам так опростоволосился, что чувствовал себя не вправе давать уроки кому бы то ни было. В последние дни я, похоже, стал просто чемпионом по попаданию впросак. Но то, что подозрения насчет Хуана отпали, принесло мне огромное облегчение. Пускай малыш не особенно ловок, зато честен. Так-то оно гораздо лучше.

За ужином мне пришлось подробно рассказать о вчерашних приключениях. Мария сочувственно вздыхала, а Хуан то и дело повторял, что, будь он со мной, все обернулось бы иначе. А потом они в два голоса начали уговаривать меня, что я должен поскорее раздобыть оружие. Хуан предложил купить пистолет, если я дам ему две сотни песет. Я дал три и попросил, если удастся, выбрать «люгер». Мария ушла сразу после ужина — сегодня, в Страстную пятницу, ей непременно хотелось пойти в церковь. Через сорок восемь часов Армагурская Дева начнет торжественное шествие по улицам, и моей невесте надо было узнать, не нуждается ли братство в ее услугах — возможно, у вышивальщиц нашлась бы для нее срочная работа. Уходя, девушка сказала, что предупредила о моих подозрениях насчет Оберхнера донью Хосефу и та просила передать мне живейшую благодарность. Сеньора Персель обещала поговорить с мужем, а уж он решит, как поступить.

Хуан нетерпеливо спросил, какой план я разработал, чтобы нанести противнику ответный удар. Не желая уронить себя в глазах малыша, я не стал объяснять, что совершенно сбит с толку и Клифу Андерсону самое время дать мне новые указания, иначе я так и не выберусь из тупика. Правда, сделай я такое признание, Хуан все равно бы не поверил. И я пустился в импровизацию, тем более потрясающую, что парень даже не подозревал, какой все это блеф. Хуан блаженствовал. Нет, право же, стоило только поглядеть на него, чтобы понять, как глупо с моей стороны было подозревать мальчишку в измене. Когда-нибудь, уже в Вашингтоне, я расскажу Хуану о тайных подозрениях на его счет, просто чтобы показать, до какой степени порой могут заблуждаться даже опытные полицейские. И мы вместе посмеемся, правда, за бокалом, увы, не хереса, а кока-колы…

Время от времени я то замирал у какой-нибудь витрины на Сьерпес, то вдруг резко поворачивался и шел обратно, словно что-то потерял. Но, сколько я ни таращил глаза, никак не мог заметить среди славных обитателей Севильи ни одного преследователя. Меж тем в это время на улицах обычно не так уж много народа. Очевидно, комиссар Фернандес сдержал слово, а подручные Лажолета еще переживали ночную неудачу и терялись в догадках, что может связывать меня с севильской полицией. Сам не зная почему, я не обращал особого внимания на угрозы насчет Марии. Возможно, потому, что уже после того, как я получил записку, они снова пытались убить меня. Лажолет не дурак и не мог не понимать, что тронуть Марию — самый надежный способ заставить меня во что бы то ни стало продолжать расследование.

С Хуаном мы договорились встретиться только в шесть часов вечера. Парень попросил меня прийти к Паскуалю на улицу Тонелерос и обещал попытаться к этому времени раздобыть пистолет. Можно сколько угодно хорохориться, но с пистолетом в кармане я бы, несомненно, чувствовал себя гораздо увереннее.

А пока я решил отдохнуть у себя в гостинице, но, едва войдя в номер, настороженно замер. В конце концов, может, это и называют нашим знаменитым шестым чувством? Я готов был поклясться, что сюда кто-то заходил, причем явно не коридорный. Я сразу же побежал к чемоданам поглядеть, не обыскивали ли вещи. Но нет, тайный порядок, в котором я сложил немногочисленные оставшиеся там вещи, никто не нарушил. Однако в тот момент, когда я хотел открыть дверцу шкафа и взглянуть, что делается там, за спиной раздался негромкий голос:

— Que usted lo pase buen, senor.[59]

Этот голос… Я так и подпрыгнул и оказался лицом к лицу с беззвучно хохочущим Алонсо. Потрясение оказалось настолько сильным, что я долго стоял, широко открыв рот и не в силах издать ни звука. Алонсо подошел поближе и хлопнул меня по плечу.

— Приди в себя, hombre, все в полном порядке!

— Алонсо!.. Не может быть!

— Ну, Пепе, если я не привидение, надо думать — может…

Мы обнялись. Я все еще не мог поверить такому счастью. Теперь, когда со мной Алонсо, я чувствовал себя в десять раз сильнее. Так вот какие «новые образцы» имел в вид). Андерсон! Ну, уж вдвоем-то мы покончим с Лажолетом, можно не сомневаться!

— Ты остановился здесь же?

Муакил поклонился.

— Луис Марчеро, землевладелец из Аргентины. Приехал в Севилью на Святую неделю. А этот отель рекомендовало мне агентство в Буэнос-Айресе, куда я обратился за справками.

Я настолько обалдел от восторга, что просто не мог подобрать слов, вернее, новостей накопилось слишком много и пойди разбери, с чего начать. Алонсо сообщил мне, что Рут чувствует себя превосходно, но очень волнуется за меня (представляю, как она бы встревожилась, узнав все, что со мной произошло после гибели Эскуариса! Но мое письмо еще не дошло, и Рут, как и ее муж, понятия не имели о существовании Марии), потом он передал мне поцелуй и уверил, будто его супруга надеется, что очарование вновь обретенной Андалусии не заставит меня забыть о ней и я очень скоро вернусь в Вашингтон.

— Короче, у меня такое ощущение, будто на помощь тебе меня скорее послала Рут, чем Клиф Андерсон. Во всяком случае, она просила меня привезти тебя обратно, и поскорее. Право, не понимаю, какие такие достоинства нашла в тебе моя жена, но порой я всерьез думаю, уж не жалеет ли она, что предпочла меня!

— Ты оказался в невыгодном положении мужа, которого она видит каждый день, а я по-прежнему остаюсь бегающим на свободе холостяком!

— Послушать тебя — выходит, будто Рут отложила тебя как спелую грушу на сладкое? И, если вдруг овдовеет…

Мы оба расхохотались, но тут же, не сговариваясь, одновременно подняли левую руку со скрещенными пальцами, чтобы не накликать беду. В конце концов, один из нас был андалусцем, второй — мексиканцем… Потом я осведомился о здоровье «сеньора» Хосе, своего крестника, узнал, что все благополучно, и Муакил перешел к самому главному: Клиф Андерсон, беспокоясь о моей судьбе (событие настолько невероятное, что потрясло меня до глубины души), решил отправить друга на выручку. Андерсон предоставлял нам обоим полную свободу действий и обещал по мере возможности прикрыть. Зато он ни в коем случае не желал, чтобы мы вернулись в Вашингтон, не свернув шею Лажолету. Узнав все новости, я наконец мог перейти к более всего занимавшей меня теме — с первой же минуты мне не терпелось выложить Алонсо потрясающую новость.

— Знаешь, старина, по-моему, Рут не стоит на меня особенно рассчитывать, даже если, паче чаяния, ей бы вздумалось, продемонстрировав здравый смысл, бросить тебя!

— Ага! Так ты ей изменяешь?

— Честно говоря…

— А ну-ка, выкладывай!

Тут-то я и рассказал ему о Марии дель Дульсе Номбре. О ней я мог говорить до бесконечности, и Алонсо узнал обо всем: и о нашей встрече после первого покушения на мою жизнь, и о прогулке, и о помолвке, и об обеде у Перселей, и о моих подозрениях насчет Оберхнера, и о сомнениях в честности Хуана, и даже о записке, которую я получил в Аламеда-де-Эркулес. Умолк я, только почувствовав, что пора отдышаться. Алонсо слушал, не перебивая. А потом он долго смотрел на меня.

— Послушай, Пепе… сдается мне, тебя всерьез шарахнуло!

— Думаю, да.

— И, по-твоему, она поедет с тобой в Вашингтон?

— Обещала.

— В таком случае тут и думать не о чем: садись вместе с ней на ближайший самолет. Судя по тому, с какой яростью тебя преследуют люди Лажолета, они не остановятся ни перед чем. Ты должен поберечь свою Марию. Я сам объясню Клифу, что заставил тебя вернуться домой, поскольку ты окончательно «засветился». Согласен?

— Нет.

— Почему?

— Да потому что я, хоть и влюбился, но еще не стал из-за этого ни трусом, ни подонком. Тебя послали сюда, чтобы мы вместе довели дело до конца, и мы точно так и поступим, сеньор, или опять-таки сообща сложим головы. К тому же я уверен: Мария ни за что не согласится, чтобы я удрал, даже ради ее собственного спасения.