Войтек Стеклач - Как убить золотого соловья Страница 19

– Не бог весть что, – оценила Геда. – Скажу тебе точь-в-точь как этот твой капитан. Убийца забрал Зузанины ключи, запер дверь, выбросил их во Влтаву и спокойно пошел спать.

– Не то чтобы капитан сказал именно это, – усмехнулся я, – но…

– Но смысл такой. Я же, Честмир, знаю, что ты невиновен.

Честмиром Геда называла меня в те давно прошедшие времена в знак особой любви. Она усвоила, что усечение моего имени мне не по нутру. Впрочем, может, и не от любви. Чем-чем, а тактом Геда не обделена.

– Ну ладно, положим, эта версия не годится. Но Колда… Что значат его слова – а я, конечно, не верю, что так сказала Зузана…

– Какие слова?

– Будто она меня боится.

– А, ну да.

– Все осложняется тем, что это подтвердил Бонди. Но ведь они могли сговориться, и Бонди покрывает Колду.

– Погоди, – встрепенулась Геда, – а может, дело в Бонди? Вдруг это Колда покрывает Бонди? Что, если Бонди вызвался – ведь он же был при этом! – раз Богоуш занят, побыть с Зузаной? Какое у Бонди, собственно, алиби?

– Вот-вот, – обрадовался я, – похоже на то. Причем легко найти причины, по которым Колда может покрывать Бонди. Например, я. Ненависть ко мне. Скажем, Зузанка думала со мной помириться…

– Гм, – нахмурилась Геда, – тебе виднее.

– Что еще? – вслух размышлял я. – Ну, убийцу-психопата я исключаю. Тут моя фантазия бессильна.

Геда кивнула.

– С другой стороны, – продолжал я, – если Бонди и Колда не лгут, то от семи до без пятнадцати восемь к Зузане мог прийти кто-то третий.

– Да, – поддержала мою мысль Геда, – если эти двое не лгут, то, может, Зузана после ухода Колды позвонила кому-нибудь и позвала его, сказав, что не хочет быть с тобою наедине.

– Либо она позвонила еще при них обоих или же только при Колде, который это отрицает, по каким-то соображениям решив молчать.

– Ну что же, – согласилась Геда, – примерно так все, наверное, и было. Но cui bono? – кому на пользу? От чего мы ушли, к тому и вернулись…

– Послушай-ка, тут мы, правда, оказываемся в области головокружительных домыслов, но все же… Группа Добеша – это высший класс, так? Не в пример, скажем, той, где играю я с Камилом. Ну а в «Ротонду» в понедельник вечером Бонди и Добеш пришли с Милонем…

– С Пилатом?

– С кем же еще! Вот и подумай. Новым солистом группы наверняка станет Милонь. Чем тебе не cui bono? И мало того, Пилат завел со мною невнятный разговор – перед тем, правда, здорово набравшись, – что, мол, он-то знает о смерти Зузаны побольше, чем все другие, вместе взятые.

– Но зачем нужна Пилату группа Добеша? – возразила Геда. – Это скорее Бонди…

– Да хоть бы и так, – улыбнулся я. Для меня не были тайной экономические итоги менеджерской деятельности Бонди. Пилат за свои зарубежные гастроли никогда не загребал столько, сколько под началом Бонди имела Зузанка.

– Бонди и Колда, – сказала Геда, поднимая трубку зазвонившего телефона, – вот кем тебе надо заняться.

– Займусь, – пообещал я.

– А вы уверены, что дело так серьезно? – спросила испуганно Геда после достаточно продолжительной паузы, нарушаемой лишь сочувственным поддакиванием.

Я встал. У Геды были часы ее телефонных аудиенций, а у «подружек» – свои проблемы.

– Если, конечно, он и впрямь такой садист… – говорила возмущенно Геда.

– Пока, – шевельнул я губами.

Она прикрыла трубку:

– Позвони!

Уже в дверях я услышал:

– Нет, такого позволять нельзя. В случае чего вызывайте милицию.

21

– Все, уважаемые, успокойтесь, – грозно произнес Камил, – не то у меня лопнет терпение.

У ребят возникли разные мнения насчет нашего конкурсного репертуара. Единодушны они были лишь в неприятии идей Камила. Наконец мы сошлись на компромиссе. Этот компромисс был интересен для меня тем, что на период фестиваля я фактически оказался свободен. А если верно истолковал недомолвки Камила, то, возможно, не только на период фестиваля. На кой черт возражать и сопротивляться? Все еще остались, а я ушел. Никто меня не удерживал. Был вторник, полвосьмого вечера. Меня интересовали Бонди и Колда. Помнится, в кабинете у капитана Колда говорил, что вечером будет в «Букашке». «Б-клуб» имел многолетнюю историю. До войны в подвальчике на Малой Стране выступал, бывало, Э. А. Лонген, захаживал сюда Карел Ламач и прочая киношная братия. Здесь сменяли друг друга литературные кабаре. Едва ли не во всех мемуарных сочинениях поминался этот подвальчик. Сегодняшний «Б-клуб», однако, не имел почти ничего общего с традициями литературного кабаре. Почти. Ибо с вездесущими дискотеками здесь за место под солнцем сражалась клубная культура высокого класса, поощряемая Союзом молодежи, который стал шефом «Б-клуба». Мим Бридлер – на него я наткнулся перед входом в толпе юнцов – был из тех энтузиастов, которые верили, что эта публика, штурмующая сегодня дискотеки, будет спустя год, а то и раньше, рваться на поэзию и пантомиму. Почему бы и нет, в конце концов? Я видел программу Бридлера в память недавно умершего русского клоуна Енгибарова: в «Букашке» был, можно сказать, аншлаг.

– Чего это тебя занесло сюда сегодня? – поинтересовался я вместо приветствия.

– Салют! – Бридлер широко улыбнулся. Все внесценическое поведение и облик этого обладающего необычайным носом, большеротого и бледного человека казались частью то ли задуманного, то ли исполняемого этюда. – В девять я тут выступаю.

– Как это? – изумился я. – Мне казалось, сегодня дискотека.

– Да, – сказал Бридлер, – но с двадцатиминутной порцией культуры.

– А-а, – протянул я. Вот ведь что выдумали, ловкачи! Яд культуры, вливаемый по каплям, должен исподволь подорвать всеобщее обожание однообразного, доводящего до идиотизма хаоса децибелов.

– Нам бы еще внутрь попасть, – кивнул я на запертую входную дверь с табличкой «Билеты проданы».

– Разрешите. – Бридлер прокладывал путь среди покуривающих подростков, которые как будто ожидали, что произойдет чудо и они окажутся внутри, а я шел за ним.

Бух, бух! Звонка не было, так что Бридлер стучал кулаком, а подростки смотрели на него полными надежды глазами. По ступеням шумно поднялся собрат Бубеничека Саша Лютых, один из первых горячих популяризаторов каратэ в Чехии. Комментариев это, очевидно, не требует. Узнав нас, он помахал, развел руками и потопал по лестнице вниз.

– Забыл ключи, – коротко перевел мне мим на язык слов жестикуляцию вышибалы.

– Возьмите меня с собой… – попросила Бридлера озябшая девчушка лет шестнадцати в мини-юбке и с густо накрашенными губками – настоящее яичко к Пасхе.

– А что скажут папа с мамой? – ласково осадил ее мим. Губки ответили грубостью, и девица исчезла в толпе позади нас.

Лютых повернул ключ, приоткрыл дверь, и мы проскользнули в щель. Старания нескольких акселератов проникнуть вслед за нами были наперед обречены на неудачу. Мастер каратэ Саша Лютых знал свое дело.

– Что, Колда здесь? – спросил я, пока мы спускались по винтовой лестнице. На стене, которая в прежние времена, насколько мне помнилось, была декорирована конвертами от пластинок, теперь красовались рисунки какого-то молодого художника.

– Здесь, – кивнул Саша, – в кабинете у шефа. Шефом в «Букашке» был Вашек Крапива. Если к подвальчику начала потихоньку возвращаться память о его лучших днях, то это во многом было заслугой Вашека. Перед директорским кабинетом мы разошлись. Бридлер направился в гримерную, а Саша в бар, где, впрочем, в отличие от «Ротонды», подавали только безалкогольные напитки. Я постучал и открыл дверь. Крапива и Колда были в кабинете не одни. Возле низкого столика сидел на ящике еще один мой знакомый – Добеш.

– Привет.

Все трое смотрели на меня как на привидение. Первым опомнился Крапива.

– Как, ты еще жив?

– А ты меня похоронил?

– Ребята сказали мне, – Крапива мотнул головой в сторону Добеша и Колды, – что тебя замели.

– То же самое Добеш говорил мне вчера о Колде, – усмехнулся я.

Добеш расхохотался:

– Эх вы, душегубы, хоть бы руки друг другу подали!

– Дурацкая шутка, – запротестовал Колда.

– Я того же мнения, – согласился я. – Бонди не придет?

– А что? – забавлялся Добеш. – Настал его черед?

– В каком смысле?

– Я про ваш гангстерский синдикат.

Черный юмор Добеша заметно нервировал Богоуша.

– Ты надолго?

Я кивнул:

– Да, побуду… Так что Бонди?

– Не знаю, – пожал Колда плечами, – может, посидим в баре? – предложил он как бы невзначай.

– Ладно, – сказал я, а Добеш крикнул нам вслед, когда мы выходили из кабинета:

– Смотрите там поосторожнее с певицами, не то я останусь без ансамбля.

В углу бара стояли три столика для исполнителей. Я сел за один из них, а через минуту ко мне присоединился Колда с двумя стаканами лимонада. Я ждал, когда он начнет.

– Злишься на меня? – осторожно спросил он. – Мы с тобой никогда не говорили об этом, но…