Наталья Александрова - Сафари на гиен Страница 2

– А чего ж ты не кричала?

– Да я кричала, а потом запыхалась, еле добежала, думала, упаду там на месте от страха.

– Ну вот что, – Михаил Петрович стал собираться, – надо пойти посмотреть, может, живой там кто.

– Да что ты, Миша, мертвый. Как есть мертвый, глаза остекленели. Да я в жизни туда близко не подойду.

– Ты скажи подробно, где это, я сам найду.

– Нет уж, я тут одна тоже не останусь, сейчас переоденусь только и пойдем.

Михаил Петрович достал охотничье ружье, дал Антонине фонарик, позвал Гарьку, и они пошли. Темень была жуткая, да еще и дождь начался. В темноте шли долго, Антонина все время отставала. У железнодорожного полотна Михаил Петрович взял Гарьку на поводок.

– Вот тут где-то, Миша.

Фонарик осветил кучу мокрой одежды, явно женской. Тело лежало на спине, остекленевшие глаза смотрели в небо. Михаил Петрович наклонился, вгляделся и ахнул:

– Мать честная, да это же Сталина Викентьевна!

Антонина подошла ближе, посмотрела спокойно, даже не ойкнула, а еще говорят, что водка вредная, вон баба как держится!

– Точно, она, Сталина. Она же на дневную электричку шла, опоздала, видно. Что же с ней случилось, с сердцем, что ли, плохо стало? Посвети-ка еще!

В груди женщины торчал нож. Сверху на нож был надет клочок бумаги, а пониже ножа, на животе, лежала темно-красная роза, и капельки дождя блестели на ней, как бриллианты.

Гарька вырвался из рук Антонины, отбежал подальше и заскулил. Клочок бумаги оказался запиской, где жирным черным фломастером было написано: «С днем рождения!». Михаил Петрович вздрогнул. Антонина почему-то перекрестилась.

– Все, уходим отсюда. Гарька, ко мне!

Гарька дал себя поймать и все жался к ногам.

– Куда мы теперь, Миша?

– Я в контору пойду звонить, а ты иди к Андроновне, Витькиной мамаше, там подожди, и Гарьку возьми.

В конторе Михаил Петрович сначала долго дозванивался до полиции, потом долго препирался по телефону с женой председателя, которая не хотела мужа будить, хотя всего-то было одиннадцать часов вечера, наконец тот подошел к телефону сам, мигом проснулся от страшной новости, сказал, что приедет утром; а в полиции велели ничего не трогать и ждать машину.

Михаил Петрович нашел в сарае старую автомобильную шину, принес на место преступления и поджег, чтобы полиция видела, а тело накрыл полиэтиленовой пленкой. Потом он зашел к соседке. Антонину развезло в тепле, и она клевала носом на диване. Андроновна же, напротив, была оживлена, полна энергии и даже собиралась пойти посмотреть. Михаил Петрович еле удержал ее, полицией пугнул. Они с Антониной пошли к себе, только он присел, раздался сигнал полицейской машины. Приехали трое, один знакомый опер Алексей Иванович и с ним двое молодых парней.

Алексей Иванович часто приезжал в садоводство по поводу разных краж, а в последний раз был летом, когда у Савушкиных с семнадцатого участка украли газовый баллон, а парни из Борщевки побили их ребят из садоводства.

Михаил Петрович подсел в машину и так до рассвета и ездил, показывал и отвечал на вопросы. Часа в два ночи приехала труповозка, Сталину увезли. Мокрые менты курили в машине и дружно матерились. Тут, кстати, подоспела Антонина и пригласила всех перекусить. Все с энтузиазмом согласились, Михаил Петрович одобрительно посмотрел на жену, но впереди его ожидали сюрпризы. Войдя в натопленную, чисто выметенную кухню, он увидел накрытый стол, а посреди стола красовалась его недопитая бутылка водки. Ну и баба!

Когда выпили и поели, Алексей Иванович приступил к расспросам.

– А что, хозяева, скажите-ка мне, что эта Сталина, какая была по характеру, может, ссорилась с кем?

Михаил Петрович не успел вмешаться, как Антонина, набрав побольше воздуха, всплеснула руками:

– Да вы спросите, с кем она не ссорилась! Да из нашего угла она, считай, со всеми соседями переругалась. С Андроновной из-за козы, с нами из-за собаки, Гарька как-то к ней на участок забежал, цветок сломал, у Савушкиных, соседей слева, два кота, так она говорит, что у нее кабачки не растут, потому что коты приходят специально в лунки гадить, якобы соседи их так приучают. А справа у нее зеленая зона, а через зону соседка Зинаида Павловна парник поставила и на полметра на эту зеленую зону заступила, так у них со Сталиной чуть до драки не дошло. И жаловаться Сталина к председателю бегала, и в управление какое-то писала, и на общем собрании Зинаиду позорила. Та уперлась, говорит: что, мол, мне теперь парник, что ли перестраивать?

А она, Зинаида-то, одинокая, она за эту теплицу мастерам платила деньги большие, так теперь ей что же, опять платить? Уже председатель махнул рукой, что ж теперь, стреляться из-за полметра, а Сталина все не угомонится. Я, говорит, жизнь положу, но ты свой парник переставишь! Ой, – Антонина наконец сообразила замолчать.

Алексей Иванович подумал, закурил сигарету, спросил пепельницу.

– А с прежним председателем, мужем своим бывшим, как Сталина Викентьевна разобралась?

– А вы будто не знаете, Алексей Иванович, что никак они не разобрались, будто не вас они вызывали участок делить и не вы им колышки вбивали. Только и колышки не помогли, все равно она его с дачи выжила, уехал он в Новгородскую область, дом купил и зиму там жить собирается.

– А сюда он в последнее время не наведывался?

Михаил Петрович помрачнел, понял, куда опер клонит, но Антонина опять не дала ему ответить:

– Ой, да он сюда последний раз в июле приезжал, когда Сталины не было. Михаила в гости приглашал, там у меня, говорит, озеро большое, рыбалка очень хорошая. А Сталина потом шухер подняла. Кричит – обокрали! – а это Федор Тимофеевич кровати взял старые железные да плиту газовую.

Молодые парни оживились:

– Так у вас, стало быть, и адрес его имеется?

– Есть, а как же, сейчас принесу.

Михаил Петрович только скрипнул зубами. Антонина принесла бумажку с адресом, потом фыркнула:

– Ой, Миша, а помнишь, Федор Тимофеевич рассказывал, как она к нему в деревню приперлась? Где уж она адрес достала, видит бог, не у нас, я бы ей ни за что не дала, только приперлась она и стала калитку открывать. А он как раз в огороде копался, говорит, как увидел ее, так и обалдел, думал, мерещится. А у него собака непривязанная по двору бегала. Собака видит – баба незнакомая прется, она и давай лаять, и даже плащ Сталине немножко порвала. А Федор-то стоит столбом и даже собаке крикнуть не может. Так Сталина рассвирепела, побежала в сельсовет жаловаться, что Федор на нее собаку натравил и в морду дал, и чтобы ей в сельсовете по этому поводу справку предоставили. Ну, там, в сельсовете, народ простой, ее быстро подальше послали, так и уехала ни с чем.

Наконец полиция собралась уходить. Михаил Петрович проводил их до калитки и вернулся в дом, кипя от злости.

– Ну ты, балаболка, ты за что же это хорошего человека под монастырь подвела!

Антонина посмотрела на него совершенно спокойно.

– Что ты, Миша, это ему нисколько не повредит, а только поможет. Вот ты сам посуди, начнет полиция разбираться, людей расспрашивать, все сразу скажут, что она с мужем разводилась и имущество делила, опять же суды эти. И первым делом на Федора подумают. А если рассказать побольше, как она буквально со всеми ссорилась, и по пустякам даже, как все ее ненавидели, а не только один Федор, так и будет себе полиция расследовать и каждого проверять.

– Ну, это уж ты хватила! Думаешь, полиция, да и вообще кто-нибудь поверит, что Зинаида Павловна ее прирезала из-за парника или Савушкины из-за котов?

– Нет, конечно, нет. Но пока разбираться будут, время пройдет, что-то еще может выясниться, и Федор как-нибудь отобьется.

– А как ты думаешь, Антонина, может, это он все-таки? Ну, довела она его!

Антонина посмотрела твердо:

– И думать не смей! Чтобы такой человек приличный на мокрое дело пошел? Никогда не поверю! И вообще, Миша, ложись-ка ты, поспи хоть немного, а то с утра председатель приедет, да родственники Сталинины, отдохнуть тебе не дадут.

Михаил Петрович долго лежал без сна. Пожалуй, права Антонина, ишь, как толково все объяснила. А ведь он никогда не замечал у нее умения логически мыслить. Водка, что ли, влияет на ее умственные способности?

– Все, педсовет закончен, а вы, Алла Константиновна, останьтесь.

Завуч Алла Константиновна подавила вздох и украдкой взглянула на часы. Господи, сколько можно, восьмой час уже! Дома дети не ухожены, муж с работы вернулся, сидит голодный, сам ни за что не разогреет, опять будет скандал. И тетрадей на завтра проверять целая куча, сумка неподъемная. И что еще тут разговаривать, четыре часа заседали, ведь все уже обсудили. Но она знала, о чем директриса будет с ней говорить, и настроение испортилось еще больше.

И, разумеется, предчувствия ее не обманули. Они прошли в директорский кабинет, директор Тамара Алексеевна села за свой абсолютно чистый полированный стол. Алла хотела было опуститься в мягкое кресло, не зря ведь эту мебель покупали, но директриса сухо кивнула ей на стул с жесткой спинкой.