Любовь Арестова - Последняя улика (Сборник) Страница 2

Еще не думая о плохом, начальник партии Седых сказал:

— Ждем до утра. С мотором, видно, нелады. А Степан пусть помучается с перевозкой, сколько раз говорил — мотор чинить надо.

Утро нового не принесло, напрасно слушали геологи таежную тишину: лодки не было.

— Однако, сами не справятся, помощи ждут, — осторожно заметил проводник.

К вечеру Седых с проводником и двумя геологами на резиновых лодках моторка в партии была одна — поплыли к старому табору.

Уже смеркалось, когда Седых вышел на берег. Тревогой сдавило грудь, едва увидел, что моторки у берега нет. На стоянке была тишина, никто не вышел встречать приехавших.

Образцы стояли в ящиках рядами, брезент с них был снят.

— Осторожно, ребята, здесь что-то не так, — предупредил геологов Седых.

Они внимательно осмотрели лагерь. Людей не было. Исчезла оставленная Степану небольшая палатка, брезент, закрывавший образцы. Не было ни продуктов, ни вещей завхоза, которые он решил перевозить сам, вместе с образцами пород.

Седых снял с плеча карабин, дважды выстрелил в воздух, надеясь услышать ответный выстрел гулкого ружья Степана. Тихо.

Разожгли костер, перекусили, тревожась, почти без сна провели ночь.

Утром поиски возобновили. Седых недоумевал. Где лодка и люди?

Нефедов знает дисциплину, он не мог самовольно, без предупреждения уйти даже в самый интересный маршрут, увести с собой людей. Заблудиться тоже не могли — на много километров тайга исхожена за месяц, сопки, как старые знакомые, а пади идут параллельно, выведут к реке. Да и не такой Нефедов человек, чтобы заплутать здесь, хорошо знает таежные приметы, ориентируется прекрасно.

Но где же они, где?

— Может быть, ушли на лодке вниз по Тагне?

— Упустили лодку и пошли к новой стоянке берегом, вверх по реке?

Седых обрадовался внезапно возникшей мысли, она показалась ему простой и все объясняющей.

— Конечно же! Не привязали как следует лодку, и быстрая вода унесла ее.

Седых облегченно ругал себя: как это сразу не пришло ему в голову? Чего только не придумаешь, когда отвечаешь за всех доверенных тебе людей, которым за сотни верст от дома, в таежной глуши обязан быть отцом, матерью, нянькой, учителем. Одним словом — отвечать за них.

Быстро свернули лодку, поднялись. Повеселели геологи от догадки начальника. Только проводник недоверчиво покачивал головой:

— Однако зарубку бы оставили, Нефедов с понятием человек. Опять же, брезент тяжелый, зачем тащить на себе?

— Идем вверх по реке, берег смотреть внимательно, — распорядился Седых.

Километров пять шли молча и медленно — проводник первым, Седых замыкал цепочку.

Вдруг проводник остановился, молча махнул рукой, подзывая всех.

За большой валежиной, метрах в двадцати от реки белел свежий пенек небольшой елки.

— Недавно рубили, надо смотреть тут, — сказал проводник.

Осматривать место решили кругами, от пенька, и вновь зашевелилась в людях тревога.

Опять зовет проводник, теперь он уже кричит им, держа в руке молодую елочку с подрезанным стволом.

— Метил кто-то место, ой, смотреть надо, не наши метили, зачем им? Плохой, однако, человек — вор метил, — сибиряк волновался, указывая на едва заметный срез дерна.

Седых ухватил сочную траву, кусок дерна поднялся, рядом лежали такие же аккуратно вырезанные пласты, прикрывавшие засыпанную яму. Лопат не было, но яма была неглубокой, не более полуметра. На дне ее лежал тщательно свернутый брезент.

В одну минуту достали тяжелый брезент, развернули, и Седых почувствовал, что сердце его бьется где-то у горла, а виски словно сдавило тисками.

В брезенте аккуратно сложена знакомая одежда. Тут — Нефедова выцветшая куртка, он ее носил второй сезон, говорил, что счастливая. На груди куртки дыры, несколько дыр, и бурые пятна окружали их, как ореол. Бледные пятна, замытые водой, но видно сразу, что это — кровь.

Удивительно бережно сложенные лежали на брезенте и другие вещи Нефедова, не оставлявшие сомнения в том, что их хозяина уже нет в живых. И старенький лодочный мотор был тут.

Поднимая побелевшее лицо, Седых понял, что произошло страшное. Ближайший районный отдел внутренних дел — за сотню верст, только вертолетом можно доставить в тайгу следственно-оперативную группу. Группа такая уже организована, да из областного управления вылетели Николаев и Колбин — специалисты по сложным делам.

3

Исчезли геолог и завхоз. Почти вся одежда геолога обнаружена, вещей завхоза нет.

И пока летела к месту происшествия розыскная группа, участковому Балуткину было дано указание срочно прибыть к геологам.

Балуткин в милиции давно, чуть не тридцать лет, а участок у него такой, что на нем уместилось бы небольшое государство. Транспорта у участкового нет, поэтому Балуткин пробавляется попутным. Да и зачем он ему, личный транспорт? Сыновья чуть не с рождения на мотоциклы сели, а отец так и не научился этой премудрости. Людей понимал Балуткин лучше, чем машины, знал в своих деревнях жителей, и они его знали.

И как не знать? Помнит Балуткин и отцов тех, кто сами уже ныне отцы, знает и все важные события, что случались в его «государстве». Кто чем дышит — знает и помнит Балуткин. На пенсию скоро, да жаль оставить дело всей жизни. Кажется Балуткину, что уйдет он — и все будет не так. И знает, что неправильное у него понятие, а сделать с собой ничего не может. Правда, есть у него мыслишка: дело свое передать младшему сыну, пограничнику. Отслужит — ему и карты в руки. Старшие-то два сына хозяйством увлеклись — бригадирят в колхозе, а младший — с детства отцу помогал.

Так думает Балуткин, подремывая в вездеходе — попросил на обогатительной фабрике подбросить его, пока есть мало-мальская дорога. До Васильевской заимки доедет, а там до стоянки геологов ерунда — какие-то 10 — 12 километров. Это и пешочком пара пустяков привычному человеку. О том, что случилось у геологов, Балуткину сообщили. О таких делах Балуткин много лет не слыхал в своем районе. Ну, бывало, подерутся мужики, не поделят чего-то на празднике; самогонкой баловались в глухих селах и на заимках; но вот такое — впервые Поэтому тревожно Балуткину и кажется временами, что вот придет он, а ему Седых руку пожмет и извинится: «Прости, Михалыч, промашка вышла, вон они ребята, живые-здоровые». А Олег, как в последний раз у Васильевской, посмеется еще: «Королевство твое дикое, Михалыч, подвело. И милиции тут нет, спросить дорогу не у кого. Не то что у нас в Ленинграде».

— Хорошо бы, — вздыхает Балуткин.

Вездеход остановился наконец у завала; водитель смущенно проговорил:

— Все, Михалыч, дальше крылышки надо моей машине.

Балуткин махнул рукой, рюкзачишко на плечо и зашагал споро к Тагне, навстречу неизвестно чему.

Ходить он умел, и никакие компасы не нужны были ему. Так что и по глухомани без малого через два часа, не отдыхая нигде, вышел он прямо к табору.

Вся геологическая партия встречала его.

Встревоженные люди окружили Балуткина, а что он мог сказать им? Он сам прибыл к ним с вопросами, вопросов-то и у него полон короб, а вот ответы где?

«Найдем ответы, — с внезапной яростью подумал Балуткин. — Ну кому они помешали, геологи? Кто такой изверг, где вырос, кто его выкормил? Это ведь птаху малую, зверушку неразумную погубить зазря жалко, а каково таких вот молодцов жизни лишить?»

Седых молча повел инспектора к яме, осторожно развернул брезент.

— Да, — вздохнул Балуткин. — Кончили Олега, это уж точно. Труп не искали?

— Искали, — ответил Седых. — Нету.

— Еще поищем. А вещички все здесь?

— Все, — Седых отвернулся. — Все собрано, даже ремень. Подумай, Михалыч, лодочный мотор смазали, гады, чтобы, значит, в земле не ржавел. По-хозяйски…

Все завернутое в брезент принадлежало Нефедову. Но зачем так аккуратно сложены и застираны вещи, ну только что не заштопаны на них ужасные дыры? Ясно, к хранению приготовлены, так сказать, к дальнейшему использованию.

Но кому они нужны? Если, допустим, драка была и случайное убийство зачем одежду снимать, стирать и прятать? Ну, еще труп можно спрятать, а то ведь вся одежда снята, застирана, высушена и зарыта.

Выходит, с умыслом? Выходит, так… А не Степан ли это? Завхоз Степан? Первый сезон работает он в Саянах, не присмотрелся Балуткин к нему еще… Вещей его в яме нет, ружья нет. А ружье было доброе у Степана, редкое — двустволка шестнадцатого калибра, и стволы вертикальные. Хорошее ружье, говорил Седых. И палатки Степановой, как выясняется, нет, и продуктов тоже. А кто знает, может, у завхоза и больше харчей оставалось, чем видел Седых. Тогда на зиму хватит, и объяснимо, что вещи убитого нужны, могут сгодиться на долгой зимовке в тайге.

Но, если подумать, убивать-то зачем? Мог ведь Степан тихо уйти в тайгу, если хотел взять, что ему нужно, и уйти. Целыми днями ребята в маршрутах, у Степана весь табор в руках. Месяц не уходил, а потом вдруг убил и ушел? Вроде не получается, но и не сбросишь со счета. Все же и самого нет, и вещей нет. И следов никаких.