Филлис Джеймс - Убийство в теологическом колледже Страница 2

Студенты обычно заходят в коттеджи персонала только по приглашению. Отец Себастьян считает, что у нас должна быть личная жизнь. Но когда забегал Рональд, я не возражала. Оглядываясь назад, я понимаю, что он был одинок, иначе не тратил бы на меня время. И вспоминала моего Чарли. Тот не был ни занудным, ни скучным, не страдал от недостатка внимания. Но мне хочется верить, что если ему становилось одиноко, рядом появлялся тот, кто готов его выслушать. Как я слушала Рональда. Когда приехала полиция, они спрашивали, почему я пошла искать его на пляж. Но я Рональда не искала. Раза два в неделю я гуляю одна после обеда, и, выходя из дому в тот день, понятия не имела, что Рональд пропал. И на пляже я бы не стала искать. Сложно представить, что может случиться на безлюдном берегу. Там довольно безопасно, если не лазать на волнорезы и не подходить слишком близко к обрыву. Но повсюду висят таблички с предупреждением. А приезжих сразу просят не плавать в одиночку и не приближаться к опасным склонам.

При жизни мисс Арбетнот можно было спуститься на пляж прямо от колледжа, но море – молчаливый захватчик – изменило и это. Теперь приходится идти пешком примерно полмили на юг к единственному месту, где утесы невысоки и достаточно прочны, чтобы выдержать полдюжины шатких деревянных ступенек и перила.

Дальше темнеется окруженное деревьями озеро Балларда, его отделяет от моря лишь полоса гальки. Иногда я просто дохожу до озера, а потом возвращаюсь обратно, но в тот день я спустилась по ступенькам к морю и пошла на север. Ночью шел дождь, и день выдался свежий, радостный, по синему небу неслись облака, был высокий прилив. Я обошла небольшой выступ и увидела простирающийся передо мной пустынный берег с бороздками гальки и темные очертания старых, покрытых водорослями волнорезов, обваливающихся прямо в море. Потом ярдах в тридцати впереди я увидела что-то похожее на черный пакет, который лежал у подножия скалы. Я поспешила к нему и нашла аккуратно свернутую сутану, а рядом, тоже тщательно сложенный, коричневый плащ. Примерно в нескольких футах ополз и обрушился утес, на пляже лежали большие глыбы песчаника, пучки травы и камни. Я сразу поняла, что произошло.

Кажется, я вскрикнула и стала копать, догадываясь, что тело погребено где-то под слоем песка, но не понимая, где именно. Помню, как плотный песок забивался под ногти и как медленно продвигалось дело. Я стала неистово разбрасывать песок, словно в ярости, а он разлетался, больно бил по лицу и засыпал глаза. Ярдах в тридцати к морю я заметила острую деревяшку, сходила за ней и начала тыкать в землю. Через несколько минут она уперлась во что-то мягкое. Я встала на колени, снова начала копать руками, а потом увидела, во что попала палка. В чьи-то ягодицы, все в песке, в вельветовых брюках желтовато-коричневого цвета. После этого я продолжать уже не смогла. Сердце колотилось как бешеное, и сил не осталось. Возникло смутное ощущение, будто я оскорбила того, кто лежал здесь, а в этих откопанных холмиках было нечто нелепое и одновременно неприличное. Я понимала: человек мертв и спешка уже не имеет никакого значения. Я не могла его спасти, не могла раскапывать его одна, дюйм за дюймом, даже если бы хватало сил. Нужно было позвать на помощь, сообщить ужасные новости. Наверное, я уже тогда поняла, чей это труп. А потом вспомнила, что на коричневых плащах студентов есть нашивки, и, отвернув ворот плаща, прочитала имя.

Помню, как шла, спотыкаясь, по пляжу, по утоптанному песку между кучками гальки, каким-то образом втащила себя по ступенькам на вершину утеса и побежала по дороге к колледжу. Казалось, дорога никогда не закончится, хотя до колледжа было только полмили; с каждым мучительным шагом он лишь отдалялся. Сердце вырывалось из груди, а в ногах будто исчезли все кости.

Вскоре я увидела, как автомобиль сворачивает с подъездной дороги и по неровной колее, проходящей по краю утеса, направляется ко мне. Я замахала руками, и машина затормозила. Это был мистер Грегори.

Не знаю, как я ему все сказала. Перед глазами крутится картинка: я стою там, вся в песке, волосы развеваются на ветру, и показываю на море. Он молча открыл дверь, и я села в машину. Разумнее было отправиться к колледжу, но вместо этого мистер Грегори развернул автомобиль, и мы вылезли возле лестницы, ведущей к пляжу. Позже я размышляла, то ли он мне не поверил, то ли хотел увидеть все своими глазами перед тем, как звать на помощь. Не помню, как шли, а последнее, что всплывает в памяти, – мы вдвоем стоим возле тела Рональда.

Все так же без единого слова мистер Грегори опустился на колени и стал рыть песок руками. На нем были кожаные перчатки, что облегчило ему задачу. Мы оба работали молча, лихорадочно разгребая песок, пока не отвоевали верхнюю часть тела. Кроме вельветовых брюк, на Рональде была только серая рубашка. Мы откопали затылок, который был похож на какое-то животное: мертвую собаку или кошку. Влажный на глубине песок забился в соломенные волосы. Я попыталась их отряхнуть и почувствовала, какими холодными и грязными стали ладони.

– Не трогайте его! – резко одернул мистер Грегори.

Я быстро, словно обжегшись, убрала руку, а он очень тихо произнес:

– Лучше оставить все как есть. И так понятно, кто это.

Я понимала, что мальчик мертв, но почему-то подумала, что его нужно перевернуть. В голову пришла нелепая мысль – сделать искусственное дыхание «изо рта в рот». И хотя я осознавала несуразность своего порыва, меня не покидало чувство, что нужно что-то предпринять. Мистер Грегори, сняв левую перчатку, приложил два пальца к шее Рональда.

– Мертв, – констатировал он. – Мы ничего не можем сделать.

Мы молча стояли около него на коленях. Казалось, что мы молимся… и я бы помолилась, только нужные слова все не шли на ум. Вскоре выглянуло солнце, и вся ситуация внезапно стала какой-то нереальной, будто нас двоих фотографируют на цветную пленку. Все вокруг заиграло красками, приобрело четкие контуры. А песчинки в волосах Рональда засверкали тысячей огоньков.

– Нужно позвать на помощь, позвонить в полицию, – сказал мистер Грегори. – Вы подождете здесь? Я ненадолго. Или, если хотите, можете пойти со мной. Хотя мне кажется, лучше кому-то из нас остаться.

– Хорошо, – ответила я. – На машине быстрее. Я подожду.

Он торопливо направился в сторону озера, насколько позволял покрытый галькой берег, потом свернул за уступ и исчез из виду. Минуту спустя до меня донесся звук отъезжающего автомобиля. Мистер Грегори поехал к колледжу.

Я опустилась на песок неподалеку от тела и уселась на камни, поерзав, чтобы устроиться поудобнее. После ночного дождя галька под верхним слоем была влажная, и холодная сырость легко проникла через хлопковую ткань моих широких брюк. Я сидела, обхватив руками колени, разглядывала море. И впервые за многие годы вспомнила про Майка. Он погиб в аварии: мотоцикл занесло, и он съехал с шоссе прямо в дерево. Не прошло и двух недель, как мы вернулись домой после медового месяца. Не прошло и года, как мы познакомились. Его смерть потрясла меня, я не могла в это поверить, но скорби не было. Тогда казалось, что я чувствую скорбь, но сейчас я знаю это чувство лучше. Я была влюблена в Майка, но не любила его. Настоящее чувство приходит, когда живешь вместе, заботишься друг о друге, а у нас на это не хватило времени. После его смерти я знала, что я – Маргарет Манро, вдова. А ощущала себя Маргарет Паркер, незамужней женщиной двадцати одного года, недавно получившей квалификацию медсестры. Моя беременность тоже казалась чем-то нереальным. А родившийся ребенок будто не имел никакого отношения ни к Майку, ни к нашей короткой совместной жизни, ни ко мне. Осознание пришло позже и, возможно, оттого получилось более ясным. Когда умер Чарли, я оплакивала их обоих, но лицо Майка все равно предстает передо мной лишь в неясных очертаниях.

Я отдавала себе отчет, что где-то за мной лежит тело Рональда, но сидеть не совсем рядом с ним было легче. Порой люди, которые присматривают за мертвыми, находят их соседство приятным, но мне так не показалось, во всяком случае, не с Рональдом.

А я грустила. Не об этом бедном мальчике, не о Чарли, не о Майке и даже не о себе самой. Это была какая-то вселенская печаль, пропитавшая все вокруг: свежий ветерок на щеке, небо, по которому, не торопясь кучками двигались облака. Печаль читалась и в синеве, и в самом море. Я размышляла о тех, кто жил и умирал на этом берегу, о костях, что лежат на огромных церковных кладбищах глубоко под водой. Когда-то жизнь этих людей имела смысл для них самих и для тех, кому они были небезразличны, но теперь они мертвы, и создается ощущение, словно они никогда и не жили.