Константин Кислов - Путь на Олений ложок Страница 2

— Н-да… — в раздумье произнес профессор. — А ведь насчет сувениров он сказал правильно. Это вполне объяснимо, Николай Иванович: работают, подлецы, вместе с полицией! Чего проще? Вор с именем, какой-нибудь профессионал с этакой громкой романтической кличкой, ограбил ювелирный магазин, хапнул солидный куш. На место происшествия вызывается по всем правилам сыскная полиция. Приехали, посмотрели: в витрине или где-то на прилавке лежат старые часы с истертым ремешком — и все ясно. Соблюдаются необходимые в таких случаях формальности, хозяину магазина выдается официальный документ полицейского ведомства — он получает страховые, полиция и воры делят пополам украденное. Всем хорошо! А уж когда нет этого сувенира на месте происшествия, преступника надо искать. И его обязательно найдут…

Данилин опять вылез из своего тесного кресла, тяжело ступая, прошелся по большому мягкому ковру, сухо покашлял.

— Капиталистическое окружение дает нам не только шпионов и диверсантов, оно дает также дурной пример и вдохновение мелким преступникам. Об этом всегда надо помнить… А к этому случаю приглядитесь получше.

Наступила продолжительная пауза. Перед глазами Шатеркина стоял вчерашний преступник: с острой куриной грудью, долговязый, как чахлое растение. В лице — наглая самоуверенность и вызов, на безымянном пальце левой руки — золотой перстень с крупным дорогим камнем. Шатеркину кажется, что он и сейчас слышит его неприятный слюнявый голос: «Прошу прошения, капитан, я не Роман Онучин, я — Том Штюбер!»

Профессор подошел к письменному столу, открыл толстый учебный журнал.

— Так что же, студент, приступим к делу?

— Я готов, Сергей Владимирович.

— Вот и отлично. Сегодня, кажется, девятнадцатое июля?

Но только Данилин перевернул листок откидного календаря, сделал отметку в журнале и начал обдумывать вопрос для Шатеркина, на столе задребезжал телефон. Профессор, недовольно поморщившись, взял трубку.

— Да, я слушаю… Кто?.. Ах, вон что… — хохлатые брови нависли над глазами. — Но, батенька мой, он в настоящий момент не начальник отделения, а всего-навсего студент и сдает зачет… Неотложное дело?.. В таком случае подчиняюсь вашему указанию, товарищ старший лейтенант. Но учтите, ответственность за последствия ложится на вас, — пошутил Данилин и, передавая трубку, проворчал:

— Везде разыщет.

— Слушаю, Алексей Романович… Что? — отрывисто переспросил Шатеркин, дунув по привычке в решетчатый микрофон. — Обнаружен человек?.. Понятно. Доложите полковнику — выезжаю на место.

Шатеркин осторожно положил на рычаг трубку и виновато поглядел на профессора. Данилин пожал плечами:

— Ничего не поделаешь, Николай Иванович. Зачет по криминалистике не состоится по вполне уважительной причине. Ступайте сдавать ее на живом деле, да не провалитесь, двойка на живом деле — непростительно!

Шатеркин торопливо застегнул, папку и, простившись с Данилиным, быстро вышел из кабинета.

2. Труп под черемухой

Старший лейтенант милиции Котельников встретил Шатеркина у подъезда. Он был, как всегда, подобран и энергичен в движениях.

— Все готово, Николай Иванович, выезжать можно сию же минуту. Что касается этого дела, я тут…

— А где доктор? — нетерпеливо спросил капитан.

— Он уже выехал и будет ждать нас на месте.

Котельников торопливо, короткими затяжками, докурил сигарету и сильным ударом ладони выхлопнул из янтарного мундштучка окурок.

— Риф готов?

— Будьте покойны! У старшего лейтенанта милиции, как у хирурга, все в полном порядке.

Они забежали во двор, и едва дежурный милиционер успел растворить большие железные ворота, на улицу с оглушительным треском выкатил мотоцикл. Шатеркин сидел за рулем, Котельников — позади него, на втором сидении, а в прицепной пассажирской лодочке, беспокойно поводя носом, с надменной важностью поглядывала по сторонам большая остроухая овчарка Риф.

Машина шла с большой скоростью по широкой асфальтированной трассе. Теплый и цепкий ветер во весь голос распевал озорную неугомонную песенку, туго хлестал в лицо. По обочинам дороги в неудержимом галопе мелькали одинокие сосны, кусты шиповника, а дальше, словно в хмельном свадебном хороводе, кружились нарядные пригородные дачи, сады, затянутые розовой дымкой, стеклянные крыши оранжерей. Еще дальше возвышались горы, покрытые сплошным темным лесом.

На повороте, откуда шоссе почти под прямым углом уходило в сторону леса, стоял милиционер. Шатеркин затормозил машину.

— Вам направо, товарищ капитан. Вот по этой тропке.

Оставив мотоцикл милиционеру, Шатеркин и Котельников свернули с шоссе, прошли сотни три метров по мелким, цепляющимся за одежду кустарникам и оказались на берегу полноводной и широкой реки.

Риф рвался, беспокоился и так натягивал поводок, что он, соприкасаясь с кустами, звучал, как струна. Котельников еле сдерживал бег собаки.

Почти у самого берега их встретил судебно-медицинский эксперт — пожилой человек с острой седой бородкой. Он стоял под деревом и задумчиво раскачивал в руках объемистую медицинскую сумку.

— Здравия желаем, Афанасий Петрович! — крикнул на ходу Котельников, приветливо улыбнувшись. — Как добрались?.

— Алексею Романовичу, мое почтение! — тем же тоном ответил доктор. — В полном порядке.

Они подошли поближе и остановились.

На берегу, в пяти шагах от воды, под коренастой ветвистой черемухой лежал человек. Лежал он спокойно и кротко на правом боку, лицом к дереву. Как будто утомленный путник забрел сюда в холодок, укрылся от изнуряющего зноя и крепко заснул.

— Мужчина… и не старый, — приглушенным голосом сказал доктор.

Все молчали.

Острый наметанный взгляд капитана Шатеркина быстро скользил с одного предмета на другой, задерживаясь на едва приметных деталях. Вот он остановился на неудобно откинутой руке, на слабо зажатом в непослушных пальцах «Вальтере», на взведенном курке, готовом снова повторить свой смертельный удар…

— Самострел? — спросил доктор, ожидающе взглянув сперва на Шатеркина, потом на Котельникова. Ему никто не ответил.

А придирчивый взгляд Шатеркина продолжал свой круговой путь — по берегу, по примятой траве…

Капитан приготовил фотоаппарат, несколько раз щелкнул с разных позиций, затем коротко приказал Котельникову:

— Пустите Рифа.

Старший лейтенант отстегнул сворку — Риф беспокойно заметался. Он обежал человека, обнюхал его широкое монгольское лицо, ноги, руки, примятую возле него траву, золу потухшего костра в сторонке. Влажный чувствительный нос собаки напряженно работал.

— Ищи… — ласково ободрял Котельников. — Ищи лучше… Ищи, дорогой…

Все не сводили с собаки глаз.

Вдруг Риф отвернулся от человека и, тонко взвизгнув, помчался к воде. Котельников за ним.

— Апорт, апорт…

Риф забегал у самой кромки берега. Пробежал раз, другой, сердито заворчал, кинулся к воде, замочил лапы, брезгливо потряс ими и вернулся. Жалобно повизжал и сел, устремив злой взгляд на широкую гладь воды, покрытую темными полосами донных течений.

Котельников заботливо огладил пса и принялся обследовать берег. Там, где уселся Риф, на мощном вековом пласте красной глины, выступившем из-под воды, он обнаружил продолговатую глубокую полосу.

— Ага, след лодки! Похоже, что это она носовой частью так царапнула берег…

Как только Риф отбежал от того места, где лежал человек, Шатеркин и доктор приступили к осмотру трупа.

Капитан внимательно осмотрел одежду неизвестного: пиджак, брюки, рубашку, белье… Все карманы пусты — ни документов, ни денег. На одежде — никаких пометок о ее принадлежности, кроме фабричной марки, пришитой к внутренней части пиджачного кармана.

— Ничего. Никаких следов… — вслух подумал Шатеркин, продолжая осматривать и труп и все его окружение. Папиросы, спички… Окурок, второй, третий… не слишком ли много?.. Он посмотрел на горку золы, обгоревший хворост, на умятый круг травы возле костра. Все это выглядело таким обычным, мирным, никак не вязалось с кровью. У костра тоже окурки, рыбьи кости, бутылочные пробки.

— Кто-то был с ночевой, рыбачили, уху варили…

Капитан закрыл папиросную коробку, отложил в сторону спички — тут ничего нет. Опять посмотрел на поношенные ботинки, на серую кепку, лежавшую под кустом вербы, на вполне приличный городской костюм. Кто же все-таки он?..

Шатеркин осторожно разжал холодные, окостеневшие пальцы, взял пистолет. «Вальтер» как «Вальтер», малого размера; таких много видел он в последние дни войны в городах Германии, когда бежавшие в панике гитлеровцы бросали не только награбленное добро, но и личное оружие и свои ордена. Предохранитель в боевом положении, а ярко-красное пятнышко под ним горит, как зловещий глаз, и предупреждает: «Не шути, пистолет заряжен!» На обеих сторонах оружия заводские пометки, у спусковой скобы — шестизначный фабричный номер. Возле кнопки магазинодержателя — свежие, едва заметные царапины в виде латинского креста…