Фридрих Незнанский - Убийство на Неглинной Страница 2

– Жрать хотите? – спросил Сергей.

– Чего-нибудь горяченького… можно, – тонким, почти женским голосом сказал молодой. Сергей удивленно посмотрел на него: если бы не звали Мансуром, точно сошел бы за бабу.

– Особо-то ничего нету, – сказал он. – Сардельку вот могу. Чай есть.

– Если у тебя еще дела, кстати, – разрешил Николай, – мы и сами справимся.

– Да это… сколько угодно. Спать тут, конечно… Раскладушка есть. Матрас еще.

– Устроимся, – отмахнулся Николай.

– Ну ладно… – тянул Сергей, не решаясь ни уйти, ни вопроса задать. – Я это… собственно, вам-то зачем нужен?

Николай взглянул на Мансура, и тот криво усмехнулся, отчего лицо его приобрело неприятное, даже противное выражение.

– Нам не ты, нам твой хозяин нужен. – Николай в упор и с ожиданием смотрел в лицо Сергея, как бы ловя любое его движение.

– Зачем он вам? – хрипло спросил Новиков.

– Заказ, – коротко ответил Николай, не спуская глаз.

– Так… – Сергей устало сел на стул. – А я, значит?…

– А ты его привезешь, – сухо ответил Николай. – Так сказал Серафим.

Сергей долго молчал. Потом встал:

– Поеду. Машину поставить надо.

– Ты не ответил, – с угрозой произнес Николай. Мансур молчал, лениво глядя на Сергея.

– Слушай, ты! – сорвался на крик Новиков. – Ты сюда чего приехал? Свое дело делать? А я тебя не знаю! Я сам спрошу! И ты мне не указ, понял!

– Не ори, – спокойно ответил Николай. – Серафим ждет твоего звонка. Да – нет, весь ответ, так он сказал. Но если ты… – он угрожающе поднял указательный палец.

– Послушай, – едва сдерживая себя, очень тихо заговорил Сергей, – я с Серафимом в канализационной трубе, в говне, трое суток сидел, а где ты был, я не знаю, понял?

– Кончайте базар, – мягко сказал Мансур. – Ты, Сергей, езжай сейчас по своим делам, а когда вернешься, обговорим, что и как делать. Где, говоришь, у тебя сардельки? Надеюсь, не свиные?

– Говяжьи! – Выходя, Сергей еле сдержался, чтобы не хлопнуть дверью.

– Чудак! – усмехнулся Мансур. – Не зли его. Он все сделает, я вижу.

– Серафим вроде уверен в нем. Иди прими душ, дорогая. Я думаю, у нас полчасика есть. Может, успеем? Я ведь соскучился.

– Бегу, – и Мансур мягким женским движением потрепал Николая по щеке.

ПО ИНИЦИАТИВЕ ГЕНЕРАЛЬНОГО ПРОКУРОРА

– Саша, извини, но если ты не очень занят, загляни ко мне.

– Не занят – в каком смысле? – удивился Турецкий.

– Ну, я же не знаю, какие у тебя в настоящий момент дела, – начал сердиться Меркулов, что выдавало его с головой: будь что-нибудь обычное, просто сказал бы «зайди». А поскольку с оговорками, если, мол, ты не очень… и так далее, значит, приготовил очередную бяку. Какую-нибудь тухлятинку, куда вынужден сунуть носом, хотя и не нашел для себя оправдательных причин, лучшего друга и верного младшего соратника.

А впрочем, зачем Косте нужны какие-то оправдания? Если он, будучи заместителем генерального прокурора, имеет чин государственного советника юстиции первого класса, что в армейских условиях приравнено к генерал-полковнику, а лучший друг – всего лишь просто полковник, или старший советник юстиции. Это Славке Грязнову легко острить: «Пламенный муровский привет господам советникам!» Они-то, может, и советники, да куда там второму до первого!

Впрочем, Славка – вот он, сидит напротив и с неподдельным интересом ждет продолжения диалога. Разговор-то по громкой связи.

– В настоящий момент? – Турецкий сделал как бы задумчивую паузу и подмигнул Грязнову. – Обсуждаем с коллегой план розыскных мероприятий. Подходит такой вариант? В конце концов, Костя, чем могут заниматься нормальные люди, если рабочий день кончился… – и он сдвинул левую манжету, – полтора часа назад?

– Это хорошо, что ты задержался на работе, а то я хотел было домой к тебе звонить, да вспомнил, что Клавдия, уходя, сказала: «Там к Сан Борисычу Грязнов пошел». Так что, если вы с ним еще не закончили свой… план, забирайте остатки, э-э… ваших набросков и валите ко мне. Только учти, у тебя до поезда чуть больше трех часов. – И Меркулов отключил связь.

– Ни хрена себе! – озабоченно произнес Грязнов. – Чего это с ним случилось?

– А ты не понял? – рассмеялся, впрочем, без особой радости, Турецкий. – Он же всю эту мутату ради последней фразы затеял. Хитрый черт! Прямо сказать не может: ты, мол, Саня, извини меня, старого дурака, но расклад получается такой, что тебе придется в очередное дерьмо окунуться, такая уж у тебя планида, друг ты мой сердечный! Пойдем, однако, пока ему не пришла в голову идея похуже…

Турецкий завинтил пробку ополовиненной литровой бутылки водки и сгреб мусор со стола в корзину. Грязнов завернул в бумагу оставшиеся пирожки с капустой, которые купил еще горячими по пути в Генпрокуратуру. – Хорошие пирожки, особенно когда ты весь день без обеда.

– Интересное дело, – бурчал Слава, – где это меня могла видеть Клавдия Сергеевна? Я ж в их крыло не заходил.

– Э, дарагой! – с кавказским акцентом заметил Турецкий. – В этом доме служба информации поставлена на недосягаемую висоту! Ти понял?

– Стараюсь, но что-то не получается.

– Идем, по дороге расскажу.

Турецкий оглядел кабинет, проверил ручку сейфа, подергал ящики письменного стола – заперты ли, снял с крючка куртку и, вздохнув, погасил свет. Грязнов усмехнулся:

– У тебя прямо ритуал прощания с кабинетом!

– А кто его знает, что приготовил Костя? Кабинетик-то этот он мне буквально по дружбе устроил, к генеральному ходил, чтоб я тут у них под боком находился, и перевел меня из Благовещенского переулка сюда, на Дмитровку.

– А вы, господин советник, чего же хотели? Сидели бы себе в следственном управлении и не лезли сюда. Так нет же – ведь тут на виду! Помелькаешь в коридорах, подсуетишься – глядишь, кто-то и сообразит: «А что это какой-то полковник в нашей вотчине отирается? Непорядок!» И дадут тебе генеральский погон, чтоб не выпячивался.

– Твоими бы устами да мед пить… Ох, Слава, генералы у нас секретаршами от народа загорожены, так что не подсуетишься.

– Ладно, хрен с ними. Ты чего-то начал про информаторов, а?

– Так это я просто старый анекдот вспомнил. Про товарища Сталина. Рассказать?

– Давай, давай, дорога дальняя…

И в самом деле, здание Генеральной прокуратуры построено так, что даже хозяева тратят уйму времени, чтобы пройти из одного конца здания в другой – чего уж тут говорить о приходящих. И поскольку кабинет Меркулова находился именно в противоположном крыле, к тому же на другом этаже, а в коридорах встречались одни полотеры, можно было и поговорить.

– Был такой писатель – Михаил Булгаков, слышал?

– Знаю. Дом на Большой Садовой, вечно там какая-то хреновина…

– Ага. Так вот, рассказывают, вызвал писателя к себе товарищ Сталин и спрашивает: «Говорят, Юрий Карлович Олеша пьет, это так?» – «Так, – отвечает Булгаков, – но не более других». – «А не продаст?» – спрашивает опять Сталин. «Не думаю, – говорит Булгаков, – для этого он слишком талантлив». – «Талантлив, говорите? – Сталин фыркнул в усы. – Это меняет дело». Берет синий карандаш и что-то зачеркивает в большой папке, которая лежит у него на столе. Потом закрывает папку и запирает в сейфе. «Во всяком случае, – говорит, – могу обещать вам лично, что о нашем разговоре Лаврентий не узнает…» А в этот момент портрет Берии, который висел над сейфом, вращал глазами!

Последние фразы Турецкий произносил со зловещим кавказским акцентом. Славка отсмеялся, потом спросил:

– А этот… Олеша, он кто?

– Тоже писатель. «Три толстяка» в кино видел? С Баталовым?

– По телевизору показывали. А чего он еще написал?

– Он, Славка, больше афоризмами последние годы пробавлялся.

– Ну например?

– «Озверевший фраер страшнее бешеной собаки». Подходит?

– Наш человек… Значит, ты подозреваешь?…

– Толку от моих подозрений! – И Турецкий выдал такую шутку, что Грязнов раскатисто загоготал, вытирая ладонью глаза. Полотеры смотрели на него подозрительно: в коридорах со скатанными ковровыми дорожками и сияющими натертыми полами вести себя следовало сдержаннее. Всем, но не Грязнову. Потому что за его спиной, как бы это кому-то из сидящих в данном здании не нравилось, стоял МУР. А это – не хухры-мухры. Только вот никак всё не могли убрать из Славкиной должности четыре идиотских буковки «врио». Потому и был он «вечным» исполняющим обязанности начальника, потому, кстати, и генералом не был. Но это, как говорится, все следствие. Причина же была в другом: не любил Грязнов ходить в министерство и в глаза замам подобострастно заглядывать. В принципе плевал он на них, и они это знали. А что сыскарь от Бога, так за то его и держат, за то и зарплату выдают. Понимал Турецкий, откуда у его друга такое непочтительное, мягко выражаясь, отношение ко всякого рода генералам. И не осуждал его.

А что касается слухачей – или стукачей, как будет угодно, – то этой публики всегда хватало в правоохранительных конторах всех степеней. Иначе каким образом содержание секретных совещаний у того же генерального прокурора немедленно становилось известным в некоторых, сильно заинтересованных структурах, не исключая криминальные?… Были времена, когда «жучков» находили в кабинетах заместителей прокурора. Но тогда это была, в общем, довольно грубая работа, следы которой при необходимом минимуме знаний легко обнаруживались. А нынче подобная подслушивающая техника монтируется в батарейках, конденсаторах, и хрен их неспециалист обнаружит. Поневоле будешь помалкивать в тряпочку. Враг не дремлет! Вечный лозунг России на все времена. Вот и получается, что не о делах насущных в родных стенах речи ведут, а в основном анекдотиками народ перебивается. Когда же всерьез приспичит, говорят: «А не пойти ли нам, дружище, в Столешники, свежих пирожков испробовать?» Словом, восемнадцатая серия про Штирлица…